Затем он направился в свой милицейский пункт (год назад он стал пенсионером и теперь выходил только на суточные дежурства). Внезапно ему стало жаль близнецов — за курино-обглоданный вид, и он пару раз оглянулся. Тут и Клара оставила руль, подошла к Генюсе и зашептала:
— Все исцелит доктор время, доктор время…
“Ласковый ты наш крыжовничек”, — подумал брат.
Борюн только покачал головой: опять приступ дошкольного воспитания у сеструхи.
Клара поплыла к машине — зебры мирно паслись на подоле ее черной юбки.
Генюся в ту же секунду восьмиобразно закачался — к нему приближался прекрасный миг, когда он становился ДРУГИМ.
— Подайте, сердешная! — испепеленным голосом протянул он.
Сердешная — с ребенком на руках — сразу достала десять рублей. Из ее рта наносило лимоном жвачки, а малыш хныкал и ловил смятую десятку.
— Еще муха-то сегодня восемь раз меня укусила, людоедка, — в нагрузку пророкотал Генюся.
Но не получил больше ни копейки.
— Ты чего? — поперхнулся Борюн. — Какая муха, когда осень!
Ну да, осень. А что делать, если захотелось сейчас — очень сильно захотелось — сказать что-то единственно-причудливое!
Борюн понял: брат в уголке сознания уже ловит новую скоморошину.
Зато у него — Борюна — есть вот что! И он затянул слабым чистейшим голосом:
В лунном сиянии снег серебрится,
Вдоль по дороженьке троечка мчится…
На “динь-динь” Генюся осторожно вошел в песню баритоном.
Мимо проходящая дама бросила на них взгляд, будто вот-вот всех арестует. Кстати, недавно на Вогулкина спикировала одна похожая. Работает тут в киоске, в тоннеле… Но он отбился — все-таки милиционер. И только Борюну сказал: “Хочется закрыть глаза и никогда, слышишь — никогда! — больше не видеть ее бронебойной красоты”.
Вышел из “ауди” мужчина в костюме цвета голубиной шейки. Закурил у киоска “Роспечать”, молчаливо излучая: “Прошу вас, посмотрите, как я разбогател, как я одет, по-голливудски небрит… Ах, не замечаете! Я, суки, сейчас вас всех разнесу!”
— Ну, как сегодня дышит индекс Доу — Джонса? — спросил его Борюн будто бы мимоходом.
Тот всхохотнул и подал пять рублей.
Бабушка, которая торговала семечками, шепнула: мол, радуйся — такие и пять рублей редко дают, а тебе выпало счастье.
— Ласковое слово слаще мягкого пирога, — ответил ей Борюн.
Старушка эта — вся дряхлая-дряхлая, словно из паутинок сотканная, — между тем своего не упустит никогда. И тотчас она закричала как бы в воздух:
— Купите тыквенные — повышают потенцию! Повышают все!
Нежно-серый костюм только рот раскрыл, чтобы сказать “чего в ноздри лезешь”, как тут к нему подошла Эйфелева Башня в широких брючатах до колен, в трепетах и зовах. Он радостно показал ей белые лопаты зубов, открыл дверцу “ауди” и бросил на площадь такой взгляд: ни в каких семечках не нуждаемся.
А тут уже идет-льется девушка с новым веником под мышкой.
— Золушка, когда мы увидим вас в белом платье на балу?
Золушка посмотрела на братьев на предмет утилизации, вздохнула и дала два рубля.
В это время сестра Клара долго по лопухам обходила черную кошку: ты мне не перейдешь дорогу, не перейдешь, ведь сегодня нужно оказать очередное уважение пожарникам… Мимо проскрипел старыми ботинками дворник. Хрущев стучал ботинком по трибуне… как бы это приспособить для рекламы?
В окне своего магазина Клара отразилась вплоть до зебр на черной длинной юбке.
— Возраст, возраст, кто тебя выдумал! — прошептала Клара.
Ее уже ждали два милиционера:
— Срочно тысячу рублей!
— Тысячу?
— Это ведь даже не мелочь…
Клара всмотрелась: странно, что незнакомые лица! И словно где-то мелькали уже они — да, мелькали — в школьном времени. Был в седьмом “б” Саня Крыж — тоже топтались зубы друг на друге. С серьезным видом говорил такое, что вся школа повторяла! “Интеллигент — это тот, кто в кроссворде все слова знает”. А один раз в летние каникулы она ездила
к тете Варе в деревню, так Крыж град собрал! Да-да, крупные градины сохранил в морозильнике, чтоб ей показать. “Гляди, — говорил, — они как маленькие черепашки летучие”.
