Читать интересную книгу Андрей Ярославич - Ирина Горская

Какой это ум? Андрей впервые подумал, что ведь был в чем-то несправедлив к старшему брату… Или нет, не то чтобы несправедлив, а просто думал только об одном: как Александр относится к нему, хорошо или плохо… Да, Александр видит в нем соперника, это Андрей уж понял, не сейчас понял. Но Александр для себя знает, каким должен быть правитель — воином, полководцем, ширящим свои владения, таким, как хан Батый или древний Александр Македонский. И потому — о, Андрей понимает! — все князья, все Рюриковичи и все другие на свете князья — соперники его старшему брату. И от союзников своих старший брат ждет подчинения, союзники равные не нужны Александру… Но никогда ведь Андрей не сможет с ним тягаться в искусстве воинском, в деле полководческом; Андрей знает, что не сможет. Он будет мирным правителем — жемчужной тучей, украсит свои города белокаменными церквами… Но и такой Андрей, мирный, не соперник, — все равно соперник, все равно опасен Александру…

Андрей, увлеченный движением своих мыслей, начал ощущать, что вот-вот дойдет до сути… Но тут живое зрелище резко и яростно-ярко вторглось в его сознание…

Ветер лавиной взвил белые плащи с простыми черными крестами. И кони тоже были в железных доспехах и показались черными. И всадники под взвившимися плащами тоже были в железе — железом закрыты лица, железные руки и грудь… Это были те самые рыцари, крестоносцы!..

Они поскакали к берегу, к черно-белому зимнему лесу. Поскакали прямо сквозь пехоту. И пехотинцы синие будто нарочно расходились, пропускали железных всадников… И теперь заполонило сознание Андрея это простое чувство тревоги… Они побеждают?! Отец и Александр ошиблись! Ничего не поняли, просто ничего не поняли! Да как возможно, чтобы пешцы одолели закованных в железо всадников?! И что делать ему, Андрею, в этом мире, где те, кого он полагал умным» каким-то особым практическим разумом, оказались всего лишь… да, всего лишь глупыми! Глупыми и недальновидными… И беличьей шкурки трепаной не даст он теперь за этот их разум, все по крохам рассчитывающим да раскладывающий!.. Но чего он дожидается униженно?.. Нет, никогда!..

Мысли прервались…

Андрей послал коня вперед. Теперь ему было все равно, как надо действовать по каким-то неписаным правилам; на крыльях всполошенных горячей храбрости и бешеного отчаяния несся он вперед. Все его существо алкало боя, его собственного боя; не того, где отдаются послушливым воинам обдуманные приказы, а его собственного боя, его поединков, его взмахов мечом..-.

В сделавшейся битвенной навалице он уже не мог понять, разглядеть, как прошли острым клином-трехугольником железные всадники и уткнулись в берег лесистый. И чудские ополченцы последовали толпою за ними. И тыл рыцарей открылся, обнажился; и они уже не могли все разом повернуть коней, развернуться и снова поскакать, а ведь именно это делало их всегда такими страшными… И синие пехотинцы сомкнулись позади железных конников, таких внезапно неуклюжих и тяжелых для быстрого движения. И ударили с двух сторон, с боков новгородцы Мишины. И ордынская конница легким вихрем, с громкими визгливыми кличами — Хуррау! Хуррау! — накрыла неуклюжих всадников железных. И все рубили, крошили этих железных всадников. И уже выкликали в буйном восторге сипнущие от напряжения грубые голоса:

— Бегут! Бегут!..

Но рыцари не могли бежать на своих железных конях, они словно в смертельный капкан попали. А в бега ударились чудские людишки оружные… И их тоже били, и били, и крошили!..

Но Андрей ничего не видел, не понимал вокруг. Не сознавал, что вокруг люди убивают друг друга, Но это, последнее, едва ли возмутило бы его; он с детства знал, что в битве — убивают. И чувствовал, что сейчас, вот сейчас, вот сейчас будет убивать сам! Это нужно… так нужно!.. В самую дикую гущу, в самую навалицу битвы несло юного всадника…

Смутно проблеснули в памяти уроки Льва, описания воинских поединков у Гомера и Вилардуэна… Но сейчас он ничего из всех этих усвоенных познаний и навыков и приемов не смог бы применить. Он просто вскинул обнаженный двуострый меч и скакал вперед… И вокруг вставали обнаженные грубейшие дикие возгласы, крики, хрипы… И блеск оружия, словно бы разом вскинутого со всех сторон, летел, завораживая… И все это почему-то было страшно весело!.. И не было Андрею страшно!.. Пошла, покатилась вповалку медвежья рукопашная схватка… Пешие воины схватывались, «изручь бодяхуся»… Тащили железных людей с их железных коней…

Мальчик не чувствовал, не понимал, что может и сам погибнуть. Но вдруг мелькнула ужасающая сейчас мысль: ведь Лев может догнать его и станет оберегать, прикроет… Вдруг это сделалось самым ужасным из всего возможного, страшнее смерти!.. И еще, еще послать коня… вперед!.. Но дальше невозможно было скакать в этой навалице… И железные люди метнулись перед его глазами и будто вдруг сложились в облик одного-единого железного человека. И это был его человек, человек для поединка!.. И Андрей, напрочь позабыв читанное и слышанное о боях и поединках, обеими руками схватившись, вскинул свой меч и обрушил с размаха!..

