Читать интересную книгу Дядюшка Наполеон - Ирадж Пезешк-зод

А у меня с каждой минутой настроение падало. Стоило отцу произнести первые льстивые слова, как у меня возникло смутное подозрение, что происходящее каким-то ужасным образом связано с подслушанным мною разговором между отцом и аптекарем. И я все меньше верил в искренность отцовских добрых помыслов.

Господи! Хоть бы я ошибался! Хоть бы отец на самом деле решил прекратить войну против дядюшки! Господи, всем сердцем молю тебя, чтобы в поступке отца не крылось нового подвоха!..

А отец продолжал петь дядюшке дифирамбы:

— Этот человек мне еще сказал, что если бы англичане не были сейчас так заняты войной с Гитлером, они бы не оставили агу в покое. Он говорил, что на всем Востоке никто не нанес такого удара по планам англичан, как вы… Он говорил, что лично слышал от самого майора Саксона, что лишь двоим людям на свете удалось загнать англичан в тупик. Во время первой мировой войны таким человеком были вы, а в нынешней войне — это Гитлер!..

Если бы в дядюшкину залу заглянул сейчас человек, побывавший тут час назад, он вряд ли поверил бы своим глазам. На совсем недавно хмурых, угрюмых лицах сияли улыбки. Все были оживлены, шутили и смеялись. С насупленным видом сидел лишь Дустали-хан, то и дело вслух сожалевший об отсутствии Асадолла-мирзы. Но я легко мог догадаться, что Дустали-хана гложет мысль о том, что Асадолла-мирза сейчас не где-нибудь, а именно в доме у Ширали. Дустали-хан вообще не любил Асадолла-мирзу. Скорее всего, это объяснялось тем, что на семейных сборищах Асадолла-мирза часто над ним посмеивался, а за глаза называл его Дустали-хамом. С другой стороны Дустали-хан терпеть не мог Асадолла-мирзу еще и потому, что сам был изрядным бабником, а все женщины в семье и их приятельницы обожали общество Асадолла-мирзы. Всякий раз, как несчастный Дустали-хан пытался рассказать какую-нибудь пикантную историю или анекдот, женщины обрывали его:

— Пожалуйста, не пытайся подражать Асадолле!

— Вот Асадолла, тот умеет насмешить!..

— Уж если берешься рассказать неприличный анекдот, делай это как Асадолла! Тут тоже вкус нужен!

В таких случаях Дустали-хан иногда не выдерживал и обрушивал на князя потоки брани. А еще одна причина ненависти Дустали-хана к Асадолла-мирзе заключалась в том, что, каждый раз, как Дустали-хан пытался завести шашни с какой-нибудь женщиной, он неизменно обнаруживал, что для Асадолла-мирзы она была уже пройденным этапом. И это особенно его заело в случае с женой Ширали, хотя, казалось бы, Асадолла-мирза никак не мог быть там первым.

И когда отец вовсю расписывал доблести дядюшки Наполеона, Дустали-хан не удержался и прервал его на полуслове:

— Может, все-таки подумаем, как быть с Асадоллой? До каких пор он собирается сидеть в доме этого безродного мясника?!

Дядюшка сурово прикрикнул на него:

— Дустали, что за манеры! Разве ты не видишь, что человек говорит?! Да, да, продолжайте.

И отец продолжил:

— Так вот, майора Саксона направили в Иран как раз в середине первой мировой войны…

Ловивший каждое слово Маш-Касем спросил у дядюшки:

— Ага, а это не тот высокий, на которого вы с саблей бросились? Он еще вроде как на один глаз кривой был…

Дядюшка повелительным жестом заставил его замолчать:

— Подожди, дай вспомнить… Так вы говорите, этот человек недавно видел майора Саксона?

— Да, да. Совсем недавно. Месяца два-три назад. В Стамбуле. Я точно не запомнил, он, кажется, был там проездом из Каира и собирался ехать куда-то дальше… Даст бог, когда ему уже будет можно говорить обо всем свободно, я приглашу его к себе, чтобы вы сами от него услышали, что рассказывал о вас майор Саксон. Ну, конечно, этот майор, вы уж меня простите, говорил про вас также много всяких гадостей и вздора. Он даже утверждал, что будто бы вы имели отношение к разведке некой другой державы…

Дядюшка, витавший в облаках, с улыбкой небожителя заметил:

— Вполне естественно. Если бы он сказал что-нибудь другое, было бы странно. Я, конечно, сейчас уже не помню этого майора Саксона, но англичане, как известно…

— Как это вы его не помните, ага?! — встрял Маш-Касем. — Это же тот самый, высокий такой, которого мы пару лет назад видели с вами на проспекте Чераге-Барг. Разве вы не помните, я тогда еще спросил, чего этот иностранец так на вас косится? Я сразу сказал, что, наверно…

— Нет, Маш-Касем, не говори ерунду! Может быть, конечно, это был кто-нибудь из его пособников… Как бы там ни было, того иностранца, о котором ты говоришь, я тоже сейчас в лицо не помню.

