знала, а что ещё страшнее – даже знать не хочешь…
– Да, мамочка, ты права, – сказала я. – Я добровольно себя заживо поместила в этот теплый гроб и спокойна от этого. Ведь мне так хорошо с тобой! Разве могут быть счастливые похороны? Могут, мамочка. Могут, если ты рядом.
Она молчала и все никак не реагировала на мои слова. Я не узнавала ее. Моя придуманная мама будто отвергала меня, и я почувствовала стыд от своих неразделённых признаний.
– Я понимаю тебя, моя печалинка, – виновато произнесла она. – Просто горюю, что приходится так над людьми издеваться…
Мимолётно у меня пролетела мысль, что нужно выползать из гроба, я ведь живая, но так к нему привыкла за пятнадцать лет, что полюбила свою тоску, свою Матерь несчастных. Я отныне не боюсь ее, а жду! Изначально, уложила меня в гроб Матерь несчастных, а я приспособилась, чтобы не сойти с ума, и привязалась к ней! Стокгольмский синдром? Самое пугающее – мне уже было все равно.
– А вообще, чего это мы все про меня, да про меня! – я внезапно оживилась и сменила тему, – ничего нового я тебе уже не расскажу, а повторяться неохота… Расскажи, как ты поживаешь, мамочка моя? Друг мой темный, смерть моя родненькая!
Я залезла к ней на колени и прижалась к грудине, и только чёрное ее одеяние смягчало жёсткие кости! Она погладила меня по волосам и своими огромными ручищами сгребла меня в охапку и стала тихонько покачивать, будто младенца. Я почувствовала себя в крепком теплом домике, и тело мое расслабилось.
– Так это я для тебя смерть, а для других – кто как хочет, – отметила гостья.
– Но ты ведь Матерь несчастных… Вряд ли твои дети тебя представляют как-то иначе… То есть их фантазии о тебе наверняка несильно отличаются от моих?
– Да, ты права, сердечко мое! – она сняла нижнюю челюсть, поставила возле чашки и натолкала в нее фантики от конфет.
Я улыбнулась. Ее раздражало, что череп постоянно будто улыбался, точнее пугаючи скалился, а пугать меня – ее любимую доченьку – она не хотела.
–Погоди-ка, – ее ребра от судорожного смеха так и подскочили под черным одеянием, – Помню, к одному сынку в образе какого-то уродливого клоуна пришлось тащиться! Но, как потом выяснилось, ему не я потребовалась…
– А кто же?!
– Да этот дуралей ужасов насмотрелся, а потом месяц спать нормально не мог… К нему надо было Жуткого Папашу отправлять, а не меня!
– А кто отправляет?
– Сам человек и отправляет! Я ведь, болезнь, сердечко мое ненаглядное! – она посмотрела на меня так жалостливо и костлявым пальцем легонько-приятно почесала меня за ухом, и я чуть не замурлыкала от нежности. – Когда я только начинаюсь, я к своему будущему ребёночку подхожу медленно-медленно, ещё наблюдаю за ним издалека, но он уже чувствует меня…
– Да-да, я помню, со мной так же было! – перебила я и расплакалась.
– И с тобой… – тихо поддакнула она. – Я когда начинаю рядом ходить, таким образом ребёнка своего будущего предупреждаю, что вскоре овладею им! И будет он болеть самой печальной болезнью на свете, а чтобы этого не произошло, пусть он задумается, пока я не овладела им! Вот ведь как! Но разве кто задумывается. Видать, нравлюсь я детишкам своим, не хотят меня отпускать! Да, печалинка моя, любимая? – она вновь погладила меня по волосам.
Я навзрыд расплакалась от ее последних слов.
– Поплачь, поплачь… Меня же по-другому нынче кличут.
– Как так?! Ты ведь Матерь Несчастных?! – судорожно всхлипывала я.
– Это ты меня окрестила! А настоящее имя… Погоди-ка, вспомню… Какая-то река и имя женское…
– Река?
– Ага! О! Что-то всплыло! Какая-то Сия на Днепре! Или Днепр на Сии?
– Ха-ха-ха! – хохотала я.
– А, может, Днепр плюс Сия?! – продолжала гостья. – Получается, какая-то девица Сия утопилась в Днепре, и родилась я! А как ещё я могла родиться?! Только в людском горе! Вряд ли девица Сия от великого счастья в Днепре утопилась! Вот и получилась эта чертова ДнепрСия!
– Ты слишком критична к себе, мамочка моя!
– Как и все мои ребятишки! Ругают себя, не жалеют, потом я и прихожу, но, честно говоря, устала уже очень… Мне бы на пенсию, но кто же отпустит.
– Почему?
– Я ведь Матерь несчастных (очень мне нравится, как ты меня называешь), печалинка моя! Ежели я уйду с этой нелюбимой работы, я таковой быть перестану! Выздоровею, проще говоря! Чтобы занимать такую должность, нужно не хотеть ее занимать, понимаешь?! Чтобы прочувствовать боль своих детишек, нужно болеть тем же, что и они! А если бы я любила свою работу, это бы противоречило самой работе! Такова моя природа.
– Выходит, тебе самой нужна мама?
– Знаешь, не помешало бы!
– А такая есть – Матерь для Матери несчастных?!
– Есть… Страшная женщина. Но тебе лучше об ней не знать, сердечко мое.
– Почему же?! Расскажи о ней! Кто печальнее самой Матери несчастных?! И как к ней попасть?
– К ней попадают после меня… Те детишки, которым не смогли помочь светлые лекари, те детишки, которых печаль съела.
– Они умерли?!
– Не совсем… Смерть забирает то, что умерло от старости или болезни или от чего угодно, что произошло не по воле умершего…
– А те, кого съела печаль? Они… Сами решили умереть?
– Сами. – коротко молвила гостья и залпом вылила горячий чай прямо в невидимую глотку; он мигом провалился в невидимый живот и испарился. – На самом деле она сестра моя… Так или иначе мы все братья и сестры, но с ней мы связаны. Она носит на себе тела убитых мною…
– Как так?! Тобою?!
– Да, печалинка моя. Когда меня слишком много, болезнь обостряется. Она захватывает человека всего, и он не может жить. Вот и уходит к ней…
– А как ее зовут?
– Озеро Печали. – после небольшой паузы тихо произнесла гостья.
Я выскочила из ее объятий, уселась прямо на грязный стол и, уперевшись руками о подбородок, стала внимательно слушать.
– Озеро Печали, – повторила гостья, – там хранятся мертвые слезы тех, кого я убила… Оно красивое и чарующее, только вот купаться в нем нельзя: умрёшь тут же. Ледяные его воды поглотят твою заблудшую скорбящую душу, и озеро насытится очередной несчастной жертвой…
– Ого! Вот бы увидеть его!
– Ни в коем случае, печалинка моя! Оно тебя поработит, и сама ты утопиться в нем пожелаешь! Есть грустная легенда о том, как родилось оно.
– Легенда?! Расскажи! Расскажи! – восторг охватил меня, и я затоптала ногами по столу в предвкушении интересной истории от любимой мамочки.
– Ну, слушай, грусть моя ненаглядная, – она сдержанно улыбнулась. – Давным-давно жила на свете девушка. Звали ее Сицида. Красавица, каких поискать, но была она одна-одинешенька. И вот однажды приглянулась она местному юноше. Сицида полюбила юношу, а тот оказался злодеем бездушным, обманул несчастную и уехал. Сицида страдала столько слез выплакала, столько никогда со времен рождения земля не видывала!