если он позволит. Яркий свет полной луны бьёт в окно, освещая комнату и частицы пыли в воздухе.
Марк молчит, потом вздыхает.
— Не хочу привязываться, — бросает он. — Всегда легче отрезать от себя человека, если не знаешь его имени, да? На этот счёт даже есть теория. О расчеловечивании.
— Зачем отрезать? — мы лежим параллельно друг другу и оба смотрим в потолок.
— Затем, Колючка, так надо...
Я понимаю, почему.
— Как ты понимаешь любовь?
— Чего? — Марк смеётся.
— Любовь, как ты понимаешь это понятие.
— О, Колючка, — я почти вижу, как Марк закатывает глаза, — ты вышла на новый уровень, да?
— Ответь.
— Любовь... — Марк пробует слово на вкус, — кто-то считает её болезнью, кто-то величайшим благословением.
— А ты? Как ты охарактеризуешь её?
— Она... Дарит крылья, а потом, когда ты поднимаешься к небу, рвёт их в клочья. И ты летишь с высоты, и понимаешь, что всё было ошибкой. Что её больше нет... И никогда не было. Она та ещё сука, Колючка.
— Ты любил свою женщину?
— Машку? — Марк замолкает на доли секунды, потом вздыхает, — думал, что любил. Не хочу об этом.
— Хорошо, — мы лежим в тишине, слушая как где-то далеко что-то щёлкает.
— А ты, Колючка? — Марк поворачивает ко мне голову, — ты любила?
— У меня нет чёткого определения этой функции, поэтому не могу сказать со стопроцентной вероятностью, что это было. Наверное я любила Энн.
— А Энн, это кто?
— Моя биологическая мать, она погибла недавно.
— Сожалею, — ну, вот снова, даже Марк строит баррикады из слов.
— Не надо, — я сжимаю зубы, — я найду того, кто виноват в том, что её ДеКа проигнорировал свою прямую функцию.
— Так вот в чём дело? — усмехается Марк, — это жажда мести? Колючка, ты хочешь отомстить?
— Я хочу вернуть свою жизнь. Эти две функции можно решить одним действием. К этому я буду стремиться.
Марк замолкает, и мне кажется, что засыпает. Но мне не спится. Я должна узнать, что с Максом. Мне нужно вырвать лэптоп из рук этих дикарей.
— Знаешь, — Марк, он не спит, — Станиславский два века назад сказал, что любить, значит, хотеть касаться. Думаю, здесь скрыт сексуальный подтекст, как думаешь, Колючка? Кого бы ты хотела коснуться?
Что за чушь? Я ненавижу физический контакт, он вызывает во мне брезгливую оторопь. Значит ли это, что я не способна любить? Это глупо. И я говорю об этом.
— Может быть, — соглашается Марк, укладывая голову удобнее на собственных ладонях. — Я бы не хотел. Никого не хотел бы... коснуться.
— Мне надо выяснить кое-что, — я должна ему рассказать, возможно, он сможет мне помочь, раз у меня отобрали все инструменты. А в мире на улицах Марк ориентируется лучше и быстрее меня.
— Что именно?
— У меня есть друг, Макс. Я хочу выяснить, что с ним.
— А что, есть предпосылки предположить, что с ним что-то случилось? — Марк иронизирует. Действительно смешно, это о нас надо сейчас беспокоиться, никак не о Максе, рейтинг которого в пределах статистической нормы. Но мне неспокойно.
— Мы говорили с ним о людях, тех, что ушли, — тянет говорить, не знаю почему. Может, это луна? Я читала в детстве, что у неё волшебные свойства. Теперь-то мы в чудеса не верим, они иррациональны и невозможны с точки зрения науки.
— Что?
— В сети словно остаются их слепки, копии.
— А, — Марк, кажется, согласен со мной, — я заметил, да. В этом деле, с Милутой Золлем.
— Да, именно с ним. Макс указал мне на это. Теперь я думаю, что так поступают со всеми. Что численность абонентов в сети в разы больше, чем физических тел в городе.
— Ты сейчас открыла врата в ад, — смеётся Марк.
— Почему?
— Только представь, что это значит.
— Что человеческая популяция в разы меньше, чем в официальной статистике?
— И что она постепенно переходит в виртуальное пространство, — соглашается Марк. Теперь он серьёзен, — а это значит, что... что... — он приподнимается на локте и смотрит на меня. В свете луны его глаза бликуют холодными огнями.
— Что город превратится в пустыню через пару десятков лет, — заканчиваю я, но Марк трясёт головой.
— Что Фатум появился не просто так.
— Спрос рождает предложение? — я не понимаю, к чему он клонит.
— Именно, именно, Колючка.
— Тогда получается, что это естественный процесс, сродни эволюции.
— Получается так, — Марк снова ложится, — только эволюция эта надуманная какая-то. Искусственная.
— Это закономерный процесс, его не остановить, — возражаю я. — Но даже если так, отключение систем жизнеобеспечения несовершенных человеческих тел — не правильно.
— Тебе легко говорить, ты — дитя нового мира.
— Почему ты не стал таким? Что тебя остановило?
— Не знаю, — Марк говорит тише.
— Поможешь мне с Максом?
— Если ты хочешь выбраться отсюда, то я, пожалуй, с тобой.
— Я не рассматривала это в таком контексте.
— А как ты планируешь это? «Извините, дайте позвонить?»
— Так нельзя? — удивляюсь я. Но, пожалуй, он прав.
— Завтра я поговорю с ними.
— Почему они тебя должны послушать?
— Не знаю, может, я буду очень убедителен? — Марк смеётся.
— А если нет?
— Тогда будем действовать по обстоятельствам. Только ты учитывай факт, что наши с тобой данные теперь в списке террористов.
— Я помню. Я что-нибудь придумаю.
— Не забудь согласовать с нами, мы теперь все в одной лодке.
— Мы не на море, — возражаю я.
— Это фигурально, Колючка. Образное выражение.
Я поняла. Он имеет в виду, что мои действия отразятся на нём и Адаме. Да, я постараюсь, Марк. Но не обещаю.
Итак, ночь прошла без сна. После разговора мы долго молчали. Я слышала, как мой сосед ворочается на своих матрацах. И этот звук меня раздражал. Очень. Но я не стала говорить ему об этом. Под утро Марк затих, и я задремала.
— Лин, — это Адам, я открываю глаза. Он склонился надо мной, у него озабоченный вид. — Нас просят пойти в