Святая Церковь с высоким утешением видит непрестанные Монаршие попечения о насаждении истинного благочестия в великом нашем Отечестве, Царю Царствующих, Господу Богу, благоугодно было, к вящему утверждению оного, прославить особенными знамениями благодати память Святителя, который во время Величайшего из предков Ваших служил благолепным украшением Российской Иерархии»[389].
Свт. Митрофан славился, таким образом, не только как чудотворец и праведник, но и как символ преемственности самодержавной власти. Эта мысль получит своё развитие и утверждение в августе 1832 г. – при проведении торжеств прославления первого Воронежского архиерея. Назвать это случайностью у нас нет никакой возможности.
Завершая доклад, члены Св. Синода полагали необходимым «тело Воронежского Епископа Митрофана, в Схимонасех Макария, признать за мощи несомнительно Святые»; вынести их из подземного склепа и открыть для общего поклонения; составить святителю общую службу, пока не будет составлена и одобрена Св. Синодом особая ему служба; память святителя отмечать 23 ноября – в день его кончины.
Одновременно с докладом следовало и отдельное обращение синодалов к монарху, в котором говорилось о поднесении ему подлинного донесения об освидетельствовании мощей и краткое описание чудес, удостоверяющих святость. На докладе император оставил лаконичную запись: «Согласен с мнением Святейшего Синода»[390].
Члены Св. Синода тогда же получили императорское разрешение на то, «чтобы для большей торжественности открытия первого явившегося в царствование Его Императорского Величества чудотворца, отряжен был для сего один из членов Синода, по собственному благоусмотрению Его Величества». Николай I назначил для поездки в Воронеж архиепископа Тверского и Кашинского Григория[391] (Постникова; 1785–1860), в 1856 г. ставшего столичным митрополитом и первоприсутствующим членом Св. Синода.
1 августа 1832 г. архиепископ Григорий прибыл в Воронеж и возглавил церковные торжества. Торжества были приурочены к празднику Преображения Господня. В час дня во всех церквах города начался благовест, продолжавшийся полтора часа. К открытию мощей приступили в три часа дня. Из Благовещенского собора их торжественно вынесли в специальной раке. Впереди несли хоругви и образа, позади – балдахин на столпах с укреплённой наверху архиерейской мантией. Балдахин несли первые лица губернии: гражданский губернатор Д. Н. Бегичев, губернский предводитель дворянства С. А. Викулин, генерал-майор князь Голицын, жандармский полковник Коптев. Мощи торжественно были внесены в Архангельский собор. На торжествах, по сообщению прессы, «присутствовало огромное множество народа», а «город был иллюминирован».
На следующий день архиепископ Григорий и епископ Антоний совершили в Архангельском соборе Божественную Литургию, в конце которой Тверской архиерей сказал назидательное слово. Затем перед ракой свт. Митрофана архиепископ Григорий прочитал специальную молитву и все присутствовавшие были допущены к целованию мощей. День завершился торжественным обедом, данным епископом Антонием для дворянства, чиновников и купечества. Около собора устроили обеденные столы для нищих[392]. На торжестве епископ Антоний произнёс пространное «Слово», в котором, среди прочего, сказал, что Николай I «по вере и благочестивейшим делам своим» поистине великий[393]. Слушатели не могли не заметить сравнения: Пётр Великий, «на раменах своих» несший некогда гроб свт. Митрофана, и «поистине великий» по благочестивым делам его самодержавный потомок, в царствование которого этот святитель торжественно прославлялся.
Празднования продолжились две недели спустя: 14 августа 1832 г. епископ Антоний совершил Литургию и молебен новому святому, провозгласив многолетие императору и Августейшему Дому и вручил икону св. Митрофана присутствовавшему на службе камергеру Бибикову для поднесения её императору (на время Литургии и молебна икона была положена на мощи). Всё завершилось, как и в начале августа, торжественным обедом. 15 августа, в праздник Успения Божией Матери, обед для неимущих богомольцев устроил уже камергер Бибиков. 19 августа, отправляясь в С.-Петербург, Бибиков принял от епископа Антония специальное письмо императору, а также три иконы св. Митрофана «при особых письмах», для поднесения императрице Александре Федоровне, наследнику престола и великому князю Михаилу Павловичу[394].
Очевидно, после получения иконы император повелел изготовить покров из золотой парчи с золотыми часами и кистями на мощи свт. Митрофана, о чём 26 августа 1832 г. Воронежский архиерей был официально уведомлен[395]. Тогда же, в августе, было составлено подробное описание всех действий, имевших место при открытии мощей свт. Митрофана. Подписал его архиепископ Григорий (Постников)[396].
Своеобразным продолжением торжеств стало посещение Воронежа Николаем I. Произошло это 16 сентября 1832 г., спустя 40 дней после открытия мощей. О приезде самодержца церковные власти Воронежа узнали только 12 сентября, и это свидетельствовало о том, что поездка заранее не была согласована. Однако сам факт приезда царя на поклонение новому святому представлял собой из ряда вон выходящее событие. Неслучайно епископ Антоний составил по этому поводу специальное письмо, 23 сентября 1832 г. отослав его обер-прокурору князю П. С. Мещерскому. Несмотря на то, что самодержца ожидали 16 сентября вечером, он прибыл утром («в 10-м часу»), подъехав прямо к кафедральному собору. Там его и встретили архиерей и духовенство, пропев сугубую ектенью и многолетие правящему монарху. После этого Николай I приложился к мощам и принял поднесённую ему икону свт. Митрофана. Днём епископ Антоний и местные клирики представлялись императору, а сам владыка получил возможность беседовать с ним наедине. На следующий день, 17 сентября, император утром вновь посетил собор, слушал молебствие святителю, приложился к мощам, затем отправился в дальнейшее путешествие. Епископ Антоний после отъезда Николая I совершил Литургию и благодарственное молебствие с провозглашением многолетия самодержцу и его Дому[397].
Спустя некоторое время информация о посещении императором Воронежа и поклонении мощам появилась в «Северной пчеле», в «С.-Петербургских ведомостях» и в «Московских ведомостях». В газетах, как то было принято, писали о пребывании самодержца в патетических тонах. «Московские ведомости», к примеру, писали, что «невозможно было без душевного умиления видеть, с каким благоговением, с каким Христианским смирением свершил сей Повелитель миллионов поклонение Святым Мощам!» Но, думается, следует обратить внимание не столько на официозные сентенции, сколько на политическую их составляющую: Николая I пытались представить читателям продолжателем и последователем Петра Великого. Описывая «поклонение», журналисты «Московских ведомостей» заявляли: «Так должен чувствовать и действовать РУССКИЙ ЦАРЬ, чтобы собственным примером подкрепить в Своих подданных Веру, как единственное и благонадёжнейшее средство к счастию временному и вечному, и к утверждению благосостояния Государства на незыблемом основании. Так поступал Великий Пётр, незабвенный Благодетель Отечества!» «Сходство Николая I с Петром I разительно, – заявляли далее “Московские ведомости”. – Обоим Государям предстояло, при начале Царствования, усмирить крамолы, низложить внутренних и внешних врагов, успокоить, возвеличить Россию. Провидению угодно было возложить на Николая I то, что начал Пётр I. Пётр отдал справедливость доблестным подвигам Святителя Митрофана, и узнав о кончине сего Святого мужа, поспешил приехать в Воронеж, и нёс Сам, на раменах Своих, земные останки его. Николаю