хотел бы поговорить с вами об этом как-нибудь, – продолжил он. – Не сейчас, конечно. Я хочу записаться в авиацию. Это мне по душе.
– Да, конечно, – почти неслышно поддержала она.
– В последнее время я много об этом думаю, – повторил он. Он рассказал Дорис о своем желании пойти на фронт, и от этого ему внезапно стало легче. Он признавался в этом только Бэнгсу, и то особо не распространялся. Именно по этой причине он не мог заставить себя заняться новой пьесой, на чем так настаивали Бэнгс и Эпштейн.
– Все, о чем я могу сейчас думать, кроме вас… – Лори помедлил, а потом продолжил, смущаясь, – это о тех ребятах, которые находятся там, и о том, какое важное дело они делают. Я хочу помочь им и собираюсь это сделать. Но я не грежу иллюзиями о военных оркестрах, красивой форме и громких победах. Сейчас это самая важная работа в мире, и ее нужно выполнить. Я вижу в ней кровь, грязь, ужасный запах, страдание, ужас и безграничную стоическую выдержку. И… я знаю, что делаю. Но мне трудно представить, вернусь ли я домой.
Кроме его откровения этим утром, когда они встретились, это было самое длинное признание Лоренса Девона кому-либо, за исключением его сестры. В конце его речи у Дорис ком стоял в горле. Он долго смотрел на нее молча, уже сожалея о том, что сказал. Потом она резко поднялась на ноги и встала у окна, глядя на метель. Он последовал за ней и остановился рядом.
– Лори, – внезапно сказала она.
– Да?
– Я не могу больше терпеть.
– Не можете больше терпеть? Чего?
Он повторил ее слова почти рассеянно. Его взгляд был прикован к широкоплечей фигуре, которая бродила среди деревьев. Охраннику приходилось постоянно двигаться, и Лори с удовольствием наблюдал, как он время от времени топал ногами и махал руками – судя по всему, очень замерз.
– Я не могу больше терпеть все это.
– Тогда мы должны с этим разобраться, – ободряюще произнес он, все еще не отрывая взгляда от фигуры за окном. – Это один из наших сторожей, вон там?
Она кивнула.
– Шоу велел ему следить за главным входом и окнами. Позади дома дежурит другой человек.
– Тот не особенно внимателен, – напомнил он ей. – Помните, как просто я пробрался в дом? – Лори наблюдал за охранником. – Дорис, – медленно сказал он, – я поставлю тысячу долларов против одного пончика, что, если я выйду из дома и пойду к этому человеку, он бросится бежать, точно заяц. Не знаю почему, но я в этом почти уверен.
Она покачала головой.
– Нет, не бросится!
– Что заставляет вас так думать?
– Я слышала, как Шоу инструктировал его как раз на такой случай.
Лори выслушал эту фразу молча.
– Я могу узнать, что это были за инструкции? – наконец спросил он.
– Нет, я не могу сказать вам.
– Я надеюсь, что в кармане его пальто не завалялась маленькая симпатичная бутылочка с хлороформом или серной кислотой, – задумчиво проговорил Лори. – Кстати, – он повернулся к ней, оживившись, – что-то подсказывает мне, что время обеда давно прошло. Существует ли причина, по которой мы не должны есть?
Она улыбнулась.
– Нет. В холодильнике есть все, что нужно. Я слышала, как Шоу с секретарем обсуждали свои припасы.
– Тогда мы выпустим матушку Феджин[6] из заточения, чтобы она что-нибудь приготовила.
Он подошел к двери в спальню. Женщина сидела на стуле лицом к нему и снова смотрела на него яростным взглядом.
– Вы хотите немного размяться? – вежливо спросил он. Враждебное выражение на ее лице не поменялось. – В том случае если вы согласитесь, – продолжил Лори, – и если вы дадите мне слово, что не будете кричать или подавать другие сигналы тревоги, не будете сопротивляться, то я уберу с вашего рта полотенце и позволю вам приготовить обед для нас и для себя.
Ее глаза, еще полные злобы, застыли, затем снова стали двигаться. Он терпеливо ждал. Наконец женщина кивнула, и он быстро развязал полотенце.
– Пожалуйста, ведите себя хорошо. Надеюсь, вы умеете готовить. Если нет, мне придется заняться этим самому. Есть и такой среди моих талантов.
– Я умею готовить, – мрачно ответила старуха.
– Отлично. Тогда вперед, идите. Но если вы захотите пригласить на кухню одного из тех джентльменов, которые топчутся вокруг дома, или решите выпустить из кладовки секретаря, то я бы не советовал. Им здесь не понравится. Им совсем здесь не понравится.
Странная гримаса исказила черты ее лица. Лори понял это по-своему.
– Я рад, что вы согласны со мной, – сказал он. – Тогда, будьте добры, подайте форель, жареных цыплят, клубнику и топленые сливки.
Старуха посмотрела на него со своим обычным выражением.
– У нас нет ничего из этого, – объявила она.
– Нет? – Ее гость сделал вид, что неприятно поражен. – А что есть?
– Ветчина, яйца, салат, молоко, кофе и тыквенный пирог.
Лори вздохнул и покорно согласился.
– Ладно. Как думаете, сможете приготовить все за пять минут?
За обедом Лори веселился. Когда они закончили есть, он подошел к окну в кухне, открыл его и положил на подоконник несколько горячих сэндвичей в ряд.
– Это для птичек, – объяснил он. – Для замерзших маленьких птичек, которые летают вокруг.
Он даже чирикнул «птичкам», но они словно стеснялись его присутствия и старались держаться подальше от дома. Он заметил еще одну странную гримасу на лице старой женщины, которая теперь мыла посуду.
– Мы не будем запирать вас, – объявил он ей. – Бродите всюду, где сердце вам прикажет. Но помните, вы на испытательном сроке. Как и мы, вы должны воздержаться от общения с внешним миром. И оставьте секретаря в кладовке, а то ему придется худо.
– Эта метель нам на руку, – сказал он Дорис, когда они вернулись в гостиную наверху. – Стемнеет после четырех, и снег скроет наши следы. Но я все еще склоняюсь к тому, – задумчиво добавил он, – что перед тем, как мы уйдем, мне надо выйти наружу и скрутить этих двух «птичек».
Она немедленно встревожилась.
– Нет, нет! Вы даже думать об этом не должны! – закричала она. – Пообещайте мне, что не будете этого делать.
Он пожал плечами.
– Конечно, как пожелаете. Но если они будут мешать нам покинуть этот домишко, то вы, конечно, позволите мне успокоить их?
– Я… я не знаю. Что-то может случиться! О, не к добру вы приехали!
Она явно была в панике, причем в настоящей. Ее натянутые нервы грозили вновь не выдержать. Снова вспомнив о Шоу, Лори поменялся в лице так быстро, что Дорис вскрикнула:
– Что такое? В чем дело?
– Я