Читать интересную книгу Введение в изучение св. Григория Паламы - Иоанн Мейендорф

Участие в Божественной природе. Становясь «вечными» и «нетварными», христиане становятся такими не сами по себе: это качество, которым они обладают по благодати, дается им Божественной жизнью. Тут совершенно ясно видно, что термин «нетварный» обозначает на самом деле всю область «сверхъестественного»; «быть нетварным» значит не перестать быть тварью, а быть перенесенным в другую область, незаслуженно обрести чуждое природе состояние, каким является Божественная жизнь. Именно это и утверждает св. Григорий всякий раз, когда говорит о обожении, уточняя, что люди могут становиться «богами» только по благодати, а не по природе. Разумеется, он не мог не знать знаменитое место Второго Послания ап. Петра (1, 4) — …честная нам и великая обетования даровашася, да сих ради будете Божественнаго причастницы естества — и его противники не упускали случая приводить этот текст против него. Но св. Григорий Палама основательно отвечает им, что не может быть и речи о том, чтобы отождествлять термин fusei в его новозаветном употреблении со святоотеческим понятием ousia: Апостол хотел выразить лишь реальность нашего участия в собственной жизни Бога; он говорит о «дарованных» обетованиях — значит, термином «естество» он обозначает освящающую и обожающую благодать, в чем ему иногда следовали некоторые святые отцы. «Ибо не только оную неименуемую и пачеименную пресущественность, — пишет св. Григорий, — богословы имели обыкновение называть естеством (природой) и сущностью, но и сущетворящую силу и все, что присуще Богу естественно (по природе)».

Кроме того, противники св. Григория Паламы часто цитировали места, в которых учитель безмолвия говорит о «нетварных по благодати» святых, находя в них доказательства его неправомыслия. На самом деле, он пользуется выражением св. Максима о Мелхиседеке, ставшем «безначальным», и об ап. Павле, который жил «Божественной и вечной жизнью Слова, пребывавшего в нем». Цитируя великого мистика VII века, св. Григорий просто хотел выразить полную реальность спасения и обожения, совершившихся во Христе; его мысль невозможно понять по–настоящему, не имея в виду христологический контекст, в котором она выражается. Взятые вне этого контекста формулировки неверны и могут приводить к недоразумениям[ [185]]. Впрочем, мы увидим, что св. Григорий Палама часто опротестовывал суждения, выносившиеся противниками, которые опирались не некоторые его словесные выражения, легко истолковываемые неточно. Впрочем, выражения св. Григория Паламы о «нетварном» качестве святых не фигурируют в соборных решениях, целиком одобривших его учение.

Церковь. Как мы видели, св. Григорий оправдывал телесный способ молитвы ссылками на мистику Тела Христова; в екклисиологии же он находит обоснование для своего учения о обожении. Именно в Церкви Христос вступает с нами в столь тесные отношения, что они покрывают и превосходят все человеческие отношения, даже самые близкие: Иисус есть Супруг, Брат, Отец, Мать… Христианин не обладает более собственной жизнью, но приобретает жизнь Христа, жизнь Божественную и нетварную. Она охватывает все его существо и управляет всей его деятельностью. Церковь понимается св. Григорием как реальная и видимая община; тут, как и во всех других вопросах, он далек от идеализма. Крещение заставляет нас видеть Христа не только в нас самих, но и в наших братьях. Нося в себе Христа, каждый христианин носит в себе всех своих братьев; делая добро одному христианину, мы делаем добро Христу и всей Церкви, ибо «кто разделит тех, кто едины, по молитве Господа (Ин. 17, 21), и соединены с единым Богом единым Словом в едином Духе?» Общинная екклисиология, горячим сторонником которой св. Григорий стал вслед за святителем Феолиптом Филадельфийским, ориентирует его проповедническую деятельность на сакраментальный реализм: по–настоящему обновить свою природу можно только в Божественной литургии, присутствуя на богослужении и причащаясь Святых Таин. Церковь–община является также хранительницей Истины откровения: Бог «хочет, чтобы мы, родившись от Него благодатью, не разлучались с Ним и друг с другом… Как вот этот наш язык, будучи нашим членом, не говорит, что сладкое горько, а горькое сладко… так же и каждый из нас, называющихся христианами, есть член всей Церкви; пусть же он не провозглашает ничего, что не было бы правдой и чего он не признавал бы истиной — иначе он всего лишь лжец и враг, а не член Церкви».

Ее служение. Действительно, грех отдаляет нас от Церкви, и только покаяние примиряет с нею, и грех против истины — тяжче других грехов. Даже епископы, поставленные на служение истине, не исключаются из этого правила: если они сохраняют верность преданию и действуют в согласии со всей Церковью( [186]), если пребывают в своих епархиях( [187]), то они стоят в истине. Но если они отклоняются от Православия, то утрачивают не только достоинство своего служения, но и само звание христианина( [188]), и их анафематствования не имеют никакой силы. Не только епископы, но и целые поместные церкви могут отклоняться от истины. Св. Григорий Палама напоминает, что исторически они все прошли через это, но только римская Церковь не возвратилась еще к Православию, «хотя она и самая обширная, и первая, и занимает самое высокое положение среди патриарших престолов»( [189]). Церковь, столп и утверждение истины, «пребывает однако непоколебимо и стойко, прочно опираясь на тех, кто поддерживает истину; и действительно, принадлежащие Церкви Христовой все — в истине, а раз и навсегда покинувшие истину покинули и Церковь.» Чудо церковной непогрешимости осуществляется таким образом во всем теле церковном, то есть в конце концов остается исключительной привилегией Христа, главы Церкви, Который хотя и подает людям благодатные дары Духа (в частности, апостольское служение), которых все могут оказаться недостойными, продолжает жить и проявлять Себя в Своем Теле целиком. Кроме того, Церковь, Тело Христово, не есть общественное или территориальное образование, включающее в себя только живущих: в нее входят также ангелы и праведники всех времен. Такое «подытоживание» всего творения в целом есть одно из следствий Воплощения( [190]).

В своем учении о обожении св. Григорий поставил христологическую проблему, которая противопоставила его оппонентам и привела к догматическим формулировкам, которые мы рассмотрим ниже. Если у святых и у Христа «одна энергия», если они, получив Божественную жизнь, «становятся нетварными», если их тела и души совершают дела, «большие», по слову самого Господа, чем сотворенные Им (Ин. 14, 12), то можно задать вопрос, не отождествляются ли святые с Богом полностью, не поглощается ли их тварное человечество Божественной жизнью. Таково возражение, приводившееся его противниками, которые не находили, однако, другого решения, кроме участия человека в Божественной сущности, что для св. Григория Паламы как раз и представляется полным поглощением человеческого Божественным. Тут мы подходим к важной проблеме богословия св. Григория, к которой еще вернемся. Ограничимся пока уточнением главнейших христологических предпосылок, определяющих мышление св. Григория Паламы о обожении.

Проблема христологии. Для защиты унаследованных от Варлаама номиналистских положений Акиндин прибегнул к христологическому доводу. Как можно говорить, спрашивал он, что причастие Христа дарует нетварную благодать, когда само человечество Иисуса, в котором мы участвуем, было тварным? Утверждать противоположное значит впасть в монофизитство( [191]). Для Акиндина мысль о «природе» была статичным понятием, и нетварность, принадлежащая собственно Божественной природе, разумеется, не может сообщаться, даже в форме участия в ней. «Господь, Единица Святой Троицы, — пишет он в важном фрагменте, вдохновленном определениями Халкидонского собора, — став человеком, сохранил свою божественность неотчуждаемо и нераздельно; Он не превратил Свою собственную природу в нашу, с которой соединился, и не превратил природу, в которую облекся, в Свою, хотя и обожил ее, но напротив, после соединения одна природа так и осталась нетварной, а другая — тварной, и вместе они составили воплощенного Сына Божия, человека и Бога; однако, если бы было нужно, чтобы такое превращение совершилось, разве оно не осуществилось бы в Нем? [Пребывая] в других, Он тем более сохраняет неотчуждаемость своего достоинства; и так же, как Он не может подвергнуться тлению, будучи непорочен… так и давая Божественным созерцателям видеть Себя… Он облекается в некий вид этих [тварных] и видимых существ»( [192]). Но такое изложение, точное словесно, неполно, поскольку не учитывает «взаимопроникновения свойств», определенного Леонтием Византийским и св. Максимом Исповедником, и не приписывает никакого реального значения двум упоминаниям об этом соединении: «хотя и обожил ее» и «вместе они составили Сына Божия». А ведь именно учение св. Кирилла Александрийского о «присвоении» плоти Сыном Божиим и мысли св. Максима о «соединении естеств» и являются основанием понимания обожения св. Григорием Паламой. Номиналистская же позиция Варлаама и других гуманистов XIV в. представляет собой, напротив, возвращение к несторианству: человечество и Божество, неотчуждаемые и взаимно непроницаемые природы, оказываются в чисто внешнем отношении соположения; что же касается обожения и благодати, то это — тварные сущности, совершенно отличные от Божественной природы и относящиеся к области символов; причастие Богу kata ousian, которое противники св. Григория иногда вынуждены принять, чтобы иметь возможность возражать ему, напротив, необходимо приводит их к монофизитству. Св. Григорий же защищает православную точку зрения, равно удаленную от двух главных христологических ересей, пользуясь для ее изложения выражениями, почти всегда заимствованными у св. Максима Исповедника.