— Признаваться ли вам, когда я сам краснею?.. я боюсь…
— Вы боитесь!.. вы?!. — вскричал Рауль.
— Да, я боюсь… только не живых, мосье де ла Транблэ.
— А кого же? — спросил кавалер, не зная, серьезно ли говорит дон Реймон.
— Мертвых!.. Я боюсь мертвых!.. Прежде был только один, теперь их двое! — отвечал командор мрачным голосом.
— Что вы хотите сказать? Я вас не понимаю…
— Я дал клятву — и изменил этой клятве!.. Я дрался в пятницу!.. кровь, пролитая мною, вопиет против меня!..
Произнося эти слова, командор, казалось, был в каком-то лихорадочном бреду.
— Я не смею вас расспрашивать, — сказал Рауль. — Я помню, что уже раз мои вопросы остались без ответа… Однако позвольте мне сказать вам, что моя преданность вам не имеет границ. Иногда чувствуешь облегчение, поверяя другу страшные тайны, которые тяготят нашу душу.
Командор несколько раз провел дрожащей рукой по своему лбу. Губы его раскрылись, но не издали никакого звука. Очевидно, нерешимость его была слишком велика.
— Вы правы, — сказал он наконец. — Тайна тяготеет надо мною и я хочу, я должен облегчить свою душу. Вы все узнаете.
— Говорите! — вскричал Рауль, любопытство которого было глубоко возбуждено.
Дон Реймон посмотрел на свои часы.
— Сейчас будет одиннадцать часов, — сказал он. — Не знаю, буду ли я иметь время докончить мой рассказ, да все равно, начну! Пойдемте к вам, мосье де ла Транблэ.
— Пойдемте, — отвечал Рауль.
Кавалер и дон Реймон вышли из гостиницы, потому что Рауль никому не хотел открывать тайны Комнаты Магов и секретных коридоров. Они вошли в соседнюю улицу, прошли двор соседнего с гостиницей дома. Молодой человек ввел своего гостя через тайный вход, сделанный в столовой, в восточную гостиную. Алебастровая лампа, висевшая на потолке, слабо освещала комнату.
— Прежде, чем я начну рассказ, — сказал испанец, — я обращусь к вам с просьбой. Вы, конечно, исполните то, о чем я буду просить вас, не так ли?
— Обещаю вам, — сказал Рауль.
— Через час вы увидите, что я вдруг упаду к вашим ногам, как будто пораженный громом; не пугайтесь этого, положите меня на диван, станьте на колени возле меня и прочтите семь псалмов покаяния. Знаете вы их наизусть?
— Нет.
Командор вынул из кармана небольшую книгу в черном сафьянном переплете с серебряными застежками и подал ее Раулю, говоря:
— Вот книга, с которой я никогда не расстаюсь. Вы найдете в ней псалмы, помянутые мною. Смотрите же, не забудьте вашего обещания.
XXXVI. Мальтийские кавалеры
— Не успев еще выйти из детства, — начал дон Реймон, — я вступил уже в мальтийский орден св. Иоанна Иерусалимского; я хочу сказать, что в самом нежном возрасте я был принят в число пажей гроссмейстера, который назывался дон Блаз-де-Переллос князь Калатайюда. Между своими предками с материнской стороны князь этот считал двух прабабушек из дома Васкончеллосов, что именно и доставило мне честь в двадцать пять лет командовать галерой. На следующий год гроссмейстер воспользовался своей привилегией donazione и подарил мне очень богатое командорство. Таким образом, я имел, как вы видите, полную возможность достигнуть главных почестей ордена; для этого надо иметь седые волосы, а я, живя в Мальте в совершенной праздности, занимался только разными любовными интригами. Без сомнения, я теперь ясно вижу, что беззаконные привязанности, которые в то время я с легкомыслием считал позволительными грехами, были весьма важными проступками. Однако я счел бы себя счастливым, если бы не обременил своей совести более тяжкими грехами, мне было бы легко искупить эти мимолетные заблуждения, спокойствие моих ночей не было бы возмущено, может быть, навсегда, и кара Господня не тяготела бы надо мною так сильно. Но, увы, рок решил иначе, как вы увидите из печальной повести, которую я обещал рассказать вам.
Надо сказать, что на Мальте, как и везде, народонаселение делится на три сословия, совершенно различные и отдельные: это дворяне, буржуазия и простой народ. Первое сословие состоит из небольшого числа благородных фамилий мальтийского происхождения, члены которых по статусу не имеют права вступать в орден. Эти фамилии не хотят иметь с рыцарями никаких сношений и признают только власть гроссмейстера и некоторых из высоких сановников, его министров.
Я не буду говорить более об этом сословии, так же как и о народе, потому что они не играют никакой роли в странной драме, которую вы узнаете, и приступаю прямо к сословию среднему, то есть к буржуазии. Это сословие занимает на острове все административные места, гражданские и уголовные. Оно прямо зависит от рыцарей, благосклонность и покровительство которых для него необходимы. Женщины, принадлежащие к этому сословию, называются между собой honorate и, бесспорно, заслуживают этого названия своей скромностью, благопристойностью и поведением, внешне безукоризненным, потому что honorate подвержены столько же, как и другие, а может быть, еще и более других, человеческим слабостям; но они умеют прикрывать свою любовь таким непроницаемым покровом, распространяют вокруг себя такое благоухание добродетели и честности, что по милости этого макиавеллиевского лицемерства, никто не догадывается об их интригах. Все остаются одинаково довольны: женщины уважаются, мужья спокойны, любовники счастливы.
Из сказанного мною, вы легко поймете, что honorate — женщины, слишком искусные и слишком дальновидные, и потому с особенным старанием изучают человеческое сердце во всех его формах и во всех видах. Из этого глубокого изучения honorate вывели заключение, что французские рыцари самые любезные и самые вежливые кавалеры, но вместе с тем и самые нескромные, что, едва сделавшись победителями, они трубят о своем торжестве первому встречному, и что поэтому интрига с ними не может быть окружена желаемой таинственностью.
Было ли основательно это мнение о honorate, я не могу и не хочу доказывать, однако считаю своим долгом заметить, что французские рыцари, привыкшие везде к самым лестным и блистательным успехам, в Мальте принуждены были ограничиться интригами с женщинами самого низкого разряда. Рыцари немецкие, напротив, были любимцами honorate, без сомнения, по милости своего спокойного и рассудительного характера, а также за нежность и свежий цвет лица. Испанцы тоже не могли пожаловаться на суровость этих дам, и я думаю, что в этом случае они были обязаны справедливой славе о своей преданности в любви и хорошо известной скромности.
Французские рыцари разумеется не могли терпеливо переносить презрения honorate и потому мстили им самыми язвительными насмешками и старались подстерегать и обнаруживать самые скрытные их интриги. Но так как они водились только между собой и почти не имели никаких сношений с мальтийцами, не давая себе труда учиться итальянскому языку, на котором говорят на острове, то слухи, распространяемые ими, не переходили за известный, очень тесный кружок, и никто этим не занимался.