– Тогда – арбалет. Доверим это дело Планше или в этот раз вы хотите попробовать сами, Арамис?
Арамис вздохнул:
– Давайте попробую я.
На этот раз даже Портос заметил, что его друзья не проявляют особого энтузиазма. Он обеспокоенно повернулся к Арамису:
– Что-нибудь не так?!
– Почему вы решили?
– Я чувствую.
– Портос, уверяю вас, все в порядке.
– Но я вижу, что это не так!
– Право же, вы ошибаетесь.
– Нет, я вижу, что вы думаете о чем-то и это вас беспокоит.
– Уверяю вас, я всегда о чем-нибудь думаю.
Портос заколебался. Он не мог не согласиться с последним доводом Арамиса.
– Это правда! Это, черт возьми, правда!
– Вот видите! Что же вас беспокоит?!
– Да нет же, это вы чем-то обеспокоены! И меня беспокоит то, что я не могу понять чем!
Вместо ответа Арамис внимательно посмотрел на Атоса.
Атос понял.
– Нашего друга беспокоит сущая безделица, Портос.
– Так скажите же мне – и дело с концом!
– Сказать вам?
– Ну да.
– Эта безделица – разбитое стекло.
– Разбитое стекло?!
– Понимаете?
– Решительно ничего не понимаю!
– Да ведь наутро в камеру явится надзиратель.
– Конечно! Он принесет д'Артаньяну завтрак. Бедняга, в тюрьме, должно быть, совсем пропадает аппетит.
– Вы правы. Но он не только принесет завтрак, но и заметит, что стекло выбито.
– Правильно. Но ведь вы сами, Атос, не раз говорили мне, что д'Артаньян самый умный из нас. Он что-нибудь придумает. Например… – и Портос задумался. – Например… он может сказать, что стекло разбили камнем снаружи.
– Портос, для того чтобы добросить камень до третьего этажа Базиньеры через крепостную стену и два рва, не хватит даже вашей исполинской силы.
– Ну… в таком случае…
– В таком случае ему останется уверить тюремщика в том, что он сам разбил это злополучное окно по небрежности или в припадке раздражения. Надеюсь, у д'Артаньяна это получится достаточно убедительно, хотя тюремщик, разумеется, заподозрит неладное.
– Но что он сможет сделать?! – воскликнул Портос.
– Первое, что он сделает, по моему мнению, – как всегда спокойно продолжал Атос, – это доложит начальству.
– Допустим, так и произойдет. Что же будет дальше?
– Может быть, окно застеклят вновь и этим дело и кончится ..
– Это то, что нам и нужно, не так ли?!
– Не совсем.
– Не совсем?! – вскричал изумленный гигант. – Не совсем? А что же в таком случае нужно нам?
– Чтобы окно не стеклили вовсе.
– А…
– Потому что вы ведь предлагаете вновь разбить его, не так ли?
– Да, но… теперь дело представляется несколько в ином свете. Похоже, план, который поначалу казался мне просто превосходным, все же имеет некоторые слабые места…
– А ведь я только начал, Портос.
– Только начали?!
– Совершенно верно. Итак, если окно застеклят, нам не стоит разбивать его на следующую же ночь снова. Тут уж и всей гасконской фантазии нашего друга не хватит, чтобы объяснить столь странное явление.
– Вы правы, разумеется. Но что они могут сделать?
Вставить новое стекло – и только, – возразил встревоженный Портос.
– Отнюдь. Например, перевести д'Артаньяна в другую камеру. С окном, выходящим во внутренний двор.
– Черт!
– Обыскать камеру.
– Обыскать камеру?!!
– Именно. Перевернуть все вверх дном.
– Но тогда они неминуемо обнаружат…
– Вы поняли, не так ли?
– Ох! Лестница, пилки, кинжал, кляп… Тогда все пропало!
Атос пожал плечами:
– Просто тогда нам не удастся вытащить нашего друга тем способом, которым мы собирались. Поищем другой.
Портос сник.
– Но может быть, им не придет в голову обыскивать камеру? – В голосе великана еще теплилась надежда.
– Маловероятно, но возможно, – проговорил Арамис своим мелодичным негромким голосом. – Однако следует принять во внимание еще одно обстоятельство.
На лице Портоса появилось несвойственное ему выражение – в глазах простодушного гиганта мелькнул испуг. Он почувствовал, что последний разящий удар всей закачавшейся конструкции нанесет именно Арамис.
– Еще одно?!
– Только одно. Но существенное.
– Ах, Арамис! План казался мне таким многообещающим!
– Мне тоже, за неимением лучшего, но по зрелом размышлении…
– Не мучьте же меня! Говорите скорее!
– Окно застеклят изнутри.
– Окно застеклят изнутри?!
– Непременно. Что отсюда следует?
– Отсюда следует… что…
– …перепилить прутья можно, только снова разбив стекло…
– Черт побери!
– …а так как мы знаем, что за один раз это не под силу, то наш друг вынужден будет высаживать стекло каждый раз, чтобы надпилить очередной прут, и, конечно, это будет замечено.
– Ах, я болван! Как я не подумал об этом раньше!
– Не сомневаюсь, что д'Артаньян изберет другой путь, – продолжал Арамис.
– Выходит, есть другой путь?! Какой же?
– Спокойно дождаться, пока ему вставят новое стекло, и отказаться от каких бы то ни было попыток перепилить решетку на окне.
– Ах! Вы меня убиваете, Арамис!
– Ничуть не бывало. Вы ведь только недавно напомнили, что д'Артаньян самый умный из нас. Он поймет, что мы поспешили, но вовремя осознали свою ошибку.
Сраженный Портос являл собой поистине трагическое зрелище, достойное пера классика.
– Но почему же вы молчали до сих пор? – спросил наконец удрученный гигант.
– Милый друг, вы слишком хорошего о нас мнения, если воображаете, что нам сразу бросились в глаза некоторые слабости вашего плана, – дружески произнес Атос. – Что касается меня, то все окончательно встало на свои места лишь когда арбалетная стрела с хрустом врезалась в окно камеры.
– А вы, Арамис?
– Да, что такое? – Арамис, выведенный из глубокой задумчивости обращенным к нему вопросом, ответил не сразу.
– Когда вы окончательно убедились в том, что так д'Артаньяна нам освободить не удастся?
– Примерно тогда же, что и Атос.
В этот момент в дверь постучали, а затем в ней показалась исполненная решимости физиономия Планше.
– Я только хотел доложить, что мои ребята готовы выступить в любое время, а сам я в полном вашем распоряжении, господа! – заявил расхрабрившийся Планше.
– Вот что, Планше, – сказал Портос. Его голос, потерявший обычную звучность, поразил славного малого. Еще удивительнее оказались произнесенные этим, некогда победительно рокочущим, а теперь тусклым голосом слова:
– Пожалуй, твои ребята могут спокойно спать эту ночь. И все последующие ночи тоже.
Планше замер, словно громом пораженный. И тут Атос проговорил:
– Подождите, поспешность никогда к добру не приводила. Все твои солдаты нужны нам, Планше. А ты – тем более.