И не было страха, а только радость захлестнула… И чужой меч взметнулся — к нему!.. И вдруг в этой новой жизни раздался крик братской тревоги… Андрей знал, что вот таким, просто любящим его, Александр может быть! И таким он любил старшего брата и понимал…

Сейчас Александр был таким, каким бывал необычайно редко; вероятно, совсем самим собою, без ощущения этой тяжести, «тяготы», а тяжесть всегда была оттого, что он должен был творить нечто тягостное, тяжелое с людьми и собою, должен был давить и сламывать людей и почему-то заставлять их делать именно одно, а не другое… И вдруг будто мгновенно были содраны с него все покровы и жесткие кольчуги и звериные шкуры; и он сделался нагой совсем, голый! Просто старший брат своего младшего брата! И кричал в тревоге:

— Чика! Чика! Андрей!..

…И в неведомые времена первый на земле старший брат Каин вот так же, в невольной, неосознанной тревоге выкликал имя младшего — Авеля, когда вдруг видел братским оком внезапную опасность для меньшого — то ли зверя видел, изготовившегося к прыжку, то ли ствол — дерево, валившееся под натиском бури… И о вражде тогда не помнил!..

Но Александр кричал не Андрею, не звал его. Он кричал об Андрее, призывал гневно охранных воинов, каких сам же назначил охранять меньшого, ничего тому не сказав…

— Чика! Андрей!..

И мальчика поразил этот крик, поразил неожиданно радостно. И невольно повернул голову — увидеть, ответить…

И тотчас обрушилось на все тело что-то жесткое, твердое — больно!.. А руки Андрея не отпускали меч, его меч… Опора ушла… и рухнул — боком — из седла… цепляясь ногами — стремена — чуть протащил конь… и упал на лед…

И боль в разбитой, расшибленной коленке сделалась такая страшная, что даже пересилила эту боль всего тела… Но не потерял сознание, меч не выпустил из рук… только заскулил тихонько по-детски… Но никто бы не услышал. А двое просто почувствовали — Александр и Лев. И видели ясно, что мальчик, их мальчик, может погибнуть; измученные, храпящие, всполошенные, под всадниками и без всадников кони растопчут его! И, пробираясь к Андрею, конные, в окружении своих воинов, Александр и Лев исступленно работали мечами, как хорошие молотильщики — цепами тяжелыми…

Андрей получил сильный удар мечом плашмя по плечу и сильно расшиб коленку о лед. Еще никогда в своей жизни он не испытывал такой боли во всем теле. Но он лежал раздетый до сорочки на теплой мягкой постели, и эта боль, эта тяжесть боли была словно бы вместо прежней, недавней тяжести доспехов и оружия… Вот оно что такое — битва… И ведь он щит потерял… Когда?.. Нужно было щитом прикрыться… Мысль о щите была первая осознанная мысль. И он понял почему. Потому что в памяти поднялись греческие строки:

Щит я свой потерял в битве.Ну и что!Новый добуду,Не хуже прежнего…

Эти короткие строки неведомый переписчик записал вместе со стихами длинными и прекрасными Гомера. Неужели Гомер и эти ершистые строки сложил?.. Или другой кто…

Вспухшее плечо отходило под слоем медвежьего жира. На коленку разбитую наложен был щипучий пластырь — истолченные в прах, смоченные вином листья травы целебной.

Ух, как болела коленка!..

Но все равно возникало невольное ощущение, что все в жизни должно в конце концов оборачиваться хорошо: дикий шум битвы сменяется тишиной теплого спального покоя, лечатся раны, утишается боль; и у постели твоей садится близкий человек и все тебе объясняет и рассказывает; все, что ты не успел, не сумел понять…

Лев сидел в изножье его постели и как-то очень мягко и тепло рассказывал ему битву. Какая она была на самом ‘деле. Не какая-то дикая навалица, куда Андрей влетает в поисках своего поединка, а вся сложенная, размысленная братом его… И вовсе не обязательно в битве налетать сразу и теснить противника, иной раз лучше сначала отступить… Но как все это понятно теперь, когда битвы уже нет; и нет всех этих криков дичайших, и нет железных людей… А случись новая битва… сумел бы Андрей выстроить, сложить ее как подобает?.. Или не дано ему сладить с жизнью живою?..