Читать интересную книгу Хроника его развода (сборник) - Сергей Петров

– Но при чём тут его дух? – недоумевал Кузнецов. – Что за ахинея?

Он решительно опустился на стул, осушил полстакана и вновь стал читать.

Автор писал складно. Единственное, что было непонятно – графики и формулы. Изложив на двадцати страницах историю жизни барона, заявив, что появление его в воображении преступника непременно отпугнёт последнего от совершения преступления, автор перешёл к описанию спиритических приёмов.

Кузнецов снова закурил.

Неожиданно ему вспомнилась кликуха препода. Его называли «Васильич». Степан Васильевич, точно!

«Эх, – подумал Кузнецов, – твоего-то совета, Васильич, мне и не хватает. Разбил бы ты, наверное, это пособие в пух и прах. Шарлатанство сплошное, сказал бы, а не наука… Жаль всё-таки, что я тебя тогда не послушал. Жаль!»

Непрошеная слезинка скатилась по переносице и упала на страницу, стушевав несколько букв.

Кузнецов взглянул в окно. Прожектора светили ярче прежнего. Метель успокаивалась. Один-единственный снежный хоровод сходил на нет.

– У-у! – услышал вдруг Кузнецов.

«Что?» – не понял он.

– У-у! – услышал он вновь.

Хоровод прекратил свою круговерть.

В столбе света появилось нечто большое, напоминающее кентавра.

– Ни хера себе! – прошептал Кузнецов.

Растерявшись, он зачем-то стал прятать пособие в ящик стола, потом вскочил, бросился к холодильнику, но, осознав, что водка здесь ему не поможет, выхватил из наплечной кобуры пистолет.

– Спокойно! – приказал себе Кузнецов.

Он резко выдохнул и выключил свет. Но в кабинете всё равно оставалось темнее, чем на улице.

Теперь, подойдя к окну, ночного гостя можно было рассмотреть как следует.

Всадник, не кентавр. Странный, дико старомодный всадник. Усы, бородёнка, одет в дублёнку или толстый халат. На плече его сидела птица (филин, догадался Кузнецов), на груди красовались Георгиевские кресты. В правой руке он держал фуражку.

Кузнецов коснулся лбом стекла, прищурился и почувствовал, как похолодел лоб. Всадник смотрел на него. Странно. Ведь трудно разглядеть кого-либо в темноте из света! Кузнецов это знал на все сто, этот урок он усвоил ещё в далёком советском детстве, наблюдая тёмными вечерами за женщинами в общественной бане.

Всадник смотрел на него пристально. И взгляд этот, жуткий в своей пустоте, едва не превращал Кузнецова в трусливое ничтожество. Его, старого опера, годами плевавшего страху в лицо.

Ночной пришелец надел фуражку. Филин, встрепенувшись и сверкнув глазами, резко взмыл вверх.

– Матерь Божья, – пробормотал Кузнецов.

Он судорожно снял «макаров» с предохранителя, дослал патрон в патронник, вытер со лба холодный пот.

– У-у! – крикнула птица издалека.

Кузнецов согнул руку с пистолетом в локте.

– Ну, – прошептал он, слизывая капли пота с верхней губы, – давай же, гад! Нападай!

Но пришелец лишь скривил в циничной ухмылке губы. Коснулся двумя пальцами козырька фуражки, пришпорил коня и сгинул во тьме.

Снег повалил хлопьями.

Кузнецов ещё минут пять простоял у окна, бормоча то «барон», то «Васильич», утирая с лица пот. А потом, успокоившись, включил настольную лампу. Он извлёк патрон из патронника, достал из рукоятки магазин, вдавил туда патрон. Произведя контрольный спуск, загнал магазин обратно и поставил пистолет на предохранитель.

«Какой только чертовщины не случается в наших краях», – подумал Кузнецов.

И, вытащив из папки акт приёмки, каллиграфично вывел в нужной графе – «Отлично».

И поставил восклицательный знак.

Лузер

– Велосипед «Школьник», – бубнит под нос Игорь, стараясь дышать в сторону, – наклейка с изображением самолёта на звонке, – записывает он, – металлическая цепь стального цвета…

Они пришли рассказать о том, что велосипед спёрли. Странно. Если в новогоднюю ночь и совершается что-то криминальное, в райотдел бегут не сразу. Пока проспятся, пока протрезвеют. Вечерком, может, и сподобятся. Но они пришли утром. Первого января. В десять.

По идее у них должны были украсть санки, – пытается шутить сам с собой Игорь, но ему не смешно. Какой может быть смех после бессонной ночи, когда твоя голова тяжелее тонны чугуна?

– Что же вы его в подъезде непристёгнутым держали?

Глава семейства виновато опускает глаза.

– Понимаете, товарищ следователь, он так всегда стоял. И никто его не трогал. Никогда.

– Говорила ж-же, – шипит супруга, – воруют, всё воруют и у всех. А ты…

Рядом с женой сидит сын. Семь-восемь лет, светлые волнистые волосы, голубые глаза, шапка с помпоном в руках. Это украли его велосипед. Наверное, доставшийся от отца по наследству. «Школьник» украли у школьника. И школьник расстроен, это видно.

