Читать интересную книгу Бар эскадрильи - Франсуа Нурисье

Я незаметно пожал плечами при мысли, что кто-то может принять Брютиже за эрудита, но ничего не ответил. Я смотрел, как Форнеро посмеивается, слушал его объяснения про то, что речь тут идет о его совести, и у меня складывалось ощущение, что он уже давно прокручивает в голове события и формулы, не вкладывая больше в это чувств. Он приехал поговорить со мной: он говорил. Откуда у него это неверие в полезность своих действий? Вдруг он посмотрел на меня:

— Бретонн, все это уже не имеет никакого значения. Вы мне верите? Болезнь Клод изменила шкалу ценностей. Еще шесть месяцев назад я бы дрался, как я умею драться, со злой веселостью. Я несколько раз преодолевал препятствия гораздо более значительные! Вспомните банкротство газеты. Арест книги Сервьера… А сегодня битва какая-то смехотворная.

— Брютиже и его банда не знают о болезни Клод?

— Нет, они знают о ней и потому-то меня и мучают.

Я дал Форнеро пару сапог, и мы пошли к морю. Через час мы добрались до него: мой спутник не утратил свою походку горца. Это было время, когда отлив и заходящее солнце преображают пляж в огромное зеркало. Направо и налево, вдалеке, виднелись фигурки последних вечерних купальщиков, возвращавшихся в виллы. Наездники скакали против солнца к Трувилю. Мы пошли в другом направлении. Словно китайские тени на горизонте, большие танкеры ждали напротив Гавра прилива.

— Это проба сил, а я сейчас обессилен. Единственное, что может заставить меня бороться, — это их уверенность, что я уже побежден. Я их заставлю склониться, а потом уйду. Когда наступит мой час.

Мы вернулись в сумерках и завернули в Бьевиль, чтобы съесть там в «Тополях» омлет и фрукты. Вино не согрело голоса Форнеро и не прибавило румянца его бледному лицу. Между нами существовала неловкость людей, которые стали редко видеться. Не глядя на меня, Жос сказал, почти мечтательно: «К тому же появляются разные отклики, которые они инспирируют, всякие мелкие глупости там и сям… Запах дерьма…» Сеттер хозяев ресторанчика подошел и положил свою морду на стол, а потом сел у наших ног. Форнеро погладил его, потом мы встали и ушли. Поскольку было уже темно, мы с трудом ориентировались среди дорог, когда возвращались ко мне. Иногда нас ослепляли фары. В такие моменты чувствуешь себя кроликом, заблудившейся кошкой.

Десять дней спустя, вчера, я обнаружил в «Сирано», на странице о спектаклях, заметку, сообщавшую, что «издатель Жос Форнеро, преодолев сомнения, которые помешали в прошлом году начать реализовывать проект, только что продал кинокомпании «Нуармон-Фильм» права на экранизацию «Расстояний», самого знаменитого романа Валентена Флео». Далее следовали подробности: Форнеро и ЖФФ, чтобы облегчить взаимодействие всех участников операции, «будут продюсерами фильма наравне с Нуармоном». Какая тарабарщина!.. Далее еще говорилось, что издатели очень редко участвуют в осуществлении подобных кинопроектов. «Поскольку «Расстояния», как и «Паулина 1880», «Побережье Сирта», «Философский камень», принадлежат к числу тех магических романов, которые одновременно и притягивают к себе режиссеров, и пугают, будем надеяться, что решение г-на Форнеро явится важным прецедентом. Оно является одновременно и логичным, и смелым, и должно способствовать созданию качественного произведения. Ценой большого риска, естественно. Впрочем, коммюнике, опубликованное ЖФФ, подчеркивает, что экранизация «Расстояний» делает невозможными какие-либо другие проекты сотрудничества издательства с кино или телевидением. Режиссерская работа в фильме будет поручена Луиджи Деметриосу».

Так что за одну неделю Жос Форнеро, которого я видел у себя угнетенным, склонным к пораженческим настроениям, все же нашел способ перевернуть ситуацию единственным способом, о котором он не говорил: разжигая встречный огонь под носом у своих противников. Да еще какой огонь! Флео был автором Форнеро и его другом. Но главное то, что он великий писатель. Перенести «Расстояния» на экран и следить за тем, чтобы экранизация была верной духу книги — это самая высокая дань уважения, которую только можно отдать памяти Флео, и самая большая услуга его роману. Никто не будет оспаривать приоритет творения Флео перед коллективным телероманом! Кто посмеет? Не знаю уж, как ему удалось так быстро реанимировать мертворожденный проект и довести дело до ума 15-го августа, когда в Париже никого нет. Правда, дата подходила для сенсации. Его противники делали перерыв в военных действиях на период солнечной активности. А он — нет. Если, конечно, он не вел тайных переговоров в течение последних двух месяцев. Но почему тогда он ничего не сказал мне, мне, человеку, который любил Флео и был бы неплохим советником? Публикуя теперь эту информацию, он поставил всех своих противников в невыгодное положение. Шабей со смехом объясняет мне это по телефону: Мезанж витает сейчас где-то между Антальей и Кипром, Ларжилье скачет галопом на ранчо в Вайоминге, а хозяева «Сирано» жарятся в Гваделупе. Что же до команды, подобранной Боржетом, чтобы ваять этот шедевр, то она на три недели взяла отгул. Стало быть, Форнеро остался один на опустевшем поле боя.

