— Привет! — произносит она тихо.
Ивона открывает глаза и так же тихо отвечает:
— Я не спала. Можешь включить верхний свет. Марта идет к дверям, и яркий свет заливает палату.
— О Боже, какой здесь бардак! Надо будет вставить санитарке.
— Как ты выражаешься, Марта!
— Отстань. Здесь что, никого сегодня не было? — Марта не обращает внимания на слова Ивоны.
— Пожалуйста, не убирай. Сядь здесь, возле меня. — Ивона говорит тихо, смысл ее слов не сразу доходит до Марты — она собирает грязную посуду, оставшуюся после обеда. Сложив тарелки в раковину, снимает шапочку и подходит к Ивоне. Придвигает стул к кровати.
— Ну, вот и я. Как дела?
Глаза Ивоны закрыты. Она говорит с трудом, не заботясь, слышит ли ее Марта.
— У столика… на котором развозят еду… такой характерный звук… И шаги… Я различаю шаги Баси и Йоли… Знаю, кто из них дежурит… Хотя мне все равно… Тебе может показаться смешным, но ты сейчас не увидишь, потому что темно… Там, за окном, ниша, отсюда видно… как голуби… Голубица оберегает яйца от сорок, а он, ее муж то есть, прилетает и клювом ее целует.
— Кормит, — поправляет Марта.
— Может, также и кормит.
— А когда прилетают сороки, она начинает беспокоиться, страдать… Я все думаю: удастся ли им сохранить яйца… Для меня теперь нет ничего важнее этого. Смешно, правда? — Ивона открывает голубые глаза.
— Нет. — Марта произносит «нет», но это не означает отрицания.
— Я знаю, это глупо.
Марта не представляет, что ответить. Ей не по себе, кажется, живот вот-вот сведет.
— Тебе что-нибудь нужно?
— Нет. — Ивона отворачивается.
— Может, пить хочешь?
— Нет!
— Давай принесу тебе телевизор?
— Нет.
Марта не знает, что сказать.
— Тебе действительно ничего не нужно?
— Нет.
Марта встает, протирает столик белым рукавом. Что еще она может сделать?
— Тогда я пойду? — несмело спрашивает она. Возможно, Ивона не хочет, чтобы она осталась.
Вот именно. Молчание.
— Побудь еще… Пожалуйста… — Шепот Ивоны так тих, что Марта не уверена, не ослышалась ли она.
Она садится напротив Ивоны, снимает обувь. Ноги отекли. Ивона внимательно смотрит на нее. Марта массирует стопы. Замечает взгляд, направленный на нее, и в животе вновь становится неспокойно.
— Я после второй смены. Знаешь, как это бывает? Две смены, шестнадцать часов на ногах. Посмотри!
Так и будет молчать?
— Трудное было дежурство?
Марта поднимает удивленный взгляд, видит усталые глаза Ивоны. Неужели ей интересно?
— Не бывает легких дежурств, поверь мне.
— Я слышала эту чертову труповозку. Кто-то умер?
— Да. — Марта не хочет говорить о смерти.
— Кто?
— Не мучай меня, пожалуйста… Прекрасная восемнадцатилетняя девушка. Когда-то. А сегодня восьмидесятилетняя старушка. Это лучше. А тогда было хуже, правда? Или нет? Каждый раз одинаково. Никогда к этому не привыкну… Никогда… Она все ждала, что дочь придет… Не пришла… В карточке было написано, что ее привезли из дома престарелых… Но я делала вид, что верю в существование ее дочери… Позволь мне уйти, я так устала…
— Ты была рядом, когда она умирала?
— Давай не будем об этом. Я посижу с тобой немного и пойду. Я уже забыла, как выглядит мой дом. Не стоит больше работать две смены подряд. Тебе что-нибудь нужно?
Ивона тянет руку к расческе. Редкие короткие волосы. Не длиннее трех сантиметров. Она с трудом причесывается.
— Прости, я не подумала… Это потому, что ты… словно эталон метра или чего-то в этом роде… Мне кажется, ты такая… Я совершенно об этом не подумала… Иди, конечно, ну иди… Как я выгляжу?
— Хорошо. — Марта не слышит в своем голосе лжи, но знает, что Ивона ее чувствует. — Не цепляйся к словам… — Она пожимает плечами, как будто сбрасывая с них тяжесть. — Без преувеличения. Я могу еще немножко посидеть.
— Нет, иди, пожалуйста, иди. Заглянешь ко мне завтра, правда? На минутку, прошу тебя, если сможешь…
Марта встает, наклоняется над Ивоной, целует ее в щеку:
— Конечно, спи. Тебе сделали сегодня укол?
— Нет. На меня утренний еще действует. А этот я оставила на потом. Я буду спать, обещаю, ну иди, иди.
Ближе к вечеру
Ивоне не хочется включать свет. Она не может читать. Кто-то осторожно стучит в дверь — это Марта. Ивона улыбается и поправляет постель. Сегодня белье в фиолетово-голубую полоску, чтобы сочеталось с ковриком у кровати.
Дверь открывается — в проходе стоит Томаш. В руках у него некрасивый букет несвежих гербер.
— Ивона? — У Томаша мягкий глубокий голос. Мгновение паники. Надо немедленно взять себя в руки, сейчас он подойдет ближе. Проглотить комок в горле, чтобы суметь произнести хоть слово. Тогда он ничего не заметит. А потом все само пройдет.
— Это я, — улыбается Ивона. — Не узнаешь? Я так плохо выгляжу?
Жаль, что ее не предупредили, она бы подкрасилась.
— Ты замечательно выглядишь. Можно? Я рассчитывал, что Марты не будет…
— Она, наверное, уже дома. Не стой в дверях, заходи.
Значит, он хочет с ней поговорить. Томаш подходит, пододвигает стул.
— Как ты себя чувствуешь? — У него необычный голос, спокойный, уверенный.
Солгать? Или сказать правду? Пусть знает.
— Умираю, — говорит Ивона и снова улыбается. — А как ты?
Глаза Томаша совсем рядом. Морщинки. И эта знакомая серьезность во взгляде.
— Хотел тебя увидеть.
— Очень мило с твоей стороны.
А теперь они будут молчать? Нет, только не это.
— Я хотел тебя попросить…
— Хотела тебя о чем-то попросить…
Они произносят это одновременно и замолкают, не закончив фразы. Смотрят друг другу в глаза и неуверенно улыбаются.
— Ты первый, — предлагает Ивона.
— Я хотел попросить тебя простить меня. А Томаш, оказывается, смелый.
— Во мне это хранится, как в банке. — Интонация получилась низковатая, ну ничего, он не заметил.
— Это для меня очень важно. Я не хотел…
— Я, к сожалению, все помню. Но это уже не имеет значения.
Что ему нужно?
— Может, для тебя и нет, но для меня…
Ивона не может позволить себе расчувствоваться.
— Отстань.
— Я как раз хотел тебя поблагодарить… Это ему не поможет.
— И за что, интересно?
— За то, что Марта ничего не узнала.
— Не спеши с выводами.
— Ты шутишь? Томаш испугался?
— Шучу, шучу… — Ивона качает головой.
— Я так боялся, когда ты приехала. Вы теперь…
— …как сестры? — Нужно подсказывать ему слова, тогда беседа пойдет так, как ей нужно.
— Вроде того. Я как раз хотел тебя попросить, чтобы ты ей не говорила…
Он что, насмехается над ней?
— О чем? Томчик, дорогой? Об одной сумасшедшей ночи на пенопласте? Ты ведешь себя, как женщина.