Спасибо, Ритка. И я нормально – не рассказывать же, сколько несчастий и горя за последние два года на меня обрушилось, сколько потерь. И ни с кем я стараюсь об этом не говорить. Кому нужна чужая боль? Да и мне так легче. – Правда, если бы не ты, сидела бы я в каждом классе по два года. А так вот видишь – артисткой заделалась. Выступаю. Настроение людям поднимаю.
* * *
На юге Франции просто так не отдыхают. Там парад. Все демонстрируют кто что может. Меня подруга пригласила погостить. Вечером идем к какой-то крутой Галке. Надо нарядиться. Наряжаюсь, цветочек из бисера на кофточку приколола, волосы лаком побрызгала, тени изумрудные на веки. Шик! Ну совсем другая, чем в поездах по России гоняю, концерты, встречи – деньги зарабатываю. А тут – ну чисто вельможа какая-то. Потом посмотрю в Википедии, что слово «вельможа» означает. Я вообще-то знаю, но хочу уточнить. Может, оно ко мне и не подходит совсем. Но звучит красиво. Этой вельможей я выплываю на суд подруги, она чуть в обморок не упала.
– Лариса, сними это говно – на мой цветочек бисерный указывает, – ты с ума сошла. Галка будет вся в Шанели. Ты меня не позорь.
Я человек послушный, зачем мне подругу позорить? Сняла цветочек. Тени на глазах стерла – тоже, оказывается, не комильфо зеленые тени. Остальное сойдет. Крутая Галка встретила нас очень приветливо и пригласила в гостиную. Там уже переливались драгоценными камушками ее подруги – местный истеблишмент. Так она их представила.
Разговор тек плавно и однообразно. Обсуждали диеты, бренды, погоду. Потом посудачили о какой-то Нельке. Что Нелька эта делает вид, что не знает, где и с кем бывает ее муж. Короче, обычный женский разговор. Ведь и те, которые не истеблишмент, а попроще, тоже, собравшись, болтают об этом же, только этажом пониже.
Горничная принесла десерт, низкокалорийный торт с диковинными фруктами. Все уже было переговорено, дамы готовились заскучать. И вдруг подруга говорит – а Лариска сейчас нам стихи почитает. Да, Ларис?
Ну конечно почитаю. Только у меня там про разведенок и брошенок, вам, наверно, неинтересно будет? Подружка сделала строгое лицо – давай, не выпендривайся, читай. Ну я и начала. Думала, парочку прочитаю, и баста. А дамочки просят – еще, еще почитай. Смотрю, одна краешек салфетки к глазам поднесла, потом другая.
Расходиться не хотелось. Девочки наперебой рассказывали о себе, про жизнь свою совсем непростую. Ведь на юге Франции, как я уже заметила, просто так не поселишься. И увидела я этих нормальных, хороших теток. И истории, которые они рассказывали, уже мысленно складывались в будущие строчки стихов.
Когда я уходила, Галка крутая колечко с пальца сняла: «Это тебе». – «Да мне не надо, не надо. Да есть у меня кольца, носите сами». А Галка: «Не обижайся, и не обижай меня. Это тебе за подаренное настроение».
А живу я одна. И настроение бывает разное. Но это касается только меня. А если надо – всегда смогу и чечеточку, и веревочку ножка за ножку. Потому что с самого детства я только и могла «показывать настроение», а других талантов у меня не было и нет.
Метроном
Ариадна Борисова, прозаик, драматург, переводчик с якутского, художник
Удовольствие от писательства для автора сродни живописи или пению, как говорят в ее родной Якутии, когда человек поет, он поет жизнь. Ариадна пишет жизнь. Счастье: сочинять сказки для театра и смотреть потом из зрительного зала, как чудесно играют дети, рисовать на берегу, пока рыбачит муж, петь над рекой, прислушиваясь к тому, как далеко по воде уносит голос.
Мой дядя самых честных правил…
В три года, на заре моей памяти, я была девочкой на редкость бойкой и проказливой.
Алеша, младший из семи маминых братьев, считался удивительно ответственным для своих шести лет. Всячески подчеркивая свое родственное и возрастное превосходство, он заставлял меня называть его дядей, а при посторонних – Алексеем Александровичем.
Я протестовала и возмущалась. Статус Алеши был ничтожен в моих глазах, он ведь даже еще не учился!
Однажды бабушка велела ему присмотреть за мной и собралась в магазин.
– Долго будешь? – заныл мой дошкольный дядька.
– Полчаса, не больше. – Бабушка показала на часы с кукушкой. – Я вернусь, когда длинная стрелка подойдет к цифре 6.
Мы сидели за столом друг против друга – красные, настороженные, взволнованные по разным причинам. Я стремилась на улицу – покормить кур, поиграть с Шариком, сделать огурчикам дождь из лейки, найти в сарае кисть и зеленую краску, которой дедушка недавно обновил забор, и покрасить несправедливо обойденную дедушкой собачью будку.
Опасаясь, как бы я чего не натворила, Алеша не сводил с меня тревожных глаз.
Часы тикали.
Едва я шевельнулась, он закричал:
– Сидеть!
«Как Шарику», – оскорбилась я, но с максимальной кротостью спросила:
– Алеша, можно я пойду поиграю?
– Дядя Алеша.
– Дядя Алеша, можно я пойду поиграю?
– Нет.
Мы сидели в гостиной (она же прихожая).
Я смотрела на часы.
Алеша вертел головой, глядя то на часы, то на меня, то на часы, то на меня. Стрелка двигалась так… тик-так… тик… так медленно, сидячая пытка была такой невыносимой, что хотелось громко заплакать. Но плакать в отсутствие остальных зрителей не имело смысла, пожаловаться некому и удрать невозможно – Алеша бегал в сто раз быстрее меня.
– Ку-ку, – сказала кукушка, высунувшись из дверцы в часах.
Нервный Алеша показал птичке язык:
– Молчи, кукушка!
Я оценила обстановку: часы на стене, посудный шкаф, мой веснушчатый сторож, часть его смешно растянутого лица на зеркальном боку самовара, краник с фигурными кольцами и плотной ножкой в самоварном носу – предмет моего неувядающего интереса… легко вынимается… стоп!
В бедовой моей голове что-то звонко тренькнуло.
Не успела я сама сообразить, что происходит, как рука моя метнулась к кранику и выдернула его.
Вода хлынула на поднос!..
Мой караульный не посрамил себя: в мгновение ока сунул указательный палец в дырку от краника и остановил водопад!
Я была в восторге.
Мало того, что в руках моих очутилась вожделенная вещица, мне еще и удалось полностью обезвредить противника! В сопровождении его оглушительного рева я моментально покинула помещение.
Отпущенный с цепи Шарик, весь в зеленых масляных пятнах, радостно гонял по двору обезумевших кур. Я, тоже почти вся зеленая, поливала собачью будку краской из лейки, потому что кисть оказалась засохшей.
Охранника бабушка застала на прежнем месте. Он уже не мог ни рыдать, ни говорить, а только издавал длинные судорожные всхлипы. Рубашка его взмокла от слез и соплей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});