Впервые кажется, что отец выглядит так, как будто не в своей тарелке. Ждал в ответ на свои слова слез? Истерики? Нет, хватит! Мои мечты и так утрачены! Так почему же он продолжает глумиться?
Размеренными движениями, которые ни на йоту не выдают мои переживания, поправляю на коленях льняную салфетку. Привычка отца подковырнуть меня уже давно обернулась у него в потребность. Поэтому все, что он может добиться от меня – ироническая отстраненность.
– Мать тебе сказала? – меняет тему разговора, и сердце неспокойно дергается. Когда он уже отцепится от меня? – Ты переезжаешь на ферму, – звучит не как вопрос, а констатация факта. – Еще разговоров про твое… положение мне не хватало.
Вилка застывает в воздухе, так и не достигнув своей цели. Перевожу взгляд на маму, которая делает вид, что внимательно разглядывает рисунок на бокале.
– На ферму? – не могу скрыть удивления, граничащего с шоком, когда обращаюсь к отцу.
Сколько раз я просила разрешения поехать летом на ферму и раз за разом получала бескомпромиссные отказы? А тут… Неужели я увижу Звездочку?! Сколько я не видела свою гнедую? Очень долго.
– Да, – промокает льняной салфеткой губы. – Так будет лучше для всех.
Только вот неожиданная радость сменяет беспокойство. Оно холодной змеей ползет вдоль позвоночника.
– Но мне нужно ходить в женскую консультацию и…
– Даниил будет возить, когда надо и куда надо, – у отца на все есть ответ.
Значит, решение было принято намного раньше, прежде чем озвучить его мне. Хмыкаю, понятно. Буду под колпаком.
– Ближе к родам, – отец морщится на последнем слове, – переедешь обратно в город.
Восторг разливается по венам, но ровно до того момента, как отец добавляет:
– Кстати, ты не хочешь перед отъездом навестить Илью?
Глубоко загоняет нож в стейк прожарки миди и меня начинает слегка мутить. Ничего не меняется. Отец, как всегда, готов принести меня в жертву своим идеалам и честолюбию.
– Не уверенна, что это хорошая идея, – кручусь, как уж на горячей сковородке. – У него скоро экзамены и…
– Он в больнице, – обрывает отец мои жалкие попытки выкрутиться.
– Что случилось? – бровь непроизвольно ползёт вверх.
Неужели палец сломал на гольфе? Или кисть растянул за клавиатурой? Но, когда отец отвечает, чувство стыда будто крутым кипятком обдает.
– Из офиса вечером выходил какая-то гопота напала, – широкие брови родителя на переносице сходятся. – Закрытая черепно-мозговая травма, пары зубов лишился, что-то там с челюстью… только из реанимации перевели, – в голосе отца досада звучит. – Придется свадьбу отложить.
Охаю непроизвольно. Такие страшные увечья! Чайная ложечка со звоном касается фарфоровой стенки чашки. Боже! Как же так?! Разве в наше время такое возможно? В центре города!
– Боже… я не думала, – бормочу, ощущая искреннюю жалость, – что все так серьезно. Как он?
Щеки становятся такими горячими, что еле подавляю желание прикоснуться к ним.
– Сочувствия недостаточно, дочь, – отец складывает руки на груди и подается вперед. – Вот поступки, Катя… Илья будет рад твоему визиту.
Под взглядом обоих родителей сдаюсь. Мне ничего не остается, как согласно кивнуть. Если отец ждал подходящего момента для моего подчинения, то это он. Несмотря на кажущуюся душевную пустоту, я еще способна на сочувствие, на сопереживание. К тому же, сочувствовать чужим несчастьям – просто. Особенно, если у самого в это время всё хуже некуда.
– Да, конечно. Я его навещу.
Глава 53
Катя
– Кать, я понимаю, это сложно, но ты должна отпустить ситуацию, переболеть, – начинает заново свою волынку Полина. – Чтобы начать новую жизнь – ты должна…
Раздраженно нажав на кнопку лифта, отгоняю воспоминания о бывшем, которые тут же накидываются на меня, как стая голодных псов. Спасибо, Полина!
– Полин! – искренне возмущаюсь, даже отнимаю трубку от уха, чтобы негодующе посмотреть на экран сотового. – Да я ни разу не поднимала тему про Дицони! Все время ее начинаешь ТЫ!
