Ганди и предлагал Светлане поехать вместе с ним. «Она знает, что Вы здесь и выражает Вам свою симпатию», – сказал он. Светлана ответила, что не готова к такому визиту. И вдруг, повинуясь какому-то порыву из глубины души, сказала: «Скажите ей, что я хотела бы остаться в Индии. Возможно ли это?»
В родной деревне Браджеша Сингха на берегу Ганга, в глуши, в 600 милях от Дели, Светлану ожидали. Собралось много народа из всех окрестных деревень, многие пришли пешком издалека, в простых, белых одеждах, босиком. Сингха здесь все знали и любили. Он никогда никому не отказывал в помощи: советом, деньгами, посредничеством … Сразу же началась церемония прощания. Светлана передала драгоценную ей урну в руки брата Сингха. Мужчины отправились к лодкам. Женщины остались на берегу – им нельзя! Добравшись до середины реки, все мужчины в лодках встали и долго молчали. Затем прах был развеян над водами Ганга. Вслед стали бросать цветы, много цветов, которые плыли далеко вниз по течению, в океан, как того хотел Браджеш Сингх. Кругом стояли простые люди, не раджи и не министры. Лица многих были залиты слезами. Светлана сказала про себя, глядя на реку: «Прощай, Браджеш! Прощай! Ты, наконец, дома!» – Возле этой реки она чувствовала себя спокойной, сильной и неуязвимой. – «Да, я останусь здесь, у меня есть индийская виза, останусь до конца срока, я ничего не нарушаю. А там посмотрим, что дальше…»
Светлана осталась в деревне и начала погружаться в индийскую жизнь как в теплую, ароматную ванну, наслаждаясь ею каждую минуту. Жизнь в деревенской глуши была во всех отношениях иной, непохожей на ее прежнюю, а это тогда и было для нее необходимо как воздух. Она устала от напряжения последних дней в Дели, последних месяцев в Москве, последних трех лет, и от всех сорока лет ее ненормальной двойственной жизни. Она чувствовала, что внутренне подошла к какому-то пределу, за которым может произойти глубокий внутренний перелом.
Она могла часами сидеть у реки, глядя как меняется Ганг в разное время суток. Ей казалось, что вот именно здесь она находится в некоей наилучшей для нее точке всей земли – так хорошо и спокойно было ей. Таким неожиданным, таким хрупким и временным было это блаженство, что она пила каждую минуту этого покоя как сладкий нектар.
Вскоре в деревню приехал племянник Сингха вместе с женой и шестью дочерями. Старшей было уже шестнадцать, и она готовилась к свадьбе с богатым молодым человеком, которого видела всего один раз в жизни. Деревня находилась в избирательном округе, от которого баллотировалась в премьер-министры Индира Ганди. Племянник готовил встречу Ганди с избирателями. Находясь в его доме, Светлана впервые в жизни ударилась о невидимую преграду, воздвигаемую аристократией между собой и прочими. Махарани и махараджи (князья и княгини, княжны) продолжали разговаривать в ее присутствии так, как будто в комнате была только мебель. Это было не грубо, – просто вас здесь нет, или вы как те три собаки на ковре, на которых никто не обращает внимания. Шесть дочек иногда задавали Светлане вопрос для приличия, – так, как погладили бы собаку…
Приехала Индира Ганди. После выступления, оставшись в тесном кругу приближенных, она приветливо спросила Светлану, как ей нравится в индийской деревне. Глядя ей прямо в глаза, Светлана сказала, что очень нравится, и что ей хотелось бы остаться здесь возможно дольше… Индира несколько наивно спросила: «А Вам не разрешают?» На следующее утро, уже попрощавшись со всеми, Индира вдруг подошла к Светлане, протянула ей обе руки и тепло глядя, сказала: «Я Вам желаю счастья!» Тронутая этой неожиданной сердечностью, Светлана ответила: «Желаю Вам успеха!» Нельзя однозначно утверждать, говорил ли или не говорил племянник Сингха с Индирой Ганди о желании Светланы Аллилуевой остаться в Индии. Возможно, и говорил, но премьер-министр решила не омрачать отношения с Советским Союзом.
Вся родня Сингха уже знала о желании Светланы. Однажды кто-то из старших дочек племянника сказала Светлане, почему бы ей не попросить убежища в американском посольстве, чтобы вернуться в Индию потом с американским паспортом? Их отец знает посла США и мог бы с ним поговорить. Живя в Москве, Светлана, конечно, знала, что советские граждане нередко так и поступают. Но в те дни она и представить себе не могла, что подобная мысль может быть реальной возможностью. В отличие от нее, даже в далекой индийской глуши, никому это не казалось чем-то сверхъестественным. Вся родня говорила о такой возможности для Светланы с наивным непониманием политического значения такого шага. Они просто верили в святую истину: человек выбирает сам, где ему хочется жить. Светлане трудно было переубедить, что это неприемлемо для нее и что этот путь ей не подходит. Она слишком хорошо понимала, что означал бы такой шаг, и даже только разговоры о нем, если бы они дошли до советского посольства.
Из посольства, встревоженного долгим отсутствием Светланы, дважды приезжал ответственный сотрудник, уговаривая Светлану вернуться вместе с ним в Дели. Светлана ссылалась на право продления своего пребывания за рубежом максимально на три месяца, если приглашающая сторона обеспечивает это пребывание. Сотрудник вынужден был акцептировать это общепризнанное право и уезжал, заручившись обещанием Светланы вернуться в Дели.
Проведя в Индии около трех месяцев, Светлана набралась сил и духовно преобразилась. С нее как будто свалились тяжкие цепи, вечно давившие ее сердце и сознание в прошлом. Она перебрала всю свою предыдущую жизнь, жизнь страны под руководством ее отца и после. Невозможно было закрывать глаза на то, что она видела вокруг. Просто осудить, а потом умыть руки, отойдя в сторону, было недостаточным. Нетрудно осудить сталинизм как политическое явление и как исторический период – слишком непривлекательным он был. Но нужно было что-то делать самой, жить иначе. Тени прошлого окружали ее плотным кольцом дома. Там, в Индии, она поняла, что если найдет в себе силы не возвращаться назад, то это и будет для нее, наконец, спасением, и только тогда станет возможной другая, новая жизнь. Сама судьба поставила ее перед выбором.
По мере того, как возвращение домой становилось ощутимой реальностью, Светлане все сильнее хотелось увидеть детей. Почти три месяца – так надолго они еще никогда не разлучались! Но одновременно с этим все страшнее было думать, что она вернется к своей прежней жизни, и все снова будет так как было. Эти противоположные чувства нарастали одновременно с одинаковой силой и она чувствовала себя разодранной надвое и как-то парализованной, но никто не мог бы догадаться, на