— Простите, что я потревожила вас, — начала Джульетта почти официальным тоном. — Я пришла сюда, чтобы поблагодарить вас за то, что вы для меня сделали сегодня утром.
Он пожал плечами.
— Да ничего особенного.
— Уверяю вас, для меня это было очень важно. Я… с вашей стороны это было очень любезно и я просто обязана была сразу же вам это все сказать. Я поступила очень невоспитанно.
Эймос улыбнулся, что редко с ним бывало, сверкнув ослепительно белыми зубами.
— Невоспитанность, пожалуй, скорее мне свойственна. Не правда ли?
Джульетте пришлось улыбнуться в ответ. Что это? Неужели Эймос Морган способен и пошутить? В это трудно было поверить.
— Я должна сказать вам что-то еще, — сказала она, приободренная его добрым настроением. — Вы были правы, когда говорили мне про мистера Сандерсона. Я должна была прислушаться к вашим словам. Простите меня.
Он пожал плечами.
— Вам не за что извиняться. Вы ведь и пострадали. Я видел, что вы… крепко привязались к нему и не хотели верить мне. Я не хотел причинять вам боль. Извините меня. Наверное, он вам был очень симпатичен.
Джульетта удивленно взглянула на него. Затем усмехнулась, а Эймос нахмурился, не понимая.
— Извините, — она прижала пальцы к губам, пытаясь сдержать смех. — Мне вдруг стало так смешно.
— Смешно? — Судя по выражению его лица, Эймос решил, что Джульетта немного не в себе.
— Я имею в виду, смешно от того, что он мне был симпатичен — по вашим словам. А в действительности у меня не было к нему ни малейшего интереса!
— Вы серьезно это говорите? — недоверчиво произнес Эймос.
— Ну, конечно! — воскликнула Джульетта.
— Тогда почему же вы не хотели мне поверить? Почему вы настояли на продолжении его визитов?
— О, — она прикусила нижнюю губу. — Всего лишь потому, что вы мне сказали не делать этого, — пояснила она тихо.
— Что? Так вот почему вы разрешали ему приходить сюда? Потому что я этого не хотел?
— Это звучит ужасно неприятно, когда вы так все это подаете… но, вообще-то, это на самом деле так. Мое самолюбие было очень задето, когда вы сказали мне, что не следует с ним встречаться. Мне и без этого вовсе не хотелось видеть его еще раз и я надеялась, что он не придет. Но когда вы сказали, что мне нельзя, я просто должна была сделать по-своему.
Эймос покачал головой, но неожиданно на лице у него медленно расцвела улыбка.
— Будь я проклят!
Джульетта усмехнулась. Она поступила глупо, но почему-то от всей этой истории она не чувствовала смущения, ей скорее было забавно. Может быть, это было из-за того, что Эймос не рассердился, а воспринял все с юмором.
— Можно мне взглянуть на ваши работы? — спросила она.
Эймос немного удивился, но все же кивнул и указал на деревянный сундучок.
— Вы можете присесть, если хотите. Только закройте сначала крышку.
Он снова принялся за фигурку, которую держал в руках. Джульетта присела и стала смотреть на него. Его руки двигались по дереву неспешно и уверенно, казалось, он никуда не торопится. Глаза Джульетты перебегали с его рук на лицо. Со своего места ей была видна только одна часть лица, обрамленного густыми волосами. Волосы ему следовало подстричь, так как они были слишком длинными и он постоянно отбрасывал их назад резкими движениями. Джульетта могла бы сделать их короче, раньше она частенько стригла отца. Однако у нее не хватало смелости предложить это. Такое для нее казалось допустимым только между близкими людьми. Она смотрела на четкие очертания его носа и бровей, на его густые ресницы.
— Крышу мы починили, — заметил он. — Как только я сделаю новые ставни на окно Итана, дом снова будет выглядеть нормально.
Джульетта помедлила, а потом сказала:
— А знаете, что бы мне хотелось?
— Что? — Он взглянул на нее и на мгновение задержал взгляд на ее лице.
— Цветы перед крыльцом. Может быть, несколько кустиков роз. Маргаритки или что-то в этом роде. Это сделает дом очень красивым. Понимаете, более уютным.
Легкая улыбка появилась на лице Эймоса.
— И у вас тогда будет из чего выбрать цветы для всех этих ваших горшочков.
Джульетта рассмеялась.
— Да. От этого и в доме станет веселее.
— Моя мать всегда любила цветы, — продолжал он задумчиво. — Перед крыльцом у нее были розы. Рос плющ, который она старалась пустить вверх по колоннам. Но после ее смерти никто не заботился о цветах. Надо ведь поливать растения, ухаживать за ними. И плющ тоже зачах.
— Ах, какая жалость! — Джульетта не нашлась, что ответить. В голосе Эймоса по-прежнему звучала давняя тоска.
Он пожал плечами.
— Так уж устроена жизнь.
— Не всегда.
Эймос снова посмотрел на нее.
— В таком случае ваша жизнь совершенно не похожа на мою.
— Да, я тоже так считаю. — Джульетта помедлила. — Люди иногда думают, что наша жизнь бродячая и неустроенная, без уверенности в будущем, без хорошего воспитания. А по-моему, все это не так. Во всяком случае, мы были счастливы — я, родители и Силия.
— Силия?
— О, это моя сестра. Теперь она замужем и живет в Филадельфии. Она актриса, настоящая актриса, я подчеркиваю, а не просто временная, вроде меня.
Они помолчали.
— Иногда я слышу ваше пение.
— В самом деле? — Джульетта слегка удивилась.
— Да, когда я сижу на заднем крыльце и курю трубку по вечерам, а вы работаете на кухне, и иногда поете.
— Ой, а я и не задумываюсь об этом. — Джульетта почувствовала, что щеки краснеют. И она даже не понимала почему. Ей доводилось петь перед тысячами людей и она знала, что у нее превосходный голос. Смешно было, что она застеснялась только лишь оттого, что какой-то один единственный мужчина слушал ее пение. И все же она именно смутилась, хотя одновременно чувствовала радость и гордость. — Я… я надеюсь, что это никого не беспокоило.
— Как же вы могли кого-либо побеспокоить? — Эймос поднял брови. — Вы ведь удивительно хороши. Точнее, я хотел сказать, что вы поете очень хорошо. То есть, конечно, вы очень хороши собой и внешне, но я не то хотел… — его голос осекся и он снова опустил взгляд куда-то в ладони. К великому удивлению, Джульетта заметила, что его щеки покрываются красными пятнами.
Несколько минут они оба молчали. Потом Эймос заговорил.
— Моей матери очень понравилось бы ваше пение. Она была очень музыкальная.
— Франсэз мне рассказывала.
— Вы любите красоту так же, как наша мама. В вас это есть. Я хотел сказать, что вы обе умеете это ценить. Я понятно выразился?
— Да. Но оценить красоту способен каждый.
— Нет. Некоторые из нас как раз неспособны. Ну, это как бы чужое для нас. Но, по сути, нам это не знакомо. Это просто сидит неглубоко в нас, не так, например, как для меня знание земли. Я чувствую землю, понимаете? Когда я смотрю на борозды вспаханной земли или вижу, как молодые побеги пробиваются из почвы, или замечаю закат солнца в полях, возвращаясь домой… — Он замолк и криво улыбнулся. — Наверное, это звучит, как бред?