– Это кощунство со стороны русских и невосполнимый удар по львовскому Стрелецкому братству, – сокрушенно качал головой Савронь, – ведь еще со времен Зигмунта-Августа и Владислава Четвертого[141]каждый горожанин был обязан иметь оружие и систематически упражняться в стрельбе. Из этого братства вышли целые поколения. Веками одна рука львовян лежала на купеческих весах, а другая – на рукоятке меча. А как красочно и торжественно проходили во Львове стрелковые первенства! – причмокнул он. – Вот, взгляните, это правила одного такого соревнования в 1693 году. Церемония начиналась, как обычно, в кафедральном соборе. Затем все перемещались к городскому цейхгаузу, где сейчас улица Подвальная, и оттуда уже двигались колоннами по Курковой в Стрелецкий парк. Впереди шли два трубача, оглашая о начале важного события. Далее со знаменами и барабанами два полка пехоты и пушки. За ними несли четыре награды для победителей: два резника вели барана, выкрашенного золотой краской, – это была четвертая, самая низкая награда. На копье несли третью награду – три с половиной локтя сукна. Вторую награду – вола с позолоченными рогами гнали четыре резника, в белых фартуках, с венками на голове. И наконец, первую награду – корону – нес в окружении трубачей победитель предыдущего состязания. За официальной процессией катили многочисленные коляски с разряженными дамами и кавалерами, за ними шли пешие – дамы – в кринолинах, с маленькими зонтиками, господа – в узких сюртуках, высоких цилиндрах и черных галстуках. Стрелецкий парк не вмещал всех желающих. К сожалению, этот уникальный, несколько карнавальный церемониал был отменен австрийскими властями, они заменили его шаблонным военным парадом. Ну а теперь русские, надо полагать, окончательно поставят крест на этой славной традиции.
Новосад понимающе кивал, перебирая листки пожелтевших гравюр очередного альбома. Взгляд остановился на одной картинке: с искаженными от ужаса лицами, бросая оружие, целое воинство стремительным бегством спасалось от непонятного врага – огромной черной лягушки, из ноздрей которой исходил черный дым. Вытянув шею и навострив уши, диким галопом неслись кони. Раненые с вытаращенными от страха глазами протягивали с мольбой руки и цеплялись за убегающих.
Однако не этот напряженный сюжет заставил вздрогнуть Новосада: в верхнем правом углу гравюры, в овале, готическим шрифтом было начертано большими черными буквами уже знакомое – Melchi – слово, которое слышал от умирающего монаха Белинский.
– Как выразительно передан человеческий страх, – произнес он после минуты напряженного созерцания, – напоминает известную картину Брюллова «Последний день Помпеи». Интересно, что обозначает это слово наверху?
– Это название страшного оружия, – поправил очки профессор, – которое якобы низвергает всепоглощающую тьму на голову противника.
– Оригинальная фантазия, – заметил Новосад.
– Скорее легенда, которая базируется на реальных фактах, – поправил его профессор.
– Интересно было бы ее услышать…
– О, это древняя история, уходящая корнями в XIII век, – значительно протянул профессор, – когда наши предки были под властью Золотой Орды. У монголов тогда возникли трудности с осадой хорошо укрепленных крепостей в Австрии и Венгрии, которые уже были каменными, а не как на Руси деревянными. И тогда на помощь им пришел сам Эрлик – дьявол и владыка царства мертвых, верховный судья в загробном мире. Он вытащил из недр земли Мэлхий – лягушку, способную напускать тьму, внушающую ужас и лишающую рассудка всякого, кто оказывался под ее покровом. Страшное оружие величиной с черепаху для штурма европейских городов монголы тащили из кипчакских степей на десятках верблюдов, так тяжела была ноша. Чтобы избежать партизанской войны в Южной Руси, монголы выбрали северный маршрут – к южным границам Германии, с императором которой был заключен союз. Благополучно миновав Черниговское княжество, конвой попал в засаду волынского князя Василько Романовича и был истреблен. Осознавая неизбежность страшной мести Батыя, Василько бежал к своему брату – князю Даниилу Галицкому, который был тогда в милости у монголов и даже признан государем на своих землях. Князь Василько постригся в монахи и схоронился в пещерном монастыре на горе возле Львова. Позже там построили церковь в честь святого Юрия, небесного змееборца, видимо подразумевая победу над дьявольской лягушкой. Поговаривают, что под этой церковью, глубоко в пещерах, она и доныне покоится вместе с прахом князя.
