добрался своим скальпелем куда нужно, или, наоборот, куда не нужно влез, не сделал укол, какой надо – сдали нервы уставшего, не спавшего ночь хирурга… – и готово. Перерезана артерия, мышца, нерв, не сшито, как надо, не тем и не там посыпано, помазано, полито… И все. Так просто, легко. Вот и конец настроениям, планам, любвям. Быстренько в морг!
Но – ЗАЧЕМ? Во имя чего все? Какой во всем СМЫСЛ?»
Вышенаписанное – еще один фрагмент из первого варианта «Пациентов», начатого большого романа, который представлялся мне чем-то наподобие «Мертвых душ» Николая Васильевича Гоголя. Только это мертвые души нашего, советского, времени многострадальной России…
Пациенты… «Испытывающие боль» в переводе с латыни… Страна пациентов. Страна постоянно испытывающих боль. И привычно пользующихся наркотиками разного рода, чтобы боль эту хотя бы ослабить. И не только теми, что в таблетках, шприцах, или бутылках и рюмках, а и теми, что и вовсе подменяют собою жизнь… Глупость, лень, трусость, слепое чрезмерное самомнение с привычкой при этом подчиняться любому начальству, бездумье…
Из дневника:
«25 февраля
Мы боимся радоваться потому, что можем очень просто лишиться предмета радости. В любви мы боимся привязанности, потому что она перерастает в несвободу. Слишком привыкли мы к тому, что кто-то – или что-то – пользуется нашим беспомощно-очарованным состоянием. Только в признании важности всеобщего единства – выход, ибо если все в таком состоянии – то некому и «воспользоваться».
Мы не уверены в себе и порой не делаем что-то потому, что знаем: очень мучительно переносить свое поражение. У нас опускаются руки, нам все не мило, весь мир предстает тогда в безнадежных тонах – об этом говорит нам прошлый печальный опыт. Здесь только и может помочь борьба со своей гордыней, потому что именно из-за нее у нас столько страданий. И опять же спасти может чувство общности, осознание единства, ясность картины, потому что легче переносить поражение, понимая, что у всех так же! Что беда не в какой-то враждебности лично к тебе, а в том, что чего-то ты не учел, и каждое поражение, правильно понятое, –залог победы, если ты выдержишь. Обида же – «спасительная» оболочка, фантик, в который рядится отвратительная гордыня.
Боязнь радости, неуверенность в себе, обусловленные печальным опытом, делают нас пассивными пациентами – испытывающими боль, страдательными существами, мертвыми душами. Спасти от этого может знание, приобретенный опыт – ЯСНОСТЬ КАРТИНЫ. Она состоит из признания ЕДИНСТВА ЛЮДЕЙ и замены ложной гордыни гордостью сопричастности, что делает человека уверенным в себе, сильным и добрым. Именно пациентизм делает человека несчастным, давая ему взамен истинного – ложное, мелкое себялюбие, окрашенное постоянным страхом, вместо любви к людям и бесстрашия. «Сладкую» обиду, чувство «жертвы» вместо истинной гордости и уверенности в себе. Но борьба с «пациентизмом» – вполне реальна и доступна каждому («внутренний круг»…). Она фактически не зависит от внешних условий. Это значит, что человек может быть счастлив при любых внешних условиях! А социальные внешние условия – творение людей. Совершенно однозначно получается, что самый верный путь построения счастливого общества – самосовершенствование каждого человека. Счастливое состояние человека – первично, социальные условия вторичны – вот в чем разгадка! (Ибо любое устройство при несовершенстве самого человека принимает уродливые формы!). Избавление от «пациентизма», признание ЯСНОСТИ КАРТИНЫ – вот путь! Бороться надо в первую очередь не с хищничеством, а с жертвенностью! Хищники вторичны! Первичны жертвы. Как бы мы ни искореняли хищников, если будут люди, подверженные жертвенности, – обязательно найдется и хищник. Но если не будет жертв – не будет и хищников, будут просто энергичные, динамичные, сильные люди.
Хочешь строить счастливое общество? Избавляйся от ПАЦИЕНТИЗМА в самом себе, добивайся ЯСНОСТИ КАРТИНЫ! Будь бесстрашен и счастлив, несмотря ни на что!»
Да, я убеждал сам себя – и правильно! – однако… Замысел моего романа был весьма непростой, я хорошо представлял себе, каких именно «пациентов» будет навещать Николай Васильевич Глазов, и как они распорядились священным даром жизни. Но… Если рассказ можно написать, вставая часов в 5 утра, пока соседи спят и не доносятся с кухни детские голоса и отголоски «разборок», не звонит в коридоре телефон или звонок входной двери, и можно отдаться на небольшой этот период святому творчеству, не беспокоясь временно о том, что денег осталось от силы на месяц, и скоро придется хочешь-не-хочешь искать новый детский сад, договариваться о съемке, фотографировать с оглядкой, постоянно помня, что в любой из проверочных комиссий, которые бывают в детских садах, может оказаться представитель ОБХСС, который вправе поинтересоваться, что за фотограф снимает детей – от какой он организации… Советские «Мертвые души» требовали гораздо более серьезного и основательного подхода, чем все мои прежние рассказы и повести… Как минимум год полного погружения был просто необходим. А где его взять – год спокойной жизни, целиком посвященный бесплатной работе?
Теоретически можно было бы, конечно, заработать за лето побольше, а потом найти пристанище на год в какой-нибудь глухой деревне… Но, во-первых, я всегда считал для себя неправильным, даже греховным уход от активной жизни – от книг, газет, встреч с людьми, – а во-вторых, был уже достаточно трезв, чтобы понять: роман мой в обозримое время не напечатают ни под каким видом, его надо будет, наоборот, тщательно прятать, может быть даже где-то зарыть, потому что если о нем узнают «где надо», то моя литературная деятельность, а то и вообще жизнедеятельность может пострадать очень и очень сильно…
Так что с окончательным воплощением замысла «Пациентов» нужно было, очевидно, подождать до лучших времен.
«Рассказ о Зеленой Стране»
Тем не менее, прежние рукописи я продолжал разносить и рассылать, хотя мне их по-прежнему аккуратно (иногда с рецензиями, иногда без) возвращали. Я даже привык к этому, хотя и понимал: ни прекращать попытки, ни окончательно смиряться нельзя. Я ведь не сомневался, что по большому счету прав! И, несмотря ни на что, все же надеялся…
В финансовом отношении меня, «загубленного», пока что по-прежнему исправно спасали дети – то есть «подпольная» фотография в детских садах…
А в конце лета 1969-го я решил отправиться опять в велопутешествие – Четвертое, – на этот раз по Крыму. Продлилось путешествие две недели, я ездил один, все было великолепно, интересно и познавательно – об этом тоже можно написать повесть.
Количество цветных слайдов тем временем росло. Гости приходили смотреть слайдфильмы десятками. Однажды Миша Румер, который видел мои слайды, сказал о них своему приятелю, художнику-оформителю, который сотрудничал с издательством «Малыш», выпускающим книжки «для самых маленьких». По счастливой для