— И ты тоже? — не удержался Руслан.
— А я что, не человек? — раздалось в ответ.
С того дня его стали вывозить на работу регулярно. Ежедневные доходы были не такими большими, как в первый раз, но жить позволяли. Даже с учетом того, что он ежедневно отстегивал своему шефу около двухсот тысяч рублей.
Уже через две недели «за отличие в работе» хозяин подарил ему инвалидную коляску. Теперь стало зарабатывать гораздо легче, не нужно было на одной ноге словно аист стоять на перекрестке по двенадцать часов. Теперь можно было кататься, выпрашивая милостыню.
Как раз именно на третьей неделе работы мы с ним и увиделись.
Руслан не узнал меня. За эти годы я очень изменился. Да и не ожидал он в многомиллионной столице встретить знакомого.
Уже вечером, после того как он рассчитался со своими хозяевами за рабочий день, мы заглянули с ним в небольшое открытое кафе возле Савеловского вокзала.
В своей инвалидной коляске он сидел за столом, опрокидывал рюмку за рюмкой, ковыряя кривой вилкой в салате «оливье», и рассказывал о своей жизни. Меня не стеснялся, говорил обо всем откровенно и, кажется, от этого ненавидел себя еще больше.
— Ты представляешь, я, боевой офицер, должен просить милостыню, как последняя собака. — Он с силой ударил по столу, так, что тарелка не выдержала и упала на пол. — Должен служить этим бестолочам только для того, чтобы прокормить себя. Ведь кто я? Вчерашний фронтовик, классный офицер. А сейчас лишь жалкий инвалид, пустое место. Мне тут не так давно сказали, что, мол, ты не отчаивайся, все-таки герой Приднестровья. Смешно. Да обо мне там уже давно забыли. Звонил друзьям, так мне сказали, что в моей квартире живет уже кто-то другой.
На этот громкий монолог из основного зала выскочила официантка и с укоризной посмотрела на нас.
— Вы не переживайте, мы сейчас все уберем, — попытался отвертеться я. — С другом давно не виделись. Сплошные эмоции. Вчерашний орденоносец волею судьбы оказался не у дел.
— А не стыдно этому офицеру каждый день торчать с протянутой рукой возле перекрестка, — вскипела официантка, — а потом, вот здесь сидя, жаловаться на свою неустроенную жизнь?! Мол, не понимают его. Что, без водки поставить все на место слабо?
— Заткнись, сучка, — грубо прервал ее Руслан, — ты вообще ни хрена в своей жизни не видела, кроме чаевых. Чем ты лучше меня? Если я стою на паперти по необходимости, то ты сделала попрошайничество своей профессией. Так что вот, подавись…
Он бросил на стол сторублевую бумажку и на коляске отъехал к выходу.
Мы расстались на ступеньках его подъезда.
— Скомканная у нас встреча получилась, — как бы оправдываясь, сказал он. — Но земля круглая. Еще увидимся. Ну, ни пуха ни пера, капитан.
Видимо, в его памяти я тоже остался тем молодым капитаном, которым приехал в полыхающее Приднестровье.
…Следующий раз мы встретились с ним спустя почти год. Рано утром, в районе проспекта Мира. Он сидел за рулем небольшого импортного микроавтобуса. Увидев меня на остановке, он притормозил и движением руки пригласил в кабину.
Микроавтобус был полон… инвалидами. Причем все они, как один, были одеты в камуфлированную военную форму, и кое у кого, как раньше у Руслана, на кармане висели медали или орденские планки. Сам же водитель на этот раз был без формы, в обыкновенном костюме. На вид бизнесмен средней руки.
Увидев на моем лице недоумение, он махнул рукой, мол, позже поговорим. На каждом перекрестке он высаживал двоих инвалидов, и они, поправив форму, выходили на «работу».
— Теперь я у них что-то вроде бригадира, — грустно улыбнулся Руслан, — собрали их не без моей помощи, по заказу приобрели для них камуфляж, у нумизматов взяли штампованные медали. Это помогает разжалобить. Теперь вот под моим контролем не только север, но и часть северо-востока столицы.
