Читать интересную книгу Андрей Ярославич - Ирина Горская

— Я без выкупа отпускаю тебя, — сказал. — Скоро лед растает и корабли поплывут. Меня уже не будет здесь, я возвращусь к отцу. Но брат мой Александр даст тебе в дорогу все, что нужно; я попрошу его. И на корабль тебя возьмут, поплывешь в свейскую землю… — Андрей сжал губы, удерживаясь от улыбки. Спросить бы, правда ли у правителя Биргера на лице шрам от Александрова удара… Да нет, зачем обижать этого парнишку!.. — Я велю дать тебе одежду и новые сапоги, — продолжил Андрей свою речь. — Ты обучен ремеслу или ты только воин?

— Я учился кузнечному ремеслу. — Пленный заговорил отчужденно, однако смотрел по-прежнему — как-то моляще…

— Тогда жить можешь покамест у Миши-кузнеца, — надумал Андрей, — будешь помогать ему в работе.

Пленник снова низко опустил голову и проговорил совсем тихо:

— Если позволишь, я останусь там, где другие…

Андрей подумал, что, пожалуй, слишком легко пытается решить многое. А как бы мог этот мальчик жить у Миши, воины которого, быть может, убили его отца… или и сам Миша… Это была, кажется, очень простая, но для Андрея внезапная мысль: добрый, внимательный к нему Миша мог быть жестоким и страшным в битве… Вот сейчас снова нахлынут самые разные мысли, заполонят сознание… Андрей мотнул головой сильно…

— Да, оставайся…

Андрей почувствовал нетерпение Льва; тот хочет, чтобы пленник ушел… Хорошо бы спросить о свейских землях, о рыцарях-крестоносцах… Но не след оскорблять живым любопытством своим человека, у которого совсем недавно убили отца…

Лев сделал быстрое движение, потому что пленный приподнял руки. Но мальчик всего лишь снял с пальца кольцо и шагнул к Андрею, держа кольцо в пальцах правой, вытянутой руки.

— Возьми это, — произнес он серьезно и отчужденно, — я не забуду тебя!..

Андрей повертел гладкое железное колечко, примерил — пришлось как раз. Снова снял. Надпись неровными буквами казалась процарапанной.

— Henricus… — прочел Андрей вполголоса и посмотрел на пленного, стоявшего теперь поближе к нему. — Это дорогое для тебя кольцо, на нем вырезано твое имя…

— Это имя всех мужчин нашего рода. Кольцо дал мне отец перед битвой. Оно дорого моей душе, это правда, и потому возьми его!..

У Андрея не было такой малой, но дорогой для души вещицы. И вдруг он вспомнил о недавно вдетой серебряной серьге.

— Вынь у меня серьгу из уха! — нетерпеливо и по-русски попросил он Льва.

— Сам вынешь, — отвечал пестун строптиво.

— Да не тронет он меня!

Лев не отвечал и не шел к Андрею.

Андрей повернул голову и досадливо принялся возиться с серьгой. Ухо было скользкое от медвежьего жира. Наконец вынул серьгу и положил на стол, на скатерть. Взял со скатерти отложенное на стол колечко, надел. Протянул серьгу Хайнриху:

— Возьми это от меня. Это мне дорого; это знак того, что я стал настоящим воином… — Но еще прежде, чем мальчик протянул к нему руку, Андрей подумал, что, быть может, рыцари-крестоносцы и вовсе не носят серег; кажется, у этого мальчика ухо не было проколото…

И правда…

— Я это буду носить на груди с крестом, — сказал мальчик. — Ты подарил мне свободу…

У Андрея чуть было не вырвался вопрос о том, носит ли Хайнрих нательный крест… Выходит, что носит. Да и как возможно, чтобы христианин не имел на себе нательного креста!.. Как можно было подумать, будто эти крестоносцы носят кресты лишь на своих белых плащах!.. Но ведь они еретики… Хотелось задать Хайнриху еще много вопросов, но Андрей понимал, что не время и не место заводить длинные беседы. Но как жаль, что не время и не место! И кто ведает, когда и с кем придется обо всем этом поговорить…

— Ступай с Богом! — произнес Андрей; и вышло с важностью и величием, хотя он никаких усилий для того не прилагал и даже и вовсе о том не помышлял… — Пусть будет хорошей твоя дорога домой, и пусть родные твои и близкие тебя увидят живым и здоровым!..

Хайнрих поклонился низко, с опущенными руками — по-русски — и тихо затворил за собой дверь.

Александр сказал, что положенный большой пир для дружинников будет устроен, когда Андрей хорошо поправится. Новгородцы уже сделали общее гулянье, но после выигранной битвы полагалось князю устроить большой пир, угощение и веселье для дружины.

Когда отец отдавал Андрея в князья новгородцам, это было как игра, но вот теперь на большом пиру Андрей должен был быть важным лицом, и это было серьезно.