Я слежу за всеми этими перипетиями, несмотря на чувство горечи, возникшее оттого, что мой посетитель посчитал меня недостойным своего откровения. Шабею очень нравится, что я оказался в этой ситуации менее строптивым, чем обычно. Он украшает свои рассказы деталями, сплетнями. Я решил охладить его пыл: «Остается только сделать из «Расстояний» хороший фильм», — сказал я. Не знаю, какой суммой ЖФФ рискнет в этой авантюре, но даже такому несведущему человеку, как я, ясно, что административный совет не позволит Форнеро играть эту партию в одиночку. Провала ему не простят. Таким образом Жос и Деметриос просто обязаны сделать шедевр. Затруднительную ситуацию, не более (таково было мое мнение), он превратил в ловушку и сам же в нее попался. Достанет ли у него энергии вырваться оттуда, у него, говорившего о себе неделю назад, что он «обессилен»?

Если в тот вечер, когда он гладил в «Тополях» сеттера, он уже обдумывал этот ход, если он приехал сюда только для того, чтобы раскрыть мне лишь половину своих затруднений и планов, если он оказался достаточно хитрым и осторожным, чтобы забыть, что я был в еще большей степени, чем он, другом и учеником Флео, то значит, у него больше сил, чем он готов это признать, и я начинаю задавать себе вопросы. Я гоню их прочь, но они возвращаются, насмешливые, и будоражат меня.

ЧАСТЬ III. ШОТЛАНДСКИЙ ПЛЕД

ШОТЛАНДСКИЙ ПЛЕД

Жос чувствует, как бьется и циркулирует его кровь, как она от пальцев рук и ладоней, лежащих на перилах балюстрады, доходит до самого сердца, до самых висков. Кажется, будто кровь бьется и циркулирует в радостном единении с горой. Поток, спускающийся с массива Бернина, наполняет долину грохотом. На востоке заснеженный пик Розач тянет свои ледяные зеркала к солнцу, бросая вызов взглядам. Сейчас десятое июня, десять часов утра. Блеск и величие! Еще влажные скалы, крыши домов, асфальт дороги блестят и дымятся в лучах света. В конце ночи прошла гроза, которая омыла небо и землю. Природа искрится, но жара наступает и вскоре серый, зеленый и голубой цвета вновь возникнут из этого ослепления, сухие и потрескивающие. И это будет лето.

Жос скорее чувствует, чем слышит, как в комнате у него за спиной Клод напевает, открывая и закрывая дверцу шкафа. Неожиданная неподвижность, скрип: она ищет угол зеркала, рассматривает себя. На ней желтая кофточка, брюки для прогулок, подхваченные под коленями, шерстяные чулки, горные ботинки на шнурках. Ботинки очень старые, с потертой замшей, Клод надевала их еще в Аржантьере, в Саас-Фе, в Морьене… Сколько лет назад? Это всегда был июнь, как и сейчас, и невероятное количество народу.

Жос слышит, как чиркнула спичка, и по его лицу прошла рябь. Ветерок донес сухой запах горящего дерева и легкий запах сигареты. Обернуться, поговорить? А что скажешь? Шум потока перекрывает все, а вот к нему прибавляются еще отбойный молоток на дороге, за гостиницей, крики садовников в глубине сада, подстригающих тую вокруг бассейна. Потом еще где-то газонокосилка. Рабочая деятельность начинающегося дня не раздражает Жоса. Она выплескивает на него свой избыток света, шума и переполняет его радостью. Эта радость… Ему немного стыдно, что он так к ней чувствителен. «Первое утро жира», а? Это нам знакомо…» Но хотя это ему и знакомо, он дрожит от нетерпения. Он оборачивается, спрашивает у Клод: «Ты готова?»

Немного позже внизу у входа в «Энгадинер Хоф» они видят обнявшихся Норму Леннокс и красавца Виктора. У Нормы огромные синяки под глазами. Ее слишком белые груди (на них угадывалась голубая сетка вен) трепещут, туго схваченные крестьянской кофточкой. Она целует Клод: «Ты видела, до какого состояния я доведена им…» Она поддерживает свой сильный акцент, но не ошибается в согласовании причастия. Виктор, ужасно самоуверенный (он с вечера уложил себе усы под Гарибальди), шепчет: «Сделаешь макияж, и оп! девичий цвет лица, моя Норминет… Если успеешь, конечно. Епископ готов? Где он? Это всегда из-за него бывает бардак…»