— А где сейчас Дустали?
— Он оттуда убежал. Успел в сад наш заскочить. Я ворота-то запер. Только Ширали сейчас со своим секачом уже здесь. Вот-вот ворота в щепки разнесет… Разве не слышите, как дубасит?
Мы прислушались. Действительно, в ворота так колотили, что слышно было даже здесь.
Мужчины, а за ними и женщины бросились в сад. Маш-Касем закричал вслед:
— Бегите!.. Скорее!.. Дустали-хан, бедняга, без сознания там лежит!
Когда мы добежали до сотрясавшихся под ударами ворот, то увидели, что возле стены лежит Дустали-хан. Одежда на нем была разорвана, из носа текла кровь. Открыв глаза и увидев возле себя толпу, он простонал:
— Позвоните в полицию… Пусть сюда спешат… Он меня чуть не убил… И сейчас он здесь с секачом… Спасите!.. Вызовите полицию!..
Дядюшка потряс его за плечо:
— В чем дело? Что случилось? Зачем ты пошел в дом к Ширали?
— Сейчас об этом не время говорить… Позвоните в участок… Этот медведь вот-вот ворота выломает и убьет меня. Позвоните, скажите, пусть пришлют полицию!
— Не мели вздор! Придут полицейские — что нам им говорить? Что ты лазаешь в чужие дома? К чужим женам?!
Ворота продолжали ходить ходуном под кулаками Ширали. Слышно было, как он хрипло кричит:
— Откройте, а не то разломаю!
Асадолла-мирза под перешептывания родственников сказал:
— Бывают же люди на свете! Ты что, Дустали, собственной честью не дорожишь, что на честь других посягаешь?
Дустали-хан с ненавистью посмотрел на него и крикнул:
— А ты заткнись!
— Моменто, моменто! В этом случае позвольте, я открою ворота и выясню, к кому так рвется Ширали.
Дустали завопил:
— Бога ради! Не пускайте его к воротам!.. Этот медведь меня убьет!
Азиз ос-Салтане, сняв с себя туфлю, так ударила ею Дустали-хана по голове, что бедняга поперхнулся.
— Чтоб твои бесстыжие глаза могильной землей засыпало!.. Уже у всех на виду развратничаешь!
Асадолла-мирза схватил ее за руку, занесенную для второго удара:
— Ханум, дорогая, простите вы его. Он это по глупости. Ишак он… болван… недоумок!.. Вы-то женщина великодушная. Простите дурака!
Азиз ос-Салтане опустила туфлю:
— И действительно, чего я буду об него руки марать?! Пусть ему за меня отомстит этот, с секачом. — И, прежде чем ее успели остановить, она подскочила к воротам и отодвинула щеколду.
В сад ввалился огромный, как паровоз, Ширали и втащил за собой хрупкую Тахиру, которая одной рукой прикрывала лицо, а другой держалась за локоть супруга. Стодвадцатикилограммовая туша Ширали влетела в ворота с такой стремительностью, что, попадись на пути человек, от него осталось бы только мокрое место и кучка костей. По счастью, Ширали врезался всего лишь в ореховое дерево, и на землю посыпались орехи. Рев Ширали, ни в чем не уступающий львиному, гулко раскатился по саду:
— Где этот подлец?
Дядюшка Наполеон, отец и Шамсали-мирза что было сил закричали:
— Ширали!.. Ширали!..
Тахира запричитала:
— Ширали, бога ради, не трогай ты его!
Стоящий чуть поодаль Асадолла-мирза, впившись глазами в стройную фигуру Тахиры, пробормотал:
— Ох, уж лучше б я ослеп!
Все сбились в кучу и кричали кто во что горазд, но уже через мгновенье Ширали резким движеньем вытащил Дустали-хана из-за спины дядюшки, сгреб его, в охапку, подхватил, как ребенка, под мышку и собрался уходить. Причитания Тахиры и суровые увещевания дядюшки Наполеона и остальных не тронули пылающее гневом сердце Ширали, и он понес брыкающегося Дустали-хана к воротам. Неожиданно дорогу ему преградила Азиз ос-Салтане:
— А ну положи его на землю!
— Ханум, отойдите, а не то…
— Ишь выискался! Ты еще и мне угрожать будешь?! Тебе говорят, положи его на землю, а то сейчас так тебя отделаю, что своих не узнаешь!
И она принялась колотить и лягать Ширали. Но ее удары и пинки не произвели на мясника никакого впечатления и, более того, в основном достались на долю Дустали-хана, который от страха стиснул зубы.
Азиз ос-Салтане закричала:
— Асадолла! Скажи же что-нибудь!
Князь, все это время не сводивший глаз с Тахиры, шагнул вперед:
— Ширали-хан, прошу вас, простите его… Ишак он, болван, недоумок, идиот…
Продолжая держать Дустали-хана под мышкой, Ширали ответил:
— Господин Асадолла-мирза! Жизнь свою готов вам отдать, но об этом и не просите. Я с этим подлецом должен разделаться.
