своем… э-э-э чудесатом способе любить?
– Да. Я будто предупреждаю их…
– А Плюшевого уже предупредила? – перебил Люся.
Габи вздрогнул. Бобби опустила голову.
– Да, – упавшим голосом сказала она.
– И что же?
– … но в конце, перед тем как отдать мне свое сердце-уголек, они меня в этом обвиняют! Представляешь?! – Бобби кокетливо и надменно фыркнула, вновь вживаясь в роль.
– Ха-ха-ха! Их можно понять… Но все по-честному! Вот она любовь чертенки-уголька! Повезло тебе, Плюшевый! Эх, где мои восемнадцать!
***
Какими чудесатыми были посиделки на рёбрах, пока не приперся Люся и не испортил волшебство! Зато Габи забыл, что такое распущенные волосы, но и совсем запутался: когда же Бобби была искренна?
Но со временем она стала отдаляться от Габи, или подолгу молчала, когда они гуляли или лазали по кирпичным щелям. Габи чувствовал ее отрешённость и холодность, и думал, что Бобби потеряла к нему интерес.
И аппетит (если он был).
Может, он что-то делал не так? Обидел или ляпнул что-нибудь глупое? Сомнения заполонили голову Габи, но Бобби, как и прежде, была равнодушна и даже надменна.
Однажды они лежали на горящих дровах, глядели в потолок и болтали о всяком. Точнее Габи болтал, а Бобби привычно молчала и иногда тяжко вздыхала.
Габи устал говорить в пустоту, не выдержал, подвинулся к Бобби близко-близко и уткнулся носом в ее волосы. Он ожидал, что подружка треснет ему по носу или закрутит хвост в узел, ведь она была так безразлична к нему последние деньки! Но Бобби даже не пошевелилась.
«Пахнут сахарной ванилью!» – подумал он.
Для Габи с самого начала было понятно, что Бобби, скорее всего, женщина-ведьмочка, которой так обрадовался Люся, но сейчас, уткнувшись в ее волосы, Габи засомневался. Он почувствовал спокойствие и теплую радость. А, может, просто дрова сильнее разгорелись?!
Но в голове нарисовалась картинка: они с Бобби залезли к кратеру извергающегося вулкана, и ждали, когда покажется лава. Потом с бешеным восторгом ныряли в нее и скатывались к подножию! Так они бесились до изнеможения! А когда устали, свалились на землю и глядели в небо. Там бушевал фейерверк из горящих камней. Красота!
Теперь Габи чувствовал безмятежность и негу. А потом Бобби бы уснула, а Габи наблюдал, как красиво на нее падает вулканический пепел. И она бы крепко спала в этом черном пушистом снегу, а он защищал ее сон…
Но неожиданно, извергающийся вулкан потух, а застывшая лава больно сдавила грудь: настоящая Бобби повернулась к нему.
Габи зажмурился – сейчас подружка ему треснет по носу. Но Бобби неожиданно коснулась пальцами его щек. Подушечками она легонько дотрагивалась до кожи, и Габи почувствовал, как под ней вспыхнула кровь!
Бобби касалась его шеи и глядела на него влюблёнными глазами, будто в первый раз испытывала такое сильное чувство.
– Ты такой красивый!
Габи увидел, что она плакала. Бобби закрыла глаза и уткнулась в его щеку.
– Из тебя бы вышел вкусный глинтвейн, – шептала она, – краски пламенной осени: ярко-оранжевый, золотисто-коричневый, насыщенный ещё не тронутый поздним сентябрем зелёный, лучистый жёлтый… – бормотала она, прикасаясь подушечками пальцев до его губ. – Так бы и съела…
Она сильнее расплакалась.