– Весьма занятно, – задумчиво проговорил Новосад. – Любопытно, откуда у вас эта гравюра?
– Этот материал я приобрел в магазине Тулея на Батория, – потянулся за папкой профессор.
Но Новосад успел взять из нее гравюру и исключительно вежливо спросил:
– Не будет ли с моей стороны нескромно, если я попрошу одолжить мне этот экземпляр до завтра? Обещаю вернуть в целости и сохранности.
– Ну что ж, – после секундного колебания, согласился профессор и с легким недоумением добавил: – Если это так вас заинтересовало… Не забудьте – завтра в десять.
Окрыленный находкой, Новосад бежал в отделение.
«Нет худа без добра, – думал он. – Если бы не роковая Линда, не было бы этого открытия».
По дороге он решил заглянуть в упомянутый профессором букинистический магазин Тулея на Батория – главной улице книжных лавок и антиквариатов города. На польских землях Львов уступал только Варшаве по издательскому делу. Магазин инженера-химика Тулея с вывеской Ksegarnia Technichna. Wydawnictwo-Antykwariat[142] располагался под номером двадцать шесть. Здесь продавались книги из области техники и естественных наук на разных языках. У хозяина магазина все было идеально систематизировано и занесено в превосходные каталоги, куда кроме книг включались и газетные статьи.
Букинист приветливо встретил Новосада. Взглянув на гравюру Савроня, он покачал головой:
– Нет, молодой человек, касательно этой дьявольской лягушки у меня ничего нет… – и, немного подумав, неуверенно добавил: – Разве что вам стоит поискать в архиве… Хотя вряд ли. Насколько мне известно, все, что с ней связано, было изъято из краевого архива городских и земских актов еще в прошлом веке тогдашним начальником полиции Леопольдом фон Захером. После этого он быстро уехал. Говорят, в Вену… Если тогдашний директор архива господин Лиске сумел что-то сохранить, то вам повезло.
Новосада удивило, что пан Тулей, человек, несомненно, с прагматическим подходом к всякого рода необычностям, так почтительно отнесся к теме, на взгляд прапорщика из сфере народных фантазий.
Более того, на вопрос о возможности существования явлений с подобными эффектами он вполне серьезно пустился в рассуждения о научных открытиях и гипотезах в области света. Он представил объяснение опыта француза Френеля, в котором свет, соединившись со светом, породил мрак; выводы математика Лапласа о том, что лучи света полностью поглощаются бесконечно сжатым и массивным телом; и даже апокалиптическую теорию о том, что свет – это язык Бога, смутно понимаемый нашими органами чувств.
– Из ваших убедительных доводов можно сделать вывод, что загадочный трофей князя Василиска мог существовать, – подытожил прапорщик.
– Я понимаю ваш скепсис, молодой человек, – ухмыльнулся Тулей, – в этой истории слишком много загадок. Да еще, – он покосился на прапорщика, – с теми, кто хоть как-то был причастен к ней… Найдите господина Бальтановича – городского архивиста, – посоветовал он на прощание, – он большой знаток истории Червонной Руси и, пожалуй, единственный, кто может вам рассказать об этом больше меня.
Глава 38
Униатский вопрос
Шел шестой месяц оккупации Львова российскими войсками. Морозная зима пятнадцатого года не сразу уступала свои позиции. Борьба со снегом шла до самого марта. И все это время вокруг Львова велись масштабные работы по насыпке огромных оборонительных валов. К этому привлекались местные жители, за что ежедневно получали рубль и буханку хлеба.
В результате окраина города превратилась в своеобразную крепость. Командующим войсками Львовского укрепрайона был назначен генерал Артамонов.
Из Станиславова[143] пришла весть о полном разгроме тридцать шестой австрийской дивизии и захвате дивизионного лазарета с шестью врачами. В районе села Бендеров ранили в бедро одного из лучших российских кавалерийских начальников генерала Каледина, и теперь его лечили в Кауфмановском лазарете во Львове.
А в Петрограде скончался от менингита бывший председатель Совета министров граф Витте. В газетах упоминались его заслуги в строительстве Сибирской железной дороги, заключении выгодного мирного договора с Японией и питейной реформе, не позволившей сговориться между собой кабатчикам и винокуренным заводчикам.