А за обедом друзья потешаются над Лардерелем, намеки их довольно прозрачны: оказывается, что Риччи никакая не певица, а довольно низкого пошиба танцовщица. Лардерель напивается и предлагает Марии руку, чтобы прогуляться по саду. Она принимает это приглашение, и мать ее не возражает, как будто хочет спихнуть дочь любым способом. А может, просто не беспокоится, числя Лардереля по своей епархии.
«Он был рядом со мной и говорил разные нежности, которые возмущали меня, потому что он думал совсем о другом и был пьян. Я несколько раз сказала ему об этом, осыпая его бранью, но он нисколько не отрезвел; для меня было просто наказанием, быть проникнутой счастьем, опираясь на его руку, и одновременно чувствовать себя в глупейшем положении, когда его рука ласкает мою руку». (Неизданное, запись от 3 апреля 1877 года.)
Что обыкновенно следует в таком случае, когда молодые одни и мужчина пьян настолько, чтобы забыть приличия. Он недвусмысленно предлагает ей переспать с ним, а потом… вместе умереть. Второе, разумеется, слова, романтический флер, десерт. Второе нужно для первого. Главное, первое. Попытка — не пытка, а вдруг — обломится? Она делает вид, что не поняла его.
Однако пьяные ласки становятся все настойчивей, тогда Мария удаляется, а потом, уединившись в комнате, слышит, как за стеной разговаривают Мелиссано и Лардерель. Мелиссано хочет подробностей. Лардерель честно признается, что целовал ей только руку. Мелиссано смеется и удивляется его нерасторопности. Ее принимают за кокотку.
Они возвращаются в Неаполь и недалекая ее мать всем рассказывает, как чудно они повеселились в Сорренто, давая еще один повод для сплетен. Слухи об их похождениях долетают даже до Ниццы, где мается в одиночестве госпожа Романова. Она шлет им взволнованное письмо, не стесняясь в выражениях:
«Уезжайте из Неаполя, лучше, чтобы она прекратила видеться с ним. Господи, какое несчастье! Конечно, всё кончается только страданием, когда, как вы, копаются в говне». (Запись от 19 апреля 1877 года.)
Последняя фраза при публикации естественно была исключена.
Но еще до ее письма случается знаменательное событие. В их гостинице остановился прусский принц и к нему прибывает с визитом король Италии Виктор-Эммануил II, мужик, с огромными усищами вздернутыми вверх, с гладко зачесанными назад темными волосами, с длинной бородой, даже не клинышком, а клином, и надутой нижней челюстью, как у бульдога. Муся караулит приехавшего короля на парадной лестнице в гостинице и, нарушая все церемонии, сама первой заговаривает с ним.
Бородатый бульдог милостиво выслушивает ее лепетание, обеими лапищами пожимает ей левую руку, и уходит, бормоча: «Bella ragazza! Красивая девушка!».
«Теперь я буду носить перчатки целую неделю. Я и пишу так оттого, что я в перчатках», — тут же записывает красивая девушка в свой интимный дневник, вероятно, не очень красивым почерком.
Наконец-то сбылось! Она говорила с королем, признаваясь ему, что будет всю жизнь гордиться тем, что с ней говорил лучший и любезнейший из королей, и польщенный, как ей сначала кажется, король присылает к ней адъютанта, узнав, что мать якобы наказала ее за несдержанность и нарушение приличий. На самом деле, король тоже воспринял ее обращение в определенном смысле и поэтому адъютант просил для короля визитную карточку матери лишь для того, чтобы он имел возможность посетить дочь, но которую Мария предусмотрительно не дала, о чем в напечатанном дневнике не упоминается. Видимо, и она, и позднее публикаторы, пытались скрыть двусмысленность ситуации. Известно, что присланный Виктором-Эммануилом II адъютант был секретарем, отвечающим за секретную переписку Его Величества. Как всяких мужчин, королей и императоров всегда влекло на невинных девушек. Почему бы и нет, если товар сам просится в руки и ни за что отвечать не надо. Особенно этим (снятием проб, проведением дефлорации) славился наш император Николай I, о чем не преминул написать диссидент граф Лев Николаевич Толстой в «Хаджи-Мурате».
Однако в знакомстве с королем был и положительный момент. Вскоре на одном обеде, где было 130 персон, король не раз во всеуслышание повторил про Марию, что она замечательно красива. В результате Башкирцевы стали чаще получать приглашения от местной аристократии на вечера, праздники и балы. Муся теперь постоянно окружена золотой молодежью Рима, которая наперебой ухаживает за ней. Мелисано, Мелито и Альматура крадут ландыши из ее веера на одном из праздников и вставляют цветы в свои бутоньерки. На вечере, который устроили сами Башкирцевы, все зажигательно пляшут тарантеллу.
Однако Лардерель после поездки в Сорренто ее остерегается. Он зашел только раз, чтобы объясниться. Он сказал, что не может ухаживать за ней, как за замужней женщиной, что за барышнями ухаживают только в благородных целях, а он связан уже обязательствами отцовства.
— Неужели я произвожу впечатление особы, которая изо всех сил старается выйти за вас замуж?!
Он приближается к ней, просит ее о милости — только поцеловать ее руку.
«…чтобы подойти к нему ближе, коснуться его рук, его груди, чтобы почувствовать его дыхание на моем лице, я сделала вид, что защищаюсь. Он поцеловал одну руку, потом другую. Я закрыла глаза от счастья и горя. Это был поцелуй утешения, и то мгновение, что он длился, показалось мне вечностью; я с восторгом ощущала быстрое, как молния, приближение его губ, а потом трепетала, предчувствуя столь же быстрое их отдаление. Два вежливых поцелуя, по одному на каждую руку.» (Неизданное, запись от 8 апреля 1877 года.)
После этого объяснения он уже в открытую на катке волочится за какой-то сорокалетней маркизой. Представляете себе, тогда были модны скеттинги, крытые катки, освещенные большими люстрами, на которых вечерами избранная публика в бальных платьях и фраках каталась на роликовых коньках. Видимо, катаясь неподалеку от вероломного графа, Муся, одетая как всегда в белое платье, приходила в отчаянье от его неверности, и грациозно заламывала красивые, чуть пухлые белые руки в белых перчатках.
Мать с Диной пытаются вечерами обсуждать с ней ее амурные дела, но она только рыдает, а рядом у постели в пандан рыдает ее неутешная мать, простирая к ней длани.
Ночью Башкирцева тайком выходит на балкон в открытом платье, надеясь смертельно простудиться, и стоит там, пока не начинает дрожать от холода. Но не простужается и не умирает.
По совету матери она старается выглядеть веселой, но не удерживается от мести и посылает, как ей кажется, мстительное и ядовитое, а на самом деле, глупейшее письмо графу Лардерелю:
«Чтобы убедить Вас в своих абсолютно чистых намерениях, Вам будет сказано, в чем обычно не признаются, а именно, что брак состоится только с человеком, имеющим известное имя, большое состояние, высокое положение и, главное, устойчивую репутацию, потому что мы честолюбивы и расчетливы, тем более, что большинство сходится во мнении, что мы не дурны собой, и все знают, что мы благородны и не бедны».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});