детей и оставил свои деньги им. Было бы не так жалко умирать, расставаясь со своим богатством.
Но его здоровье было подточено нищенской жизнью. Сердце, желудок и печень почти беспрерывно терзала боль, а голова начинала болеть при малейшей перемене погоды. Все указывало на то, что он мог умереть в любой день и даже час.
До этого Антонио Гомес не страшился смерти, наоборот, считал ее благом для себя, истерзанного заботами и болезнями. Но приобретя несметное богатство, он ужаснулся одной только мысли, что когда-нибудь неизбежно умрет.
Деньги принесли Антонио Гомесу не счастье, как он ожидал, а страдания. Он терзался день и ночь, размышляя о жизни, дарованной людям, но такой жестокой и несправедливой к ним. Жизнь как будто была дана людям в наказание, а не во благо.
И однажды Антонио Гомес пришел к мысли, что лишь продлив его жизнь, Господь Бог мог бы исправить эту несправедливость. Хотя бы по отношению к нему, Антонио Гомесу.
Но Антонио Гомес не остановился на этом. Он задумался о справедливости, которая явилась бы следствием работы Господа Бога над своими ошибками. А затем, подхваченный бурным потоком логических умозаключений, он начал думать и о Высшей справедливости.
И пришел к выводу, что Высшая справедливость заключается в бессмертии, которая была дарована Адаму, первому созданному Богом человеку, и отнята у него по вине неразумной Евы, уговорившей мужа вкусить запретный плод с Древа познания добра и зла.
После этого Антонио Гомес пришел в храм, встал напротив образа Богоматери и обратился к ней со словами:
— Пресвятая Дева Мария! Не останавливайся на полпути. Даровав мне богатство, даруй и бессмертие!
Разум Антонио Гомеса был помрачен настолько, что он уже не просил, а требовал от Богоматери выполнить свое желание. И он даже не зажег свечи перед ее образом, так же как не склонил правое колено перед дарохранительницей, входя в храм.
Ряды молитвенных скамеек были пусты, исповедальни тоже. Гулкое эхо гуляло под сводами храма, повторяя слова Антонио Гомеса. Внезапно дверь храма приоткрылась, пропустив полоску солнечного света, которая тут же погасла. Вошел высокий худощавый мужчина, с вытянутым аскетическим лицом и сверкающими даже в полумраке собора глазами. Он был одет в черный костюм с белой полоской под воротником темно-синей рубашки. Одежда выдавала в нем священника, как и его привычки — он первым протянул руку, здороваясь. Антонио Гомес, сам того не желая, пожал его руку и невольно содрогнулся, ощутив ее ледяной холод. Он как будто прикоснулся к камню, а не живой плоти.
— Hola, — сказал незнакомец, приветствуя Антонио. — Простите, но я, сам того не желая, услышал вашу молитву, когда входил в храм.
Антонио Гомес уже чувствовал раскаяние из-за того, что он совершил. Поэтому он сказал:
— Вам послышалось, святой отец. Прощайте!
И он хотел уйти. Но незнакомец задержал его, положив руку на плечо. И Антонио Гомес снова содрогнулся, почувствовав на этот раз не только ее холод, но и тяжесть. Он не смог даже сдвинуться с места, настолько была тяжела эта рука.
— No hay nada imposible, — сказал незнакомец. — Нет ничего невозможного.
— О чем вы, святой отец? — спросил Антонио Гомес, невольно заинтересованный.
— О бессмертии, сын мой, — с едва уловимой иронией ответил тот. — Или вы требовали от Богоматери что-то другое?
— Я не требовал, — смутился Антонио.
— Хорошо, умоляли, — охотно согласился его собеседник. — Не будем спорить о формулировках. Поговорим лучше о сути проблемы. А она в том, что если вы жаждете бессмертия, то обратились не к тому, кто его может даровать человеку.
— А к кому мне надо было обратиться, святой отец? — спросил Антонио. Этот разговор все больше увлекал его, и он уже не чувствовал ледяной тяжести руки незнакомца, которая продолжала лежать на его плече.
— Angel de la muerte, — ответил незнакомец. — Ангел смерти. Только он способен на такое, поверьте мне.
— Я вам верю, святой отец, — кивнул Антонио. — Но, может быть, вы заодно подскажете мне, где его найти?
— А вы уверены, что этого хотите? — спросил тот. — Una vez que consigues lo que quieres, tienes algo que perder. Когда получаешь то, что хочешь, тебе есть что терять.
— Но ведь именно из-за того, что мне есть, что терять, я и жажду бессмертной жизни, — возразил ему Антонио.
— И что вы готовы заплатить за нее?
— A toda costa, — ответил, не задумываясь, Антонио. — Любую цену.
Глаза незнакомца радостно блеснули, словно две молнии осветили их изнутри.
— Тогда мы поладим, сын мой, — сказал он, и его слова многократно отразились под сводами собора. — Quisiera compartir la eternidad contigo. Разделим вечность на двоих. Тебе бессмертие, мне — твою душу.
— Мою душу, святой отец? — дрогнувшим голосом переспросил Антонио. — Но кто вы?
— Я angel de la muerte, сын мой, — ответил тот. — Но ты можешь называть меня Сатанатос. Это мое имя в мире людей.
— Но зачем тебе моя душа, если я буду жить вечно? — спросил, чувствуя подвох, Антонио.
— А зачем тебе бессмертие, если я буду владеть твоей душой? — вопросом на вопрос ответил Сатанатос.
И Антонио Гомес не нашелся, что сказать на это. Он только спросил:
— И я действительно буду жить вечно?
— Да, — кивнул Сатанатос. — Я совершаю сделки без обмана. Могу поклясться на этом святом для тебя образе.
И он показал на икону Богоматери.
— Тогда я согласен, — решился Антонио Гомес. — Где контракт, который я должен подписать?
— Достаточно устной договоренности, — сухо ответил Сатанатос. — Но запомни два правила, согласно которым ты будешь отныне жить. No lamento nada. Ни о чем не жалею. No tengo miedo de nada. Ничего не боюсь.
— Это легко, — сказал Антонио Гомес. — И это мне по нраву. Я всю жизнь мечтал так жить.
Сатанатос протянул ему свою руку, и Антонио Гомес пожал ее.
— Сделка заключена, — торжественно провозгласил Сатанатос. — И не может быть расторгнута ни при каких обстоятельствах. Поэтому не ищи меня, Антонио. Каждый из нас получил то, что хотел. И мы расстаемся навеки.
Это «навеки» поразило Антонио Гомеса. Впервые он подумал, что, возможно, совершил ошибку, заключив столь поспешно сделку с ангелом смерти.
— Но я увижу тебя когда-нибудь снова? — дрогнувшим голосом спросил он.
— Cuando veas caer una estrella, recuérdame, — ответил Сатанатос. — Когда увидишь падающую звезду, вспомни обо мне.
Он окунул правую руку в сосуд с освященной водой, стоявший у входа в храм, но не перекрестился, а жадно облизал свои пальцы, как будто его мучила нестерпимая жажда. А затем вышел из храма, оставив после себя слабый сладковатый запах гниющей плоти.
И Антонио Гомес остался один, не