— Да я не собираюсь танцевать с Элли! — возразил он.
— Но почему бы и нет, Итан? — спросила Джульетта. — Я уверена, она не откажет тебе.
Он пожал плечами.
— Я не умею танцевать.
— Что? — Джульетта не могла поверить услышанному.
— Я совсем не умею танцевать, — повторил он совсем тихим голосом. — Я никогда и не пробовал.
— Ну, это не проблема. Можно научиться. Я могу научить тебя.
Итан выпрямился. Лицо его просветлело.
— В самом деле? Вы можете?
— С удовольствием.
— В таком случае, — сухо вставила Генриетта, — вам придется научить и Эймоса. Никто из Морганов не умеет танцевать.
Итан хихикнул и взглянул на своего отца, который смотрел на Генриетту так набычившись, что мог бы напугать любого человека, не столь смелого, как эта женщина.
— В самом деле, па. Может быть, пусть Джульетта научит нас?
— Мне ни к чему изучать всякую ерунду, — хмуро ответил Эймос.
— Не будь ты эдаким старым ворчуном, — повернулась к нему Генриетта. — Я научила Сэмюэля танцевать и сейчас ему это по душе. Не так ли, дорогой.
Она выжидающе повернулась к Сэмюэлю, и тот в первый раз вступил в разговор, подтверждая кивком головы.
— М… да. Думаю, что так. Мы ходим почти на все танцы. Хотя теперь Генриетта не желает танцевать со мной. Она просто сидит в углу и сплетничает.
— Зато ты танцуешь за двоих. И не вздумай притворяться, что тебе не нравится отплясывать с хорошенькими молодыми девушками.
Лицо Сэмюэля скривилось в хитроватую улыбку.
— Ну что ж, может быть и так.
— Ты, видишь, Эймос? — Генриетта многозначительно посмотрела в его сторону.
— Ну и пусть Сэмюэль ходит неизвестно куда и, ведет себя как последний дурак. Я так делать не собираюсь.
Генриетта закатила глаза.
— Эймос, ты не исправим.
— Возможно. Но танцевать ты меня не заставишь.
Генриетта ответила многозначительно.
— Я-то уж точно не заставлю.
Джульетта решила, что пора переменить тему разговора, пока Эймос и Генриетта не вступили в настоящую перепалку.
— Миссис Морган, а что еще разрушил ураган в городе?
— Сорвало вывеску у платной конюшни…
И она пустилась подробно рассказывать о всевозможных повреждениях и бедах, вызванных ураганом. Эймос откинулся на спинку стула, скрестив руки. Он вытерпел так около десяти минут, прежде чем резко поднялся и предложил мужчинам пройтись к загонам и взглянуть на молодняк.
Когда дверь за ними затворилась, Генриетта с шумом вздохнула.
— Слава Богу, ушли, наконец. Я уже думала, что они вечно тут будут торчать.
Джульетта с удивлением посмотрела на нее.
— Так вы хотели, чтобы они ушли?
— Конечно. Разве могут женщины всласть посплетничать, когда радом сидят умирающие от скуки мужчины? Морганы — люди неплохие, но они способны расстроить любую беседу.
Джульетта не смогла удержаться от смеха.
— Так вот. Вы понимаете, что я имею в виду. — Джульетта кивнула, и Генриетта продолжила: — Видит Бог, я люблю моего Сэма, но он слишком невозмутим. Вы можете подумать, что мне это нравится, зная, как много разговариваю я, здесь у меня нет соперников! — Она рассмеялась, сверкая маленькими карими глазками. — Пожалуй, чаще всего так оно и есть.
Генриетта встала, стаскивая с рук перчатки.
— Слушайте, а что это мы тут сидим? Я уверена, что в доме есть немало работы, где я могла бы помочь. Особенно теперь, когда Франсэз совсем слегла. — Она горестно покачала головой. — Я не хотела говорить это перед ним, но не думаю, что она долго протянет.
— Я не знаю. Она сильная. То есть, я хотела сказать, у нее сильный характер. Она изо всех сил старается не сдаваться.
— Ну, не всему может противостоять и самый сильный характер. По мне, так пусть бы она прожила как можно дольше, но когда я вижу, как она похудела и какое у нее стало измученное лицо, я не могу удержаться от мысли, что для нее было бы милосердием уйти быстрее и не мучиться так. Но, конечно, так не будет. Ведь Морганы самые упрямые люди, каких только можно представить.
Пока они разговаривали, Генриетта отколола шляпные булавки и сняла шляпу, затем направилась на кухню, на ходу расстегивая и закатывая рукава шелкового воскресного платья. Войдя в кухню, Генриетта повязала передник и энергично взялась за обеденную посуду, которую Джульетта очищала в тот момент, когда в доме появились Генриетта и Сэмюэль. Джульетта быстро поняла, почему Генриетта решила заняться посудой. Эта женщина просто излучала энергию. Джульетта ясно видела, что для такой женщины самым трудным делом было спокойно сидеть в прибранной комнате и мирно беседовать. Она молниеносно перемыла всю посуду, болтая без умолку и быстро перескакивая с одной темы на другую: от оценок погоды к сплетням про жителей Стэдмена и рассуждениям о качествах семейства Морганов.
— Это народ со скверным характером, — доверительно поведала она Джульетте, передавая ей последнюю тарелку для вытирания, и тут же схватила веник и принялась мести пол. — И таков каждый из них, кого я знала, конечно, кроме их матери, но она ведь родом не из Морганов. Я не понимаю, как она с ними могла уживаться. Но виноват во всем этом старый мистер Морган. Иногда я даже представляю, как бы я схватила этого человека за горло и задушила его за то, как он обращался со своими детьми. Суровый и праведный, как Джон Кальвин, вот каким он был. Никогда не давал своим детям ни минуты покоя. Эймос его ненавидел, да и Сэм не любил, сказать по правде. Чуть что, старик хватался за ремень и не прощал никаких проступков. Совершенно не выносил глупости и пошлости, а к жизни относился, как к серьезному и трудному испытанию, где люди должны только работать.
— Вот я, например, совсем не против работы; более того, я бы не знала, чем себя занять, если бы у меня не было столько дел и забот. Но разве это хорошо, когда ты себе не позволяешь время от времени скрасить жизнь какими-либо развлечениями или отдыхом? Жизнь придумана не для того, чтобы человек видел повсюду одно только уныние и тяжкий удел. А вот Морганам и смех в тягость. Хотя я, в основном, перевоспитала своего Сэмюэля. Он у меня теперь не только любит ближнего своего, но и любит хорошо провести время. Но он-то рано покинул родительский дом, уже в шестнадцать лет приехал в город и начал работать в универсальном магазине. А вот Эймос оставался здесь и работал, как вол, и вынужден был терпеть своего папочку до самой его смерти, десять или двенадцать лет тому назад. И я думаю, что ему пришлось гораздо хуже за эти годы. И ему и Франсэз.
Джульетта слушала весь этот словесный поток, с интересом выхватывая из рассказа Генриетты кусочки информации про Эймоса и его жизнь. И она даже не задумывалась, почему это ей так важно все, что Генриетта сообщала об Эймосе.