Читать интересную книгу На первой полосе - Вэл Корбетт

Подруги захотели узнать об обеде все, вплоть до мельчайших деталей. Лиз не нужно было упрашивать. Правда, она слегка приукрасила состоявшийся за обедом разговор с Фергусом, и в ее интерпретации он стал выглядеть веселым и занимательным приключением, хотя, по правде сказать, когда Лиз беседовала с хозяином газеты, она вовсе так не считала. Но тем не менее Лиз ничего не утаила, и рассказала подругам все, вплоть до посещения бара.

Катя с задумчивым видом потягивала из бокала шампанское.

— Тогда на Майорке кто бы мог подумать, что мы будем вот так сидеть: Джоанна, известный редактор журнала; я со своей премией, и Лиз, которая скоро войдет в историю журналистики. Господи, просто фантастика!

— Неплохо, — заметила Лиз, — для трех вульгарных…

— Говори за себя, — засмеялась Катя.

— …полуобразованных супервыскочек.

— И подумать только, я не знала обуви до двадцати трех лет, — сказала Джоанна, привыкшая в детстве бегать босиком и всегда вспоминавшая об этом в минуты триумфа.

— На горизонте осталась только одна грозовая туча, — сказала Лиз. — Она выше шести футов, с черными лохматыми волосами и ужасным самомнением.

Он посмотрела на своих подруг, и они все вместе крикнули хором:

— Это — дерьмо, Тони.

Лиз вздохнула.

— Он хочет меня обскакать. Знаете, у меня престранное чувство, что он пронюхал про то, что случилось со мной на Майорке. Может, мне просто показалось, но совсем недавно я стала замечать, что в его разговоре со мной стали проскальзывать словосочетания типа «вправления ваших мозгов» или постоянные упоминания о «рассудке». Как-то он говорил что-то о сумасшедшей женщине и в самом конце обратился ко мне со словами: «Вы ведь знаете, Лиз, что я имею в виду», и таких примеров у меня предостаточно.

— Возможно, ты становишься слишком мнительной, — сказала Джоанна. — Он никак не мог про это узнать.

— Надеюсь, ты права, но если уж он во что-нибудь вопьется своими зубами, то становится подобен доберману с тряпичной куклой.

Всем, кто был хоть каким-то образом связан с прессой, было хорошо известно про участь редактора одной национальной газеты, который давным-давно лечился от психического расстройства и однажды это выплыло наружу. Ему даже не дали доработать до конца недели. Не могло быть и речи о том, что он может остаться в своей должности. Его карьера накрылась. Лиз спрашивала себя, не стала ли она параноиком, а если нет, то почему Тони все время твердит про мозги, психическое здоровье и нервные срывы?

У Кати от страха свело живот. Может быть, сейчас какой-нибудь художественный редактор вроде Тони пристально разглядывает через увеличительное стекло проклятый снимок, сделанный тем ублюдком на Роланд-Мьюс. Возможно, фотография им и не пригодится, но Катя понимала, что ее положение под угрозой. Что на нее тогда нашло? Она ведь знала, что Дейвина должна быть в больнице, и все же зачем-то поехала на Роланд-Мьюс..

Джоанна заметила выражение Катиного лица и ей, естественно, захотелось узнать, какие демоны внушили той такой ужас.

Лиз же ничего не заметила и продолжала говорить с прежним пылом.

— Знаете, что произошло однажды утром на совещании в отделе новостей? Мы говорили об Энджи Смит, которой дали очередную роль в новом фильме, и потом Тони, отпустив колкость по поводу этой «сумасшедшей», сказал: «Я не хочу, чтобы вы считали меня женоненавистником, Лиз, но разве большинство из вас время от времени не ведет себя очень странно? Тем более что уж говорить о том благодатном периоде, когда у вас критические дни?» Понимаете, что я имею в виду, говоря о его колкостях.

Ее подруги кивнули.

— И что ты сказала? — спросила Катя.

— Как вы сами понимаете, это было объявлением войны. Я ему влепила такую пощечину, что у главного корректора отвисла челюсть.

Катя и Джоанна знали, что Лиз может быть резкой, хотя они ее такой редко когда видели.

Лиз, повеселев при этом воспоминании, продолжала:

— Потом я выпрямилась и невозмутимо посмотрела прямо ему в глаза: «Тони, может мы поговорим о твоей маме, твоей жене… или о ком-нибудь еще более тебе интересном?» После этого он быстро скрылся в свою волчью нору. — Лиз лукаво улыбнулась.

— Я представляю себе, как перекосилось его самодовольное лицо, — ликовала Джоанна.

— Катя, — обратилась к ней Лиз. — Помнишь тот раз, когда ты… В чем дело? Ты себя хорошо чувствуешь?

Катя опустила глаза.

— Это из-за мужика у тебя сложности, да? — Лиз не могла не рассердиться. — Я просто не могу видеть тебя в таком состоянии. Я хочу сказать, ты только что получила самую большую премию в своей жизни, а выглядишь так, словно вернулась с похорон. Он этого не стоит.

