Шартрский, Бернард Сильвестрис и Герман Каринтийский (последний тесно связанный с Шартром) выступали за беспристрастный, объективный, научный образ мышления, когда в первую очередь смотрят на «качество» человеческого ума, прежде чем вынести окончательное суждение. Они имели своих последователей среди ученых достаточно смелых, чтобы быть толерантными, которые появляются время от времени в европейском обществе. Например, это можно сказать о членах первоначального Королевского научного общества (первое в Европе научное общество) XVII в., и о международной элите ученых-атомщиков наших дней. В XII в. некоторые англичане отправлялись в путешествие в поисках учения более либерального и просвещенного, чем они могли найти в тесных границах их родного христианства. Аделяр из Бата отправился в Испанию и на Ближний Восток, Дэниел Морли – к «мудрым учителям» Толедо и привез оттуда библиотеку древнегреческих и арабских авторов. Абеляр, раздраженный тем, как к нему относились монахи его бретонского аббатства, открыто высказал крамольную мысль, которую не раз выскажут в грядущих столетиях люди, которым Европа стала слишком тесной. Он сказал, что готов отказаться от христианства и найти убежище у язычников, среди которых можно будет жить в мире истинной христианской жизнью. Язычники были, во всяком случае, более приятными людьми. Это чувство имело обыкновение повторяться. Люди будущих поколений находили образ жизни «язычников» индейцев и китайцев столь же привлекательным.
Наряду с этими искренними интеллектуалами были миряне из аристократов и рыцарей, которые никогда не забывали, что их противникам присущи те же человеческие качества, что и им, даже в пылу битвы. Достаточно будет привести два примера. Испанская эпическая поэма Cantar de Mio Cid («Песнь о моем Сиде», написанная между 1140 и 1160 гг.) повествует о героических подвигах Сида, рыцаря XI в., испанского национального героя Реконкисты. Основанная на рассказах одного из соратников Сида, поэма оставляет после прочтения впечатление реальности происходивших событий. В ней описываются учтивая галантность и благородные манеры Сида в общении с мавританской аристократией, говорится о его готовности вести с ней дела (он сам провел много лет на их службе). Так, например, после того, как он овладел замком, он оставляет его после своего отъезда на попечение потерпевшим от него поражение маврам; и те дают ему свое благословение, когда он уезжает.
Знаменательно, что Вольфрам фон Эшенбах, величайший эпический поэт немецкого Средневековья, автор романа «Парцифаль», страстно выступает от лица героини своего произведения «Виллехальм» в защиту терпимости в повседневной жизни. Ее отец Гибурк язычник, и она старается примирить своих языческих и христианских родственников. В качестве аргумента она ссылается на то, что во власти Бога спасти тех людей, что находятся вне церкви. Язычники и христиане награждены от природы одной и той же добродетелью – чистотой сердца, которая приятна Создателю и не зависит от крещения. Чистое сердце гораздо важнее, чем цвет кожи человека или его вера. Для Вольфрама, которому была хорошо известна ситуация в Южной Франции и Испании, терпимость человека свидетельствовала о его духовности и благородстве. В наше время веротерпимость разрушает границы между христианами, язычниками, евреями и еретиками (которых Вольфрам называет «мытарями»; так часто называли катаров) и всех объединяет.
Вольфрам описывает опыт, полученный крестоносцами во время походов, особенно тех, кто основал династии на Ближнем Востоке. Именно они столкнулись лицом к лицу с «языческой знатью». В мусульманских государствах было общепринятой практикой позволять христианам исповедовать свою веру. Сам ислам не нес никаких обязательств за спасение душ людей иных вер. Не было потребности обращать христиан в свою веру, надо было просто не давать им вмешиваться в жизнь мусульман.
Появление монголов на сцене мировой истории открыло новые перспективы для Западной Европы, для крестоносцев и христианского Востока. Чингисхан основал свою мировую монгольскую империю в 1206 г.; в 1258 г. монголы разгромили войско багдадского халифа, и последний представитель династии Аббасидов, бывших на протяжении пяти столетий духовными вождями ислама, был предан смерти. Когда Западная Европа пришла в себя после монгольского нашествия (1223–1241), многие ведущие политические и церковные деятели поняли, что открываются две уникальные возможности. Первая – это обратить Азию в христианство, и вторая – нанести поражение мусульманам, туркам и арабам, воспользовавшись помощью монголов, которые наступали на позиции ислама с Востока.
В течение второй половины XIII и всего XIV в. Запад продолжали преследовать видения мировой империи, которая управляется Римско-католической церковью, где господствует латинская культура и которая находится под защитой монгольских правителей. Папы, короли Франции, даже императоры Византии (был случай, когда принцесса из императорского семейства было обручена с монгольским правителем), в общем, все были увлечены этой идеей, которая также нашла своих сторонников в некоторых кругах монашества и крестоносцев. Мечта так и не была реализована, но были сделаны отдельные открытия. Западные послы при дворе монгольского императора были удивлены дружеской атмосферой, царившей в центре этой Монгольской империи, в основании которой лежала всеобщая терпимость и мирное сосуществование основных религий. В то самое время, когда в Западной Европе свободная общественная дискуссия о религиозной вере находилась под угрозой запрета, Восток являл собой образец терпимости.
Первоначально монголы придерживались шаманистских верований; однако в Монгольской империи мирно уживались буддисты, даосисты, конфуциане, мусульмане, манихеи, иудеи, несториане, католики и многочисленные секты. Каждая церковь имела свой статус и свою собственную юрисдикцию. Чингисхан был склонен к даосизму, и он с надеждой ожидал от учителя-даосиста, что тот снабдит его эликсиром вечной жизни. Многие его воины и полководцы и даже некоторые члены его семьи (в частности, его любимая невестка) были христианами, членами Несторианской церкви, которая сохранила свою независимость как от Рима, так и от церкви Византии, несмотря на все бурные события, происходившие на Востоке в течение первого христианского тысячелетия.
При наследниках Чингисхана несториане составляли большую часть монгольского двора, и несторианский патриарх Багдада учредил Пекинскую архиепископию. Великий хан Мункэ, внук Чингисхана, сын христианки несторианского толка и имевший двух жен-несторианок, объяснял францисканскому монаху Гильому де Рубруку, что он практикует с равным рвением все религии, разрешенные при дворе. Еще один высокородный монгол признавал, что поскольку ему неизвестно, какая из вер правильная, то он исповедует все их сразу. Рубрука отправил ко двору великого хана в 1253 г. французский король Людовик Святой. Выехав из Константинополя, фламандец пересек всю Азию. Он был поражен, встретив там христиан-несториан. 30 мая 1254 г. в Каракоруме в присутствии великого хана он провел публичный диспут. В нем приняли участие несториане и мусульмане, которых он признавал как теистов, и буддистские монахи, которых он считал атеистами. Францисканец, к своему удивлению, обнаружил при дворе монгольского правителя в горах Алтая настоящее европейское общество в миниатюре. Здесь были люди, захваченные в плен в Венгрии; дама из Меца,