— Ширали, я его лучше вас знаю. Он не нарочно. Просто он осел, болван, идиот… Сдуру и наделал дел. — И, повернувшись к Дустали-хану, князь приказал: — А ну, сам скажи, Дустали! Скажи, что ты осел, что башка у тебя не варит… Говори же, голубчик!
Дустали-хан с трудом прохрипел:
— Я осел… башка у меня…
— Скажи, что ты все это по дурости!
— Я… я… по… дурости.
Асадолла-мирза положил руку на плечо Ширали:
— Ну, видел? А теперь я прошу тебя, прости его. Ради Тахиры-ханум. Вон как бедняжка плачет, дрожит, словно воробышек. Прости его!
Ширали немного смягчился:
— Вы, князь, сами подумайте… Тахира вам теперь все равно что сестра… Даже если я этого подлеца прощу, вы-то его прощать не должны!
— Известное дело! Я ему такое устрою — света белого не взвидит! Но сегодня вы уж его не трогайте, я потом его проучу. Эта башка безмозглая у меня еще попляшет! — И Асадолла-мирза отвесил оплеуху Дустали-хану, все еще пребывавшему под мышкой у Ширали.
Ширили с такой силой поставил Дустали-хана обеими ногами на землю, что тот даже ойкнул.
— Делаю это только ради вас, только уважая ваше благородство. Потому что вы самый что ни на есть настоящий мужчина! Одно дело — вы… пошли к поганому псу пекарю и денег ему дали, чтобы он от жалобы своей отказался. А другое дело — этот господин, который как увидел, что меня дома нет, сразу к жене моей полез, на честь мою покусился.
— О чем разговор, господин Ширали-хан!.. Вы мне что брат родной! Ваша жена мне все равно что сестра любимая! Вы еще посмотрите, как я с этим негодяем разделаюсь!
— Господь вам воздаст за ваше великодушие!
Все вздохнули с облегчением. Искоса поглядывая на Тахиру, Асадолла-мирза сказал:
— А теперь, господин Ширали-хан, чтобы и вправду меня порадовать, милости прошу, пожалуйте в дом к господину Полковнику, разделите с нами ужин… Сегодня у нас праздник.
Ширали смущенно потупился:
— Премного вам благодарны, только зачем же буду мешать?
Дядюшка Наполеон бросил на Асадолла-мирзу сердитый взгляд и тихо сказал:
— Асадолла, что еще за ерунда!.. Чтобы какой-то мясник пошел в гости в дом моего брата?!
Асадолла-мирза так же тихо ему ответил:
— Прошу вас, разрешите. Я потом вам все объясню.
По-прежнему не повышая голоса, но с крайним раздражением дядюшка заявил:
— Мне твое объяснение и через сто лет не нужно будет! Что еще за новости! Мясник будет ужинать с нашей семьей?!
Асадолла-мирза кивнул:
— Прекрасно… прекрасно… Тогда пусть уж он заберет с собой Дустали. Господин Ширали-хан!..
Дядюшка зажал ему рот и прошипел:
— Ну хорошо, хорошо…
Асадолла-мирза продолжил:
— Господин Ширали-хан, если вы не согласитесь, я на вас очень обижусь. И Тахиру-ханум тоже приглашаем. Она ведь мне что сестра… А насчет Дустали не беспокойтесь — мы отправим его спать домой.
И через несколько минут в доме у дяди Полковника снова царило веселье. Асадолла-мирза заставил усевшегося в сторонке на полу Ширали выпить подряд два стакана знаменитого старого вина.
Дядюшка Наполеон, весьма недовольный присутствием мясника в благородном обществе, пропустив по настоянию Асадолла-мирзы еще стаканчик, позабыл о величии и чести знатной семьи и постепенно пришел в отличное настроение.
Благодаря заступничеству Азиз ос-Салтане, ее мужу тоже разрешили войти в залу, но бедолага сидел в одиночестве с расстроенным угрюмым видом.
Асадолла-мирза то и дело подливал Ширали вина. Когда зала огласилась раскатами громового хохота мясника и князь убедился, что вино сделало свое дело, он предложил, чтобы Тахира-ханум станцевала, и, к общему удивлению, Ширали разрешил своей жене сплясать.
Завели пластинку, и стройное гибкое тело Тахиры заколыхалось в такт музыки. Асадолла-мирза хлопал в ладоши и повторял: «Ох… ох…» — и те из гостей, которые еще сохраняли трезвый ум, по одному этому возгласу догадывались, что он не договаривал. Даже женщины заразились восторгом Асадолла-мирзы, и, может быть, впервые во взглядах, которые они бросали на Тахиру, не сквозили ненависть и зависть.
После ужина отец, внешне казавшийся очень довольным и веселым, снова подсел к дядюшке и попросил его довести до конца рассказ про Казерунскую битву, который был прерван в тот злополучный вечер у дяди Полковника. Дядюшка вначале церемонно отнекивался, говоря, что ничего интересного в этом рассказе нет, но в конце концов уступил настойчивым просьбам отца и согласился рассказать. Как только Маш-Касем услышал, что речь зашла о битве при Казеруне, он немедленно встал поближе к своему хозяину.