Несколько минут они лежали неподвижно, сжимая друг друга в объятиях в ожидании, пока уколы стрел желания перестанут быть столь болезненными. Анна понимала, что должна быть благодарна Морвану. Он сумел сдержать себя и не нанес ей бесчестья. Но все же… все же она была глубоко разочарована проявлением его столь похвального самообладания.
Шторм нагонял путников. С побережья он проследовал за ними в глубь острова. Ветер швырял им в лицо пригоршни мокрого снега пополам с дождем. Воины поеживались от холода в своих плащах из промасленной парусины. Лошади едва плелись по размокшей, покрытой грязью дороге.
Морвана снедали мрачные думы. Настроение его было под стать погоде. Недовольство собой, женщиной, которую он так жаждал и которой не мог обладать, становилось все острее. Вдобавок та самая женщина, которая явилась источником этих безрадостных мыслей, ехала всего в нескольких шагах позади него.
В середине дня снегопад стих, и они устроили в лесу привал, чтобы накормить лошадей и наскоро перекусить самим. Голые ветви деревьев были плохой защитой от снега и дождя. Грегори отозвал Морвана в сторону и озабоченно сказал:
– Нынче и думать нечего разбивать лагерь под Божьим небом. К ночи надобно будет отыскать какой-никакой приют для себя и животных.
– Я уже думал об этом, – хмуро кивнул Морван. – В Виндзоре нам будет сложно найти ночлег, если двор и теперь еще там. Остановимся в Ридинге. У меня там есть знакомые, которые нас приютят. Боюсь, нам придется довольствоваться их амбаром, но это все ж лучше, чем ничего.
– А как же леди?
– А для нее наймем комнату на постоялом дворе. Я ее там устрою и сразу же вернусь к вам.
Весь день Анна тряслась в седле позади грозового облака, которое ехало верхом впереди нее и лишь при ближайшем рассмотрении являло ей очертания фигуры Морвана.
Она почти физически ощущала досаду и ярость, исходившие от него. Ей не составило труда догадаться, что причина этого кроется в ней самой.
– Вы сердиты, – сказала она, наконец, чтобы нарушить молчание.
– Ничего подобного, – буркнул он. – Просто не перестаю удивляться, с чего бы это добродетельной деве, которая вознамерилась принять постриг, вздумалось соблазнять мужчину.
– Что такое вы себе вообразили?! Откуда мне знать, как соблазнять мужчин?
– Нынешним утром вам это совсем неплохо удалось, скромница вы этакая. Так что не надо преуменьшать свои таланты. Но учтите, я человек чести и никогда еще не нарушал данное мной слово, но всякому самообладанию есть предел!
Так вот оно что! Выходит, это она во всем виновата!
– Значит, это я посреди ночи улеглась рядом с вами, пока вы спали? – Она сердито сузила глаза. – По-вашему, это я прижала вас к земле, и целовала, и душила в объятиях?!
Ее слова, запальчивый тон, каким они были произнесены, разозлили его еще пуще.
– Вот как?! Значит, вы готовы предоставить мужчине право решать такие вопросы?
– Вот какова мужская логика, – дрогнувшим голосом произнесла Анна. – Соблазнять женщину, а после… Я не знала, что мужчинам нравится стыдить и позорить женщин за все то, что сами они, мужчины, с ними проделывают. – Последние слова она проговорила, задыхаясь от гнева.
Наступило молчание, нарушаемое только шумом деревьев, что росли по обе стороны дороги, и чавкающим звуком, с которым конские копыта опускались в густую грязь.
– Анна, я вовсе не…
– Не смейте говорить со мной! – Она пришпорила лошадь и ускакала вперед, словно надеялась, что оставит позади себя не только Морвана, но и унижение, которому он ее подверг.
Небольшое имение, которым владел приятель Морвана, находилось недалеко от Ридинга. Хозяева любезно предложили Морвану и его спутникам расположиться в пустующем амбаре, где нашлось место и для лошадей.
К вечеру стало еще холоднее. Закончив разговор со своим приятелем-рыцарем, Морван вышел из господского дома и быстрыми шагами направился к амбару. Он стал убеждать Анну, что ей будет неуютно в огромном нетопленом помещении среди грубоватых вояк и лошадей. Поразмыслив, она кивком выразила согласие отправиться с ним в Ридинг, где он собирался устроить ее на ночлег на каком-нибудь постоялом дворе.
Ей не терпелось от него избавиться. Пока он вел переговоры с хозяином первого же постоялого двора, встретившегося им на пути, она ожидала его поодаль, сидя в седле.
– Говорит, у них битком набито, и все из-за непогоды, – сообщил Морван, подходя к ней. – Но, узнав, что вы леди, согласился сдать вам комнату на верхнем этаже, которую они оставляют свободной на случай, если вдруг нагрянут важные гости. Пройдемте в общий зал. Там вы сможете погреться, а слуги пока приведут вашу комнату в надлежащий вид.
Он провел ее в общий зал и усадил за тяжелый дубовый стол у очага, сам же скромно занял место напротив. Вскоре им подали мясо и вино. Потягивая горячий, щедро сдобренный пряностями напиток, Анна разглядывала посетителей трактира, которые угощались за соседними столами. В зале было шумно и душно.
Наконец жена хозяина постоялого двора провела ее на верхний этаж, в башенку, венчающую здание. Там располагалась всего одна комната. Зато в ней был очаг! Почти все пространство комнатки занимала массивная кровать. Анна почти не сомневалась, что это не что иное, как супружеское ложе хозяев постоялого двора, и что сами они принуждены будут провести эту ночь на охапках соломы.
Женщина поспешила откланяться. Морван, прежде чем последовать за ней, назидательным тоном произнес:
– Не выходите отсюда, Анна. Ночами сюда нередко заглядывают дерзкие, нахальные юнцы из Виндзора. Пьянствуют в общем зале, играют в карты. Вам не следует попадаться им на глаза. Утром я за вами приду. Дверь никому, кроме меня, не отпирайте!
Он ушел, и Анна шумно вздохнула, давая выход душившей ее злости. Он по-прежнему обращался с ней как с малым ребенком! Нет, завтра же она положит этому конец. Надо же, какой защитник выискался! А ведь на всем протяжении ее пути из Ла-Рош-де-Роальд единственная опасность, которой она подвергалась, исходила от него самого.
Она задула свечу и улеглась в постель. Утомление от долгого пути давало о себе знать. Какое счастье, что она сейчас здесь, а не на размытой дождем дороге, не в седле, не рядом с человеком, который ее оскорбил.
Морван спустился по лестнице в общий зал и решил ненадолго там остаться, чтобы просушить у очага свое платье, после чего снова вышел под открытое небо, где свирепствовала непогода.
На душе у него кошки скребли. Он не ожидал, что Анна примет его слова так близко к сердцу. И ругал себя на чем свет стоит. Разве можно было в приступе досады бросать ей в лицо упреки, которых она нисколько не заслуживала? А ведь их дружеская приязнь, их взаимное доверие лишь росли и крепли день ото дня. Вплоть до этого рокового момента. О чем, интересно, он думал, когда объяснял ей, что в некоторых случаях женщине не следует верить словам мужчины, будь он даже воплощением рыцарственной чести?!