— А знаешь, — добавила Джоанна, — сколько мы с Лиз уже сделали статей о женатых мужчинах, всегда возвращающихся к своим женам? Я предполагаю, что тут дело в детях. Они маленькие?

Катя слабо качнула головой из стороны в сторону.

— У меня особый случай.

Лиз сочувственно положила руку Кате на плечо.

— Разве мы не убедились на собственном горьком опыте, как лицемерна британская общественность. Она судит своих героев по одним меркам, а себя по другим. Кэти, если они что-то о тебе узнают, тебя разорвут на куски, а когда-нибудь они узнают все равно, даже если до сих пор тебе везло.

Катя горько улыбнулась.

— Я знаю, что ты права. И я должна как-то разобраться со всем этим. И я разберусь, обещаю. Ты знаешь, я не хотела, чтобы так получилось. Но женщинам вроде нас так трудно найти кого-то, кто не запуган нашей славой, или кого-нибудь, кто просто хочет быть самим собой. И я так хотела найти человека, который полюбит меня такой, какая я есть.

— Ты его нашла, и он не может быть твоим, не может тебе принадлежать? — задала вопрос Лиз.

Катя молчала.

— Я думаю, — многозначительно сказала Джоанна, — это не поможет… — и вместе с Лиз они проскандировали: — …облегчить твое бремя!

Они посмотрели друг на друга, и даже Катя была вынуждена улыбнуться.

— Кроме того, мы могли бы тебе что-нибудь посоветовать, — заключила Лиз.

Если бы они узнали правду, подумала Катя, они бы ужаснулись. Она покачала головой.

— Мне бы очень хотелось обо всем вам рассказать, но если бы вы узнали, вы бы поняли, почему я все скрываю даже от вас.

Лиз улыбнулась ей.

— Ладно, наше предложение остается в силе.

— Если решишь, что тебе после этого станет легче, — добавила Джоанна, опасаясь, что Катя подумает, будто они на нее оказывают давление.

— Удивительно вкусный салат, Джо, — сказала Лиз. — Там еще что-нибудь осталось? В субботу ночью, когда номер был уже сверстан и мы ждали первые оттиски, корректор предложил по-настоящему интересный заголовок. Он сказал, что ни один читатель не сможет сопротивляться желанию купить газету, на первой странице которой будет напечатано: «В КЕНСИНГТОНСКИЙ ДВОРЕЦ СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ ДОКТОР ДЛЯ ОПЕРАЦИИ ПО СМЕНЕ ПОЛА».

Катя улыбнулась, благодарная своим подругам за то, что они сменили тему разговора и не стали больше ее мучить. Зазвонил телефон. Катин шофер звонил ей по сотовому, чтобы сказать, что он ждет внизу. Руководители программы «TB-Утро» очень хотели бы включить в ее контракт пункт «в 21.00 находиться в кровати», но все же у них не хватило смелости для такой жесткой регламентации ее жизни. Да и Катя могла бы в этом случае невинно поинтересоваться: «А не уточните ли еще — с кем?» Зато они «великодушно» предоставили Кате машину, и хотя бы таким образом были в курсе о ее распорядке дня.

Подруги провели хороший вечер. Конечно, им еще многое нужно было сказать друг другу. Но тогда этот вечер никогда бы не закончился.

Глава десятая

В роскошных апартаментах Фергуса Кейнфилда в Белгравии[22] вновь раздался телефонный звонок. Эта квартира с семью спальнями была одним из самых дорогих в Великобритании объектов недвижимости такого рода. Только одна его спальня площадью двадцать восемь на двадцать пять футов, бывшая когда-то столовой лорда Виллиерса, тянула на четверть миллиона фунтов. Теперь эта комната являлась свидетельницей бурной и разнообразной половой жизни Фергуса.

Сегодня в его постели была Николь. Они занимались любовью — включая прелюдию — около пятнадцати минут, пока телефон не зазвонил в первый раз за этот вечер и не отвлек от нее Фергуса — с ним хотел говорить его поверенный в Токио. Но когда телефонный звонок раздался в четвертый или пятый раз, Николь, лежавшую рядом с ним под льняной простыней с монограммой, охватило отчаяние: что может сделать женщина, чтобы этот мужчина думал о ней, а не о ком-то или о чем-то другом?

Она вспомнила свое волнение перед сегодняшним ужином в обществе трех банкиров. Она пребывала в опасении, что те могут прийти со своими женами, которые неизвестно как к ней отнесутся. На какое-то короткое время у нее мелькнула мысль, что, может быть — все-таки их роман с Фергусом длится уже семь месяцев, — ее тоже примут за жену, но, когда эти женщины вошли в дверь, Николь очень быстро поняла, что в этом не было никакой необходимости. Так же как и им сразу стало понятно, кто она такая.