Зря они пришли сегодня. Выслушивать нет никаких сил. Голова больна, душа мертва. Игорь не здесь. Игорь – в её квартире.

Шесть с половиной утра показывают часы на стене. Он не видит Катиного лица, лишь часы и её колени. Потому что он лежит на них, вроде как не изгнанный, но уже чужой, ей безразличный.

…Штампованные фразы о бережном отношении к имуществу Игорь произносит через силу. И звучат они неубедительно. Мужу – сорок, жене – тридцать пять. А он, двадцатитрёхлетний юнец, говорит эти банальные фразы, учит взрослых людей жизни. Смех.

Расписавшиеся во всех бумагах, они оставляют его в покое. Игорь не смотрит в их сторону, складывает бумаги в стопку.

Листы формата А4, бланки расплываются в его взгляде, превращаясь в нечто огромное, в большие снежные поля. Нет, не поля, занесённые снегом зоны. Буквы – зэки. Слова – кучки людей. Предложения – отряды. Строчки в бланке – колючая проволока. Недавно он ездил на зону. И такие у него ассоциации.

Катя…

Тонкие пальцы блуждают по его лицу.

– Тебе скоро уходить.

Да. Ему скоро уходить. И, по всей видимости, навсегда. Он закрывает глаза, потому, что чувствует: глаза становятся влажными.

– …Игорь, тут такая ситуация, – полон сочувствия голос дежурного в трубке, – из больницы звонили. Клиент, семь ножевых, в грудь и живот. Собирайся…

Семь ножевых ранений, размышляет он, выходя с «дежурной» папкой из кабинета, может, помрёт, пока доедем?

В машине, былинном милицейском «уазике», на заднем сиденье спит участковый Степаныч. Старый волк, он обладает уникальной способностью – в течение нескольких мгновений погружаться в глубокий сон и так же быстро выходить из него.

– Как думаешь, Степаныч, он уже умер?

– Смотря кто этот «он», – рассудительно замечает пробудившийся участковый, – если человек интеллигентный, то умер. Интеллигентного один раз пырнуть достаточно. А если зэчара какой-нибудь… Его хоть сотню раз режь, заживёт как на собаке.

Старый волк Степаныч. Мудрец и провидец.

* * *

– …Дать мне сигарету! Сигарету мне дать, я сказал!

Плешивый и плюгавый, посиневший от наколок мудак носится по больничным коридорам и орёт на медперсонал. Одет мудак в треники, майку и тапочки, туловище его обильно перевязано бинтами. Как пчела в коконе, думает, глядя на него, Игорь. Семь ножевых ранений.

Заметив ментов, плешивый приближается, смотрит подозрительно, прищуривая правый глаз. От него несёт чем-то омерзительным. Дико вращаются глаза, пьян.

– И чё вы ко мне пожаловали? Чё за привычка, бля, везде свой нос сувать, а? Какое вам до меня дело?

– Послушай, – спокойно говорит Степаныч, – никакого нам нет до тебя дела. Скажи, кто тебя порезал, и мы уйдём.

Пациент делает пальцы веером.

– Да хер я вам чё скажу! – вопит он. – Это моё личное дело, понятно?! И дайте мне сигарету! Дать мне сигарету, я говорю!

Игорю хочется схватить его за гусиную шею и шарахнуть затылком о стену. Он всего три года работает в органах, но уже знает, что потерпевший – далеко не всегда божий птенец. Похлеще любого обвиняемого он может нарушить спокойствие мента. Пусть ненадолго, но испортить ему жизнь.

– Эй! – В коридоре появляются люди в белых халатах. – Убогов! А ну быстро в палату! Тебе через пять минут на операцию!

Они хватают его и тащат прочь. Мудак брыкается, продолжает орать. Менты-суки испортили ему всю жизнь, сообщает он окружающим. Ментов он ненавидит.

– В приёмном покое жена! – слышит Игорь из палаты крик медработника. – Если надо, поговорите!

…От жены не разит перегаром. Маленькая, тихая и крашеная, сидит жена на кушетке, обняв большой пакет.

– Саша у Толи Новый год встречал, да. – Она называет адрес. – Скажите, Саша выживет?

– Выживет, – отвечает Игорь.

Только зачем? – думает он. Чтобы портить другим людям жизнь?

На лекциях в институте ему говорили, что милиционеры и те, с кем они призваны бороться, одинаковы. Лишь волею судьбы они поставлены по разную сторону баррикад. Сущность же у всех одна. И те и другие агрессивные, азартные хищники, без стыда, без совести.

И все мешают людям жить, добавляет про себя Игорь.

Умышленно и неумышленно, – он захлопывает дверцу машины, – действием и бездействием. Например, Катя… Я же не сделал ей ничего плохого. Не бил, не шантажировал её. И чуть не испортил ей жизнь. Ей, девушке с ослепительными коленями. Почему он раньше не обращал внимания на их красоту? Постоянно твердил ей: красивая. Но никогда не говорил: у тебя восхитительная грудь, изящные ноги. Ты (с придыханием) такая сексуальная. Как можно говорить подобную пошлость человеку, которого любишь? А может, именно это и нужно говорить?