— Вы, конечно, могли его забыть, только зачем мне врать?! До могилы-то… Я будто сейчас его глаза вижу. Здоровые такие, налитые кровью… Он на вас как глянул, так у меня душа в пятки ушла. Я про себя молиться начал. Спаси, говорю, святой Али, моего агу от этих англичанов!

Дядюшка пропустил мимо ушей слова Маш-Касема. Он смотрел куда-то вдаль, и на губах его по-прежнему цвела неземная улыбка:

— Да, я делал то, что мне подсказывали мои совесть и долг патриота, и я понимал, какими последствиями это чревато… Вы думаете, я не представлял себе, что значит бороться против англичан? Думаете, не знал, что они будут препятствовать моему повышению в чине? Думаете, не знал, что они никогда не забудут о своей ненависти ко мне? В том-то и дело, что знал! Прекрасно знал! Но, несмотря на ждущие меня впереди беды и неудачи, я боролся!.. А сколько они плели разных интриг, сколько подсылали ко мне людей, чтобы меня подкупить! Помню, в последний раз, когда я служил уже в Мешхеде… Однажды под вечер возвращаюсь я домой… Кажется, и Маш-Касем тогда при мне был…

— Конечно, это был я! Кто же еще?!

— Так вот, иду я, значит, и вижу, что за мной по пятам крадется, словно тень, какой-то человек, похожий на индийца. Я, конечно, особого внимания на это не обратил, а вечером сижу я себе дома, и вдруг стучат. Мой ординарец пошел к двери. Кажется, это был как раз Маш-Касем.

— Да, да! Это я был, ага, я!

— Да-а. Пошел он, значит, к двери, потом возвращается и сообщает, что там, мол, какой-то индиец стоит, говорит, что он паломник[18], что дескать попал в беду и хочет с агой поговорить… Я тут же догадался, что это один из агентов англичан. Клянусь жизнью Лейли, я даже близко не подошел к двери! Из комнаты крикнул: «Скажите этому человеку, что живым он меня не увидит!» Я не желал и рта при нем открывать.

— Прямо как сейчас помню! — не утерпел Маш-Касем. — Ага мне это сказали, а я пошел и перед носом у этого индийца дверь как захлопну, так у того аж чалма свалилась!

Дядюшка, разволновавшись, продолжал:

— Вот так я его и оскорбил. А потом еще крикнул: «Иди, скажи своим хозяевам, что меня купить нельзя!»

Маш-Касем закивал головой:

— Этот индиец всего один раз глянул на меня и ушел, а у меня даже мурашки по спине побежали… Я сразу — молиться. Ой, говорю, святой Али, сохрани ты моего агу от этих злодеев!

Отец подхватил:

— Но зато вы сейчас можете ходить с гордо поднятой головой. Зато все уважают нашу семью.

Непрестанно ерзавший на стуле Дустали-хан заметил:

— Если уж семья заслужила высокую репутацию, нельзя, чтобы ее честь пятнали. Сейчас один из членов этой благородной семьи сидит в доме у бандюги-мясника, а никто даже…

Шамсали-мирза резко сказал:

— Господин Дустали-хан, прекратите отпускать язвительные замечания и двусмысленные намеки в адрес моего брата! Бедняга спрятался у мясника, опасаясь вашего дикого нрава и злого языка. Но если, конечно, вы болеете душой за жену Ширали, это другое дело.

Вдруг вскочила со стула Азиз ос-Салтане:

— На том свете пусть болеет душой за кого хочет! Если еще раз скажет за глаза какую-нибудь пакость про сына моего покойного дяди, я его вставные зубы в глотку ему запихну!.. — И, сев на место, добавила: — Я с Асадоллой разговаривала. Он, бедняжка, волнуется, боится оставить без присмотра жену и детей Ширали.

Дустали закричал:

— Опомнись! У Ширали нет детей!

— У него жена совсем еще дитя. Асадолла человек добрый, чувствительный…

Стиснув зубы, Дустали-хан прошипел:

— Чтоб ему сто лет ничего не чувствовать! — И быстрыми нервными шагами вышел из залы.

Азиз ос-Салтане проводила его исполненным ненависти взглядом и заявила:

— Я знаю, что надо сделать, чтобы Асадолла ушел оттуда с легким сердцем… Теща Ширали тут неподалеку живет. Я пойду к ней, скажу, чтоб пожила у дочки, одну ее не оставляла, пока ее медведь из тюрьмы не выйдет.

Лицо дяди Полковника засветилось. Его тоже волновало пребывание Асадолла-мирзы в доме мясника, но он не выдавал своих чувств.

— Прекрасная мысль! — с жаром воскликнул он. — Ведь до чего обидно, что Асадоллы нет сегодня с нами в эти радостные минуты! — И громко обратился ко всем присутствовавшим: — Прошу вас сегодня отужинать в моем доме! По случаю устранения досадного недоразумения я намерен угостить вас своим знаменитым вином двадцатилетней выдержки!