– Ты навеваешь на пёструю осень, – повторяла она, – и она живая, словно в огне. Наверное, ты родился в сентябре? И ты живой Габи. Внутри твоего сердца горят угольки. – Она коснулась его груди. – И я тебя, кажется, люблю. А пахнешь ты сладостью, но с ноткой горечи, как булочка, в которую пересыпали корицу, бросили звёздочку гвоздики, и ещё… что-то ещё… – она уткнулась носом в уголки его губ и глубоко вдохнула, – да, это он – мускатный орех…
Прошло мгновение, и Бобби резко вскочила и убежала. Габи лежал на дровах и чувствовал на своих щеках ее слезы…
***
– Поздравляю, Плюшевый, мечты сбываются! Только вот любовь ее долго не продлится, сожрет тебя и забудет!
Наступил следующий день. Габи решил отправиться к философам и поделиться своим горем, но вроде как счастливым.
– Ну, спасибо, Люся, утешил бедолагу, – с укором молвил Игор.
– А что?! Правда-матка!
– Класс! – засунул руки в бока Габи. – Если твоя любовь не хочет тебя сожрать, значит, она к тебе равнодушна! Проблема в том, что моя неравнодушна, но мне от этого не легче! Жизнь в печке меня к такому не готовила!
Габи так запутался в чертиных играх, что сам не понимал, любит ли его Бобби или привычно хочет сожрать, как других бедолаг?
– Сочувствую тебе, Плюшевый мой! – печально молвил Игор. – Но ведь, выходит, она тебя за плюшевость твою и полюбила!
– Да, так и есть… Но это словно и козырь для меня, и билет в ад…
– Не понял, поясни!
– Люся прав, – Габи исподлобья взглянул на товарища, – моя любовь – похороны, на которых смеются.
– И сказать мне нечего, дорогой мой… – Игор сочувствующе погладил Габи по плечу.
– А я круче определение придумал! – с азартом верещал Люся. – «Любовь – это когда она хочет тебя сожрать, а ты не против», или вот это: «любовь – это когда она сыплет на тебя панировочные сухари и точит когти, а ты безмерно счастлив, потому что она так любит».
– Ну хватит паясничать! – шикнул на него рассерженный Игор. – Не видишь, плохо ему?!
Люцифер замолчал.
– Любовь – это когда она касается пальцами моих губ, а я чувствую на своих скулах ее слезы…
Габи ушел.
– Сейчас заплачу! – театрально вздохнул Люся и смахнул несуществующую слезу.
***
У Габи голова шла кругом: любила ли его Бобби? Спросить у него духу не хватало, поэтому Габи все свои треволнения держал в себе. Правда, снаружи поведение его совсем испортилось. Он бесконечно заигрывал с Бобби, причем странными чудесатыми методами. Габи проявлял свою любовь издевками и кривляньями. Он злился, потому что любимая то игнорировала его, то обещала сварить глинтвейн!
От этой неразберихи Габи и вел себя отвратительно: дёргал Бобби за волосы, буквально проходу не давал и внезапно выскакивал прямо перед ее носом!
А однажды они стукнулись лбами и тут же отскочили друг от друга, ударившись о кирпичные стены.
«Вот это объятия!» – орали черти.
От их «объятий» даже молния ударила в горячем воздухе!
«Вот она – настоящая любоффф!» – хохотали чертята.
Габи приподнялся и поглядел на Бобби. Не успел он и опомниться, как она подошла к нему, схватила за плечи и приперла к стенке. Ее волосы пылали, а глаза налились огнём.
– Плюшевый Габи, ты меня окончательно достал!
– Что я сделал?! – пропищал он. – Я не понимаю, ты же говорила, что я самый лучший в мире глинтвейн!
Фоном заржали черти.
– Нет! – рявкнула Бобби. – Ты из глинтвейна превратился в терпкое эфирное масло мациса! – отчеканила она. – Ты вытяжка взбалмошности и сумасбродства! У меня от тебя голова раскалывается и лишь горечь во рту! Тебя слишком много! Слишком!!! Мацис чертов!!! Оставь меня в покое!!!
Она изо всех сил треснула кулаком в стену в миллиметре от головы Габи. На его плечи посыпалась