Александр говорил, что храбрость Андрея внесла в битву некий вклад, увлекла воинов…

Трапезу сложили в палате с расписными сводами. Снова играли в трубы, стучали в накры. Длинные столы составили «покоем». Множество заскорузлых темных пальцев разрывало зажаренное крепко мясо — говядину, свинину, дичину. Блестели от жира большие желтые зубы, ножи сверкали над крутыми ковригами хлеба. Слуги — неучастники в пиру — караулили зорко штатолы со свечами — береглись пожара. Сидевшие за столами пили меды и заморское вино.

У отца Андрей видал пиры. Но этот пир был как бы им, Андреем, устроен, как бы принадлежал ему…

Для него озарялись улыбками скуластые лица страшные. Александр искренне гордился им и повторял, захмелевший и ласковый:

— Чика!.. Ох и Чика!.. Ох и Андрейка!..

Андрей чувствовал себя счастливым, и хмельным, и возбужденным от этого ощущения счастья…

Александр усадил его во главе стола княжого, для самых ближних дружинников. Сказал торжественно:

— Вот победитель наш! Со славою воротится он к отцу!..

Андрей, как полагалось, осушил стоя большую золотую чашку с медом — княжую чару.

Но головокружение и онемение ног было даже и приятно. Наплывали знакомые лица. Он узнавал бывалых и любимых воинов Александра, которых тот почасту хвалил и то ли в насмешку дружескую, то ли серьезно звал «главорезами».

Андрей поглядывал на темные шалые лица Александровых главорезов… Гаврило Алексич, половец Яков, Савва — еще в Невской битве показали себя… Чуть поодаль сидит Лев. И как хорошо, что не глядит на своего питомца, не докучает Андрею попечением; знает, что сейчас не надо этого…

Дружинники говорили все разом, пересыпая речи свои скверными словами. Андрею вспомнилось читаное, вспомнилось внезапно и ярко, увидел перед глазами желтую плотную страницу — черные буквицы — сплошняком: «…слово скверное, оскверняя уста, заражает зловонием разврата внимающих ему…»

Золотистым светящимся призраком смутно вспомнилась Ефросиния… Александр пристально сощурился и не глядел на Андрея. И вдруг подумалось Андрею мягко и ясно, что, пожалуй, без этого сквернословия не вынесут воины такого напряжения ратной жизни. Всех сделалось жаль, и захотелось плакать. И вдруг завел песню дико-звонкий переливчатый голос, какой-то страшно тонковатый, и пел о страшном. Но отчего-то сердце мальчика всею своею болью и жалостью рванулось в эту песню…

Чья голова на колу?Чья голова на колу?Зачем тебя мать берегла?Зачем на тебя глядела?Семь сабель сточили.Семь копий сломали.Чья голова на колу?Чья голова на колу?.

И у всех сердца зашлись… будто вверх пошли… И чтобы сердца не разорвались от высоты, грянули грубые голоса все разом, во все глотки:

Ако си, сину, варх земе,влези в гора длибокас твоена верна дружина-а-а!..

Через несколько дней должен был Андрей отправиться в дорогу — к отцу.

Вечером Александр зашел к младшему брату. Старший был задумчив и рассеян, его одолевало желание высказывать вслух свои мысли, и не кому угодно, а тому, кто может понять, хотя бы почувствовать. Александр не мог подавить это желание, но приступал медленно и будто рассеянно, потому что желание было сильно…

Он спросил Андрея, не болит ли коленка. Андрей по-детски мотнул головой, метнулась на маковке русая прядка-косица.

— Занятно было тебе с дружинниками, весело?

И Андрей отвечал охотно и очень доверчиво, еще не понимая, что старший брат все более подпадает под свою «тяготу»; отвечал:

— Да!.. Да!..

И Александр заговорил вслух, будто самому себе, но и тому, кто был перед ним, своему младшему брату.

— Черти! — произнес и сердито и с насмешкой. — От спеси понадулись, ублажай их!..

Андрей понял, что речь о дружинниках. А Александр уже говорил о своем, вылюбленном в мыслях, о мечте своей — о послушном несметном войске огромной державы, где каждого возможно обучить, и собраны все в тысячи, сотни и десятки, и за каждым присмотр строгий; и каждого призвать можно когда след, и поставить на место, надлежащее ему…

Темный призрак страшной регулярной армии холодом овеял маленькую спальню; смутными несметными одинакими лицами бледно и мертвенно светился над постелью пуховой, застланной покрывалом золотным…

То было несметное войско, дурно одетое, обутое в сапоги из гнилой кожи, плохо вооруженное… И каждый человек — единица живая — дешев был в этом войске, и возможно было всеми этими единицами жертвовать и жертвовать без конца… И потому это войско, эта несметная армия исполняла самые невероятные приказания, переходила Альпы, одолевала французов и немцев, мерзла, горела и тонула… Солдат — единица этой армии — покорный был и отчаянный — со времен Чингисхана и Бату…