За это Клара смилостивилась: разрешила себя поцеловать… Его губы были крепкие, как грибы! Но в восьмом классе пришел Вогулкин с его божественно отвисшей нижней губой…
Она уже отключила сигнализацию, открыла магазин. Незнакомцы — тенью за ней.
— А ведь всегда вы брали по пятьсот.
— Наш начальник делает ремонт.
— Сейчас позвоню мужу — узнаю, какой там у Груздя ремонт.
Зубы вдруг сильнее затоптались:
— Штраф за кривой ценник — пятьсот! И мы не виделись. А если скажете — в суд подадим, что позорите (вдох) честноеимяработникаправопорядка!
Длань Господня, где ты?.. Да ну их! Черная кошка, хорошо, что я тебя обошла… Впрочем, как говорил вундеркинд Вадик в ее выпускной группе:
“Черные кошки — это ерунда, а вот возвращаться не надо. Пушкин вернулся за шубой, и его на дуэли убили…”
Клара ушла из детсада, только-только заняв третье место на конкурсе “Современный воспитатель”.
Дело было так. Дети в ее группе обрадовались: наконец-то даже взрослые поняли, что Клара Васильевна — настоящая царица детсада. Но почему не первое место! Как помочь?
В это время штукатуры пошли закусить, и в сильной жажде чуда Вадик нашел медный купорос. Трое мальчиков и две девочки выпили его, глубоко вдохнули синего неба и стали ждать, когда получится волшебство. Ведь у Гарри Поттера получалось!
Ну и у них получилось: полетела зеленая пена из всех отверстий организма. Почти трезвые штукатуры запаниковали, Клара умоляла “скорую помощь” приехать быстрее, и, в общем, всем повезло: детей быстро откачали.
Но тут еще вот такое тянулось параллельной ниткой. Лучшая подруга — тоже “царица”, но другой группы — зашла в подготовительную Кларину группу забрать свою Ариночку. А старая нянечка по-простому так вылетела. Эта нянечка обожала Клару за один совет. Когда долго не звонила дочь нянечки, Клара научила дать той телеграмму: “Если не позвонишь — твою кошку утоплю”. И дочь позвонила из своей из столицы. Так вот нянечка эта радостно как закричит:
— Кларка-то наша! Третье место взяла!
Обомлела лучшая Кларина подруга — повернулась, волоокие слезы источая, и умчалась. И забыла дочь забрать.
А после — перестала здороваться с Вогулкиным и Кларой: пусть задумаются о своей пронырливости.
Но после купороса она спохватилась — и снова:
— Здравствуй! Какой ужас! Как дела?
Она еще потому так подобрела, что ее Ариночка отвернулась от зеленого волшебного вещества. Мать целовала ее, приговаривая без конца: “Да ты мое розовое-голубое!”
Вогулкин тогда жене сказал: все, уходи — в тюрьме тебе уже некого будет воспитывать.
— Да-да, я уйду — нынче дети не отличают реальность от виртуальности.
Братья ей кивали, а Клара благодарно обещала:
— Да и вам хватит стоять на привокзалке. Я магазин открою — две путевки в Ключи куплю.
И открыла она магазин. Сколько нужно было из кредита занести по нужным кабинетам, туда и сюда, — это превзошло все ожидания. Скажем только, что Вогулкину пришлось продать акции, что достались ему от родителей.
И это притом что он давил на разные связи в своем МВД, а связи только кряхтели, то поднимая густые брови, то потирая задумчиво красный нос:
— Совсем эта банда озверела. Уже никого не боятся. Ведь недавно двоих посадили! Так остальные стали еще больше заглатывать.
Клара смотрела на покупателей по привычке — как на разновидность детей. Главное — увлечь и повести! Креатив прямо-таки бил упругим фонтаном и превращался в приятно шуршащий ручеек. Но у Клары не хватало пальцев на руках, чтоб учитывать расходы:
— Новая партия обуви, зарплата, налоги, аренда, выплаты по кредиту, пожарные, санврачи и так далее — накопить на путевки не получается...
— Обуть обутого очень трудно! — кивали братья. — Это раньше покупали все и пели: “Хорошо тому живется, у кого одна нога, — вдвое меньше обувь рвется...”