Оказалось, что, втянувшись в работу, Руслан уже другой для себя жизни не видит. Да и нужна ли она ему? На «инвалидные» пожертвования он сумел, как и говорил хозяин, построить себе кооперативную квартиру, выдал сестру замуж, сам женился, купил машину и ныне не бедствует.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И из кого же ты набираешь себе «гвардию»? — не удержался я.
— Начнем с того, что лично я никого не набираю, — поправил он меня. — Мне передают уже всех готовых. Но я знаю, что кто сам приходит, кого приводят, как в свое время меня. Но есть и такие, которых просто-напросто крадут из больниц.
Больше полугода они у нас не задерживаются, — продолжил Руслан. — Многие «сгорают на производстве». Кто спивается, кто умирает от болезней, а кто и сбегает. И моя задача вновь из новичков созда-вать бригады лжеафганцев и расставлять их по перекресткам Москвы. В мою же обязанность входит и отгонять от наших мест всех чужих. А также собирать дань с моих инвалидов и передавать деньги хозяину.
Когда мы прощались, он поймал меня за рукав куртки.
— Знаешь, мне очень стыдно за то, чем занимаюсь, — в сердцах сказал он. — Как, впрочем, стыдно и за государство, которое меня к этому вынудило. Здесь мне предоставили крышу над головой, дали денег. А государство не дало ни хрена. Так что, пожалуйста, если будешь писать, меня не называй. Пусть мои сослуживцы считают, что у меня все хорошо.
Через несколько месяцев после этого разговора он собрал вещи, взял беременную жену и перебрался в Приднестровье. Уже после его отъезда в редакционной почте я обнаружил адресованное мне письмо.
Старший лейтенант запаса Руслан Чижов писал, что, помня о нашем разговоре, он решил порвать с прошлым, в первую очередь из-за того, чтобы его родившийся сын не знал, что его отец попрошайка. И возвратиться в Тирасполь и еще раз попробовать начать жизнь заново. Накоплений хватит на покупку квартиры, а потом он сумеет заработать. Да там никто и не знает о его «послевоенной» жизни.
…Буквально на днях на Сущевском валу я вновь увидел инвалида в камуфлированной форме. На костылях он передвигался от одной автомашины к другой, рассовывая по карманам мятые рубли. Чуть невдалеке его ждал знакомый мне микроавтобус. За рулем сидел незнакомый мне мужчина в костюме. В салоне уже сидело несколько инвалидов в камуфляже.
Старший лейтенант Чижов со своим бизнесом покончил, но вот его дело продолжает жить…
Глава 4
ПОСЛЕ АМНИСТИИ
Под амнистию 1998 года попало около тридцати пяти тысяч человек. Это, в первую очередь, женщины, осужденные за преступления по неосторожности или отбывшие треть срока, беременные и имеющие несовершеннолетних детей. Мужчины старше шестидесяти и женщины старше пятидесяти пяти лет. Инвалиды 1-й и 2-й групп. Лица, принимавшие участие в Великой Отечественной войне, воины-интернационалисты, участники ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, а также имеющие государственные награды. Освобождению подлежат и несовершеннолетние, осужденные на срок до трех лет и ранее не отбывавшие наказание.
Но из числа перечисленных категорий зону оставили не все. Не подлежали освобождению осужденные за тяжкие преступления, отбывавшие наказание за умышленное преступление и совершившие его вновь, признанные особо опасными рецидивистами, а также ранее освобожденные по амнистии, но вновь совершившие преступление
СЕДОЙ…Седого забирали в отделение милиции уже четвеотый раз. Милиционеры патрульной группы, с которыми я заступил на ночное дежурство, сразу же разглядели своего давнего подопечного в толпе бомжей, обживших за зиму сырой подвал сталинского жилого дома в нескольких кварталах от «плешки» у трех вокзалов. Понимая, что и на этот раз он вряд ли сможет оправдаться, Седой насупился и, бросив «бычок», медленно зашагал к стоящему неподалеку милицейскому «воронку».
Ближе я познакомился с семидесятилетним Валентином Ивановичем Седовым в кузове милицейского «УАЗа». Давно не бритое лицо, порванная в нескольких местах выцветшая ветровка с едва читаемой на спине надписью «Перестройка», разнопа-рые стоптанные ботинки, желтые от курева усы. Он сидит напротив на скамеечке и пристально рассматривает меня большими желтыми глазами, мол, как оказался в автозаке прилично одетый и не «черный» человек?..