У кровати — тканый ковер с вытертыми краями, ягоды калины, неумело очерченные листья.
Ивона утвердительно кивает. Марта поправляет венфлон.
— Потерпи, Ивонка, дорогая моя, потерпи, попытайся заснуть. Я завтра к тебе приду с самого утра или останусь здесь. Да, останусь. Я отдохнула. Томаш написал другу письмо в США, он что-нибудь придумает. Там должны быть какие-то лекарства, о которых нам неизвестно. Могут быть неапробированные препараты, должно же быть что-то, что тебе поможет…
Ивона приоткрывает глаза.
— Мне уже лучше… Расскажи мне что-нибудь… — просит она тихо.
— Что? Сказку?
— Почему ты работаешь именно в отделении геронтологии?
Марте нужно наклониться над ней, чтобы расслышать вопрос.
— Почему именно в геронтологии? — неуверенно повторяет она, словно смысл вопроса не дошел до ее сознания.
— Я никогда тебя об этом не спрашивала… Марта отводит взгляд от измученного лица Ивоны, выпрямляется.
— Ты знаешь, я им нужна. — Марта стесняется своих слов и пытается разъяснить: — Не я лично, конечно, а просто кто-то. Потому что это самое важное — ждать, надеяться. Сначала страх и радость, еще неизвестно… Но в конце, когда уже ясно, все становятся нетерпеливыми. Уже? Еще? Когда? Они не хотят быть одни. Им уже тяжело быть наедине с собственным… ну, понимаешь, со всем этим…
Ивона едва заметно кивает.
— А ты смотришь на эти лица… И в каждой паре мутных глаз видишь тень былого восхищения, которого больше не будет. В каждой морщинке видишь след молодости. Прошедшей. В каждых губах — поцелуи… Только теперь они не могут… Они не могут больше выносить своей оболочки, которая диктует им послушание… Но ведь это они. Их руки неспокойны, суетливы… А я вижу, как эти пальцы гладили макушки детей, ласкали любимых… Потому что я не хочу бояться. — Марта смущенно поднимает взгляд, в глазах Ивоны видит слезы.
— Мои картины… — Ивона говорит с трудом. Марта недоумевает: почему сестра говорит о себе?
Марта негодует, а Ивона смотрит на нее с нежностью и повторяет:
— Мои картины не стоят того, что делаешь ты. Никто не скажет о них ничего… подобного тому, что ты говоришь о своей работе… В ней красота и доброта. Я хотела что-то создать, а ты действительно создаешь.
Марту вдруг охватывает волнение. Она не может ответить, а лишь целует Ивону в щеку. Та берет ее руку в свою. Они смотрят друг другу в глаза: голубые в карие.
Марта дотрагивается до губ сестры:
— Бог мой, какая сухая кожа! Где крем?
— Здесь. — Ивона кивком показывает направо. На цветном пододеяльнике лежит маленькая шкатулка, незаметная среди красных цветов.
— Подожди, я тебе смажу лицо. — Марта осторожно втирает крем в лицо Ивоны.
— Ты меня кремируешь, если что?.. — Ивона с закрытыми глазами, послушно отдается в руки Марты.
Горло Марты вновь сжимает спазм, но она пытается улыбнуться:
— А меня только после смерти, а не «если что…»
— Спасибо…
Взгляд Ивоны мутнеет, Марта откладывает крем и начинает бить ее по щекам. Все сильнее и сильнее.
— Ивонка, Ивонка, посмотри на меня! — Слава Богу, Ивона возвращается. — Посмотри на меня! Я принесу тебе «Княжну Джаваху»[4]. Помнишь, как нам мама ее читала? Теперь я тебе буду читать, как тогда. И не нужен мне твой перстень! — горячо говорит Марта. — Ивонка, так не должно быть, мы что-нибудь придумаем, не уходи, пожалуйста, не уходи!
Ивона с усилием шепчет:
— Я знаю, ты тогда за мной шла…
— Когда? — Марта тонет в глазах Ивоны.
— Тогда… На кладбище… Поэтому я не боялась. Марте хочется плакать, тыльной стороной ладони она вытирает глаза.
— Это я их подговорила, чтобы тебя проверить. А сама умирала от страха за тебя. Вот и пошла следом за тобой, чтобы быть спокойной…
Губы Ивоны подрагивают, но звука нет. Марта не сводит с сестры глаз и наконец слышит шепот:
— Двадцатку…
Марта не понимает, что Ивона хочет сказать, тогда та, собирая последние силы, произносит:
— Двадцатку. Ты должна мне двадцатку. — Она с трудом протягивает Марте руку. — Я дала Котве двадцатку. С процентами.
Марта чувствует, как по ее телу волнами разливается тепло: от живота к рукам, голове, даже к пальцам ног.
— Ты не спрашиваешь о Томаше, — говорит она.
— Нет. Я не должна…
Ивона угасает. Марта видела такое тысячи раз. Едва теплящийся огонь, разгорающийся последней вспышкой и мгновение дрожащий. Но свеча догорела, внизу вместо воска — металл.
— Пожалуйста, прошу тебя! — заклинает Марта. Может, еще раз удастся, может, ангел повременит и не задует пламя, хотя его присутствие отчетливо ощущается. — Господи, пожалуйста, что я должна сделать? — Если закрыть Ивону своим телом, возможно, он ее не заметит. Нужно заколдовать, обмануть судьбу. — Послушай, Ивонка, хочешь, я возьму отпуск? У меня шесть недель неиспользованного отпуска, вместе мы что-нибудь придумаем, мы всегда что-нибудь придумывали… Пожалуйста, прошу тебя… — Марта вдруг ощущает пронизывающий холод и понимает, что больше не сможет сдерживать слез.
Ивона открывает глаза и с любовью смотрит на Марту. Та умолкает. Уже поздно, теперь главное не проронить ни слова.
— Я так устала… — Слова Ивоны слабы, как паутиновая нить. — Так устала… Не плачь… Все подходит к концу, все проходит… Сделай мне укол, еще один… и иди… Не сиди со мной… Поцелуй меня… Позволь мне уйти, сестренка, позволь мне уйти…
Примечания
Note1
Венфлон — система для внутривенных вливаний, подключаемая на три-четыре дня.
Note2
До свидания (фр.)
Note3
«Отец зачумленных» — поэма Юлиуша Словацкого. Пер. с пол. М. Живова.
Note4
«Княжна Джаваха» — роман Лидии Чарской.