В один из вечеров у Ногеса они познакомились с аргентинским адвокатом Рикардо Рохо. Высокий и тучный, с лысеющей макушкой и красивыми усами, Рохо в свои двадцать девять лет был уже закаленным ветераном политических баталий. Член антиперонистской оппозиционной партии «Радикальный гражданский союз», Рохо недавно бежал из-под ареста: в Буэнос-Айресе его задержала полиция по подозрению в терроризме.
Получив прибежище в гватемальском посольстве, он был переправлен в Чили по дорожным документам, выданным ему гватемальским правительством президента Хакобо Арбенса. Затем он прибыл в Ла-Пас и, как и другие заезжие аргентинцы, проторил путь к дому Исаиаса Ногеса. Гордый своим геройством, Рохо носил с собой вырезку из журнала «Лайф», где повествовалось о его побеге на волю. Из Боливии он планировал уехать в Перу, затем в Гватемалу и в конце концов — в США.
Бывая у Ногеса, Рохо тоже обратил внимание на «необузданный» аппетит Гевары. Он был удивлен, узнав, что Эрнесто врач, — судя по разговорам, тот больше интересовался археологией. «Сначала, когда я его только увидел, Гевара не произвел на меня особого впечатления. Он мало говорил, предпочитая слушать рассуждения других. Но иногда он внезапно обрывал чужую речь острым, как бритва, замечанием, произнесенным с обезоруживающей улыбкой».
Это была их общая черта. Рохо также обладал язвительным остроумием и обожал спорить ничуть не менее Гевары. Рохо так вспоминает о том времени: «Мы подружились, хотя единственное, что нас тогда объединяло, — это то, что мы оба были выпускниками университета, не имеющими достатка. Я не интересовался археологией, а Эрнесто — политикой, по крайней мере в том смысле, в каком она имела значение для меня и какой приобрела впоследствии для него».
Прощаясь, они договорились о новой встрече; с этого момента Рохо стал постоянно появляться в жизни Гевары.[9]
Эрнесто не мог удержаться от соблазна посмотреть собственными глазами на условия работы в знаменитых боливийских шахтах, поэтому они с Каликой отправились на вольфрамовую шахту в Больса-Негра, что неподалеку от Ла-Паса. Над шахтой, расположенной на высоте семнадцать тысяч футов над землей, возвышались каменные стены и ледники Иллимани. Инженеры шахты показали посетителям место, где во время предреволюционной забастовки стоял пулемет, из которого охрана обстреляла шахтеров и их семьи; теперь шахтеры праздновали победу, а шахта принадлежала государству. Здесь, как и перед этим в Чикикамате, Эрнесто был глубоко взволнован увиденным: «Тишина шахты берет за живое даже таких, как мы, кому неведом ее язык».
Для Эрнесто поездка на шахту не прошла даром. Он получил новые яркие свидетельства зависимости Латинской Америки от Соединенных Штатов. Вот что он говорит о сырье, добываемом в Больса-Негра: «На сегодняшний день это единственное, что держит Боливию на плаву; его покупают американцы, вот почему правительство приказало увеличить его добычу». Таким образом, Гевара нашел здесь подтверждение своим выводам, сделанным в Чили, где также стоял вопрос о национализации шахт. До тех пор пока американцы контролируют экспортный рынок минералов, подлинная независимость невозможна.
Боливийское революционное правительство прекрасно это понимало, тем более что оно уже испытывало на себе серьезное давление со стороны новой администрации Эйзенхауэра, требовавшей более осторожного проведения реформ. И совет этот был услышан: триумфаторы, одержавшие победу в революции — НРД, — ограничились экспроприацией только трех крупнейших шахт по добыче олова. Боливия зависела от Соединенных Штатов, поскольку они оставались главным покупателем сырья и во многом определяли уровень цен на него.
В то время мир стоял на пороге новых испытаний. В марте 1953 г. в Советском Союзе умер Сталин. На Западе, однако, никто не рассчитывал на прекращение «холодной войны». С целью обеспечить паритет с США в оснащенности стратегическим оружием СССР заканчивал работу по созданию первой в мире водородной бомбы, и 12 августа состоялись ее испытания.
В Корее китайские войска и силы ООН сошлись в последнем раунде трехлетнего кровопролитного конфликта унесшего жизни трех миллионов корейцев. Он кончился перемирием, которое было подписано 27 июля и оставило полуостров разделенным надвое и в руинах.
На Кубе, которую Вашингтон считал «безопасной» страной, происходили события, которым предстояло сыграть важнейшую роль в жизни Гевары. 26 июля группа молодых вооруженных повстанцев, желавших разжечь пламя национальной освободительной войны против военного диктатора Фульхенсио Батисты, напала и временно захватила казармы Монкада в городе Сантьяго на востоке Кубы. В сражении нападавшие потеряли всего восемь человек, однако последовавшие события иначе как кровавой баней не назовешь. Батиста попытался связать восстание с «коммунистами», но Коммунистическая партия Кубы отвергла все его обвинения, заклеймив восстание как «буржуазный путч». После того как молодым повстанцам пришлось капитулировать, шестьдесят девять из них погибли: некоторые были казнены, другие замучены до смерти. После вмешательства церкви те, кому удалось выжить, включая двадцатишестилетнего лидера восстания по имени Фидель Кастро и его младшего брата Рауля, были заключены в тюрьму.
II
Эрнесто и Калика провели в Ла-Пасе около месяца. Они потратили половину суммы, бывшей у них в распоряжении, но зато решили проблему с венесуэльской визой. Пора было снова трогаться в путь.
На таможенном пункте в пограничном городке Пуно у Эрнесто, по его словам, «конфисковали две книги: "Человек в Советском Союзе" и издание перуанского Министерства по делам крестьян, которое было охарактеризовано эпитетами "красное, красное и еще раз красное" — тоном истерически-обвинительным». Однако после беседы с начальником полиции их отпустили, а Эрнесто пообещали отправить его книги в Лиму, как он просил.
Из Пуно друзья доехали до Куско. Эрнесто был счастлив снова там оказаться, но Калика на редкость равнодушно отнесся к этому историческому месту. Он написал матери, что это интересный город но «не представляешь, до чего же Куско грязен и так вонюч, что там все время хочется помыться». В то же время Калика шутливо добавляет, что за восемь проведенных там дней «Чанчо помылся только раз».
Спустя несколько дней жалобы Калики на грязь и неудобство стали раздражать Эрнесто. В письме Селии от 22 августа он изливает свое недовольство: «Калика ругается на грязь и каждый раз, когда ступает в одну из бесчисленных куч дерьма, которыми усеяны здешние улицы, вместо того чтобы посмотреть на небо или на собор… смотрит на свои грязные туфли. Он чувствует не пленительную таинственность Куско, а только запах тушенки и навоза… Мы решили уехать отсюда раньше времени».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});