– Ладно, – примирительно бормочет подруга, понимая, что я права. – Раз так, то давай, начинай все в духе «я желаю ему добра и…»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Я желаю ему добра, – послушно повторяю за подругой, возомнившей себя великим психологом, но тут же более эмоционально добавляю: – в аду!
Из динамика доносятся так похожие на судорожный кашель звуки, а затем возмущенный возглас:
– Боже, Кать! Я чуть не подавилась.
– Поль, все. Поговорим позже. Я у палаты Ильи, – прежде, чем толкнуть дверь, прощаюсь с подругой: – Перезвоню.
Спрятав телефон в карман юбки, вхожу в просторное помещение.
Интерьер палаты-люкс оформлен в светлых тонах и создает ощущение уюта. Мягкий ковер под ногами, цветы и приглушенное потолочное освещение. Как и во всех вип-палатах, современная мебель и бытовая техника. Палата-люкс стационара напоминает современный комфортабельный номер в хорошем отеле.
Нерешительно замираю посреди комнаты, когда взгляд останавливается на широкой кровати, на которой совсем неподвижно лежит Илья Сазанов. К его правой руке идет трубка от капельницы, что расположена у изголовья кровати.
Бывший… или уже настоящий жених поворачивает голову в мою сторону.
Неловко стискиваю ручки сумки, заметив в уголках рта ссадины и кровоподтеки.
– Зачем пришла? – голос Илья слабый, но твердый. – Позлорадствовать?
Подхожу к большому кожаному креслу, чтобы положить сумочку, а затем решительно оборачиваюсь к бывшему жениху, который по стечению обстоятельствам вновь оказался в статусе действующего.
– Меня не радует твоя боль, Илья.
– Слушай, мне не нужна твоя жалость. Хорошо?
– Я просто тебе сочувствую, – слегка пожимаю плечами в ответ на запальчивый непримиримый тон Ильи.
– Сочувствуешь? – переспрашивает с недоверием. Светлая бровь ползет вверх и Сазонов морщится. Больно. Скорее всего, нарушены лицевые нервы.
Делаю шаг вперед.
– Илья… – немного помедлив, продолжаю. – Если мы хотим выжить, то должны сочувствовать друг другу.
Сазонов, как из ящиков стола, достает из моей головы мысли. С полуслова понимает, к чему веду.
– Спасибо, что намекнул моему отцу про ферму.
Уверена, эта была идея Ильи. Он знает, что для меня значит " Утренняя заря".
Шмыгнув носом, Сазонов младший смотрит внимательно из-под свето-русых бровей. Будто хочет найти какой-то подвох. Зря старается. Я хорошо подготовилась к встрече. Ничего легкомысленного. Никаких, так полюбившихся моему сердцу, милых кудряшек и платьев в стиле бейби-долл*.
Мой выбор – холодная элегантность, которая превосходно подчеркивает настрой визита. Великолепный комплект из трикотажной ткани мягкого кофейного оттенка с облегающей юбкой и приталенным жакетом, украшенный изящной вышивкой. Тонкий ободок в распущенных волосах почти незаметен взгляду. Этот небольшой аксессуар придает образу завершенную элегантность.
Поправив прядь волос, непроизвольно открываю вид на серьги-пусеты с бриллиантами.
– И давно ты беременна? – щурит заплывший глаз Илья, заставляя почувствовать неловкость. Значит, уже знает. – Незаметно пока.
Смотрит в упор на мою талию, прикрытую тонкой тканью блейзера. В голубых глазах горит сомнение.
– Тебе отец сказал? – тут же про себя усмехаюсь, что за глупый вопрос? Конечно же, он – больше некому. Неохотно отвечаю.– Месяц примерно. Может, чуть больше.
Будто оценивая мои слова, Илья поворачивает голову, и я с ужасом замечаю, что со стороны виска у Сазонова кровь через бинты просочилась. На белоснежной наволочке подушки яркое алое пятно, которое непроизвольно притягивает взгляд. Выглядит так жутко, что желчь вверх по горлу поднимается.
Что за нелюди так поступили?! Что с этим миром не так?! Откуда эта жестокость? С трудом проглотив комок горечи, впервые за долгое время обращаюсь к жениху ласково:
– Илюш, тебе надо отдохнуть, – заправляю выбившуюся прядь за ухо, вглядываясь в голубые глаза с красноватыми от травмы склерами. – Я позову медсестру, хорошо?