Джед с дружками хохотали до слез, когда он рассказал им эту свою фантазию.
Как-то раз, будучи в Финиксе, он вспомнил романтическую историю братца и не поленился разыскать ту девку через Интернет. Увидев ее, он даже удивился: и впрямь лакомый кусочек. Не так уж плохо, видно, живет Калеб, раз может позволить себе такую девку. Джед с ней договорился и получил двойное удовольствие: его помимо самой шлюхи возбуждало то, что он так и не сказал ей про свое родство с Калебом Келзо. И вот теперь их лица в памяти сменяли друг друга, как в киношном наплыве, тогда как двоюродный брат Калеб лежит в одном из моргов Флагстаффа, убитый своей же собственной мечтой.
Как-никак, Джед его единственный наследник.
Джед покачал головой, словно совершая поминальный обряд, и мысленно произнес надгробную речь из двух слов: «Олух несчастный».
И продолжил свой путь по залитому солнцем тюремному дворику. Противоположная стена с колючей проволокой отбрасывала благословенную тень.
На стене, как водится, стоял часовой. Против света Джед не мог разглядеть его лица, а видел только силуэт с помповым ружьем на фоне голубого неба. Джед направился в другой конец двора, чтобы укрыться от солнца. Он нарочно наступил на тень часового с его дурацкой, нацеленной в землю пушкой. Улыбаясь, он припечатал башмаком голову тени и представил, с каким наслаждением проделал бы то же самое с ее обладателем.
Он дошел до ограды, сел на землю и привалился к шероховатому бетону, приятно холодившему кожу сквозь ткань рубахи.
Сел и стал думать.
Странная какая-то история.
Бессмысленная.
Он все подчистил за собой после происшествия возле угольного карьера. Стер все отпечатки, тщательно промыл из шланга салон машины. Сжег одежду, которая была на нем тогда. Прежде чем закопать мальчишку, протер его тело бензином, чтобы уничтожить возможные физиологические следы, хотя и попытался их не оставлять, несмотря на все свое возбуждение.
Поэтому не будет никакой дактилоскопии, ДНК и всех прочих хитростей, которые берут на вооружение эксперты-криминалисты.
Что до фотографий, найденных в его компьютере, – они, конечно, могут представить его на суде в невыгодном свете, но сами по себе ничего не доказывают.
Остаются показания старика, который якобы видел его, но Риттенхаур – или другой защитник – без труда разделается с ними. Вспомнив обрюзглого, потного адвоката, который предстал ему в комнате для допросов, Джед брезгливо поморщился. Этому свой член по нужде из штанов не вытащить, не то что человека из тюряги. Ну и черт с ним; если эта пародия на адвоката не сделает того, что от нее требуется, так его высокопоставленные друзья почешутся, раскошелятся и наймут лучших крючкотворов юго-запада, с их мантиями и хорошо подвешенным языком.
Он слишком много знает, чтоб эти столпы вот так просто его кинули.
Словом, беспокоиться ему не о чем.
Джед завел руки за голову и начал хрипловато напевать песню Тоби Кита. Часовой на ограде перегнулся через парапет – проверить, чем он занят. Джед заметил его движение по метнувшейся тени и, даже не оборачиваясь, выбросил кверху сжатый кулак с вытянутым средним пальцем.
Вот тебе, говнюк, проверяй.
Он продолжал напевать и размышлять о будущем, пока что-то на другой стороне двора не привлекло его внимания. Он не столько даже уловил это зрением, сколько почувствовал каким-то атавистическим, звериным чутьем.
Да, