Когда мне было шесть, утомленные моим воспитанием родители решили отдать меня в школу.
Но пока еще стоял жаркий июль, и главной наперсницей моих игр стала подросшая Викша. Теперь я, старшая и умная, учила ее алфавиту.
– Смотри, это «а».
– А-а-а.
– Это буква «б», бяка, – вздыхала я, невольно вспоминая совсем другое слово.
– Бяка.
Викша быстро научилась узнавать буквы «а» и «бяка». Я страшно гордилась плодами своих педагогических трудов.
Мы играли на песчаном пятачке в бабушкином цветочном садике, иногда я читала сестренке вслух «Мойдодыра» и «Краденое солнце». Сама я с зимы перешла на более солидные книги и уже прочла про Айболита, Пенту и Буратино, а «Незнайка в Солнечном городе» меня просто очаровал.
Я пересказывала сюжеты книг деревенским ровесникам, добавляя в содержание что-нибудь свое. Они читать не умели, а дома моей стремительной эволюции никто не удивлялся. Напротив, считалось, что я «поздняя» – дяди мои наперебой хвастали своими читательскими успехами чуть ли не в трех-четырехлетнем возрасте.
На самом деле, сказала бабушка, в четыре года по-настоящему читал книги только дядя Валера. Причем пренебрегая играми, и не какие-нибудь сказки, а взрослые романы!
Дедушка тогда работал в представительстве по линии просвещения, семья жила в Москве, и обеспокоенные ранним развитием ребенка родители показали его именитому врачу. Тот сказал, что мальчик – вундеркинд, но со временем это пройдет, и велел запретить ему многочасовое чтение. Мама вспоминала, как братишка ходил за ней по пятам и со слезами на глазах просил: «Викочка, дорогая, любимая, дай книжку, умоляю! Хотя бы детскую…»
Валера мечтал стать космонавтом-испытателем, но не прошел в военное училище по зрению и годам – школу он окончил в двенадцать лет одновременно с «нормальным» братом Степаном (старшим в троице послевоенных братьев). Вместе они поступили в пединститут.
Степа в отчаянии писал из Ленинграда родителям: «Мама, папа, заберите отсюда Валерку, пожалуйста, он все везде забывает и ничего не умеет, в общежитии над ним смеются! Вчера сварил суп, и я нашел в супе свой грязный носок!!!»
Валера оправдывался в письме: «…это случилось потому, что Степа куда-то засунул столовую тряпку, и я взял первую попавшуюся, чтобы помешать суп, – поварешка была горячая. Я немножко зачитался и не заметил, как носок нечаянно упал в кастрюлю с супом (а пусть Степа не бросает свои носки где попало!). Мамочка, не волнуйся, я изо всех сил стараюсь быть внимательнее… Папа, я учел твои замечания, Степа зря жалуется, что я не занимаюсь спортом, мы с ним часто играем в теннис»…
Игру в настольный теннис любила вся семья. Собираясь как-то в спортзал, братья попадали от хохота на пол, когда Викша спросила: «Опять в пенис иглать?», хотя ничего смешного в обмолвке, по-моему, не было.
Я обижалась за сестренку, если кто-то смеялся над ее детским произношением. Сумку она называла «сункой» (от слова «сунуть»), вазелин – «мазелином» (тоже логично), густую сметану, взбитую с земляникой, – «мечтаной».
Лучше всех домашних понимая ее, я не могла разгадать, что означает слово «казиказяйки». Викша подняла пальчик вверх – смотри, и это оказались стрекозы, парящие над бабушкиными цветами.
– У них кылыски (крылышки), лучки и паття (ручки и платья). Они холосые силавечки.
– Человечки? – удивилась я… и замерла.
Под золотыми стрекозьими крыльями отчетливо мелькнуло человечье лицо. Крохотное, с мерцающими клетчатыми глазами, оно успело улыбнуться мне.
Казиказяйки, стрекозы-хозяйки… Дюймовочка… феи, эльфы?
А может, и Носов ничего не придумывал, и всюду в цветах, травах, листьях живут невидимые коротышки?!
Задыхаясь от невероятного открытия, я побежала искать Алешу. На зов он откликнулся неохотно. Выслушав, по обыкновению обозвал меня врушей, но потом пошел и терпеливо разобрался в Викшином лепете. Не стал смеяться над малышкой (это ж не я) и, так же как я, переспросил:
– Человечки?
– Силавечки.
– А разве крылатые человечки бывают?
– Есь, казиказяйки вон, – сестренка задрала голову и махнула рукой стрекозам.
Тщетно я до рези в глазах вглядывалась в «крылатых человечков», напрасно, ползая, извозила в земле и зелени сарафан – солнечные города спрятались от меня. За обедом я не утерпела и спросила дедушку:
– Деда, как ты думаешь, коротышки существуют?
– Что за коротышки?
– Незнайка, Винтик со Шпунтиком, Пачкуля пестренький…
– Пачкуля – это ты, – проворчала бабушка, но дед не стал шутить:
– Если ты веришь в них, значит, существуют.
– А крылатые человечки?
Алеша презрительно скривился:
– Ребенку поверила!
– Силавечки холосые, – сдвинула бровки Викша.
Дедушка, смеясь, подхватил ее на руки:
– Пойдем-ка баиньки, мудрый мой несмышленыш!
Когда сестренка уснула, я кое-что заметила в саду. Я заметила в зарослях ирисов голубую рубашку Алеши и, конечно, подкралась с огорода посмотреть, чем он там занимается. А вот чем: осторожно придерживая на ладони стрекозу, мой почти десятилетний дядька сосредоточенно изучал ее сквозь дедушкину лупу.
В огород пришел дедушка с ведрами и понятливо шепнул:
– Человечков разглядывает.
Шепнул-то шепнул, но громко.
Дедушка оглох после контузии в бою под Ржевом и носил слуховой аппарат, который в шутку называл «соловьем-разбойником». Не всегда исправное устройство имело обыкновение пронзительно свистеть в самые неожиданные часы. Например, на совхозных собраниях. Народ к свисту привык и, если кто-нибудь чужой начинал возмущаться, его успокаивали: «Не обращайте внимания, это «соловей-разбойник» Александра Степановича хулиганит».
Алеша обернулся и тоже отправился за ведром.
– Деда, а почему ты назвал Викшу мудрым несмышленышем? – спросила я.
Он усмехнулся в усы:
– Ты тоже еще бываешь мудрым несмышленышем, и Алеша, гляжу, пытается вспомнить.
Дед явно увильнул от ответа.
Мы молча таскали воду: я – пластмассовым ведерком, Алеша – цинковым ведром, а дедушка – двумя на коромысле. Вопросов только прибавилось, но я трудилась молча и за работой забыла о мудрых несмышленышах.
К 1 сентября цветочный садик опустел. Бабушка, как всегда, раздала цветы соседским ребятам. Бывало, ученики дарили ей букеты с ее же ирисами, какие в деревне не росли больше ни у кого…
Составили красивый букет и мне.
Я подарила его первой учительнице и была полна приятных надежд, но очень скоро разочаровалась в учебе. Нет ничего ужаснее, чем учиться в школе, где твой папа работает директором, мама с бабушкой – учителями, а дедушка вообще начальником над всеми школами района – инспектором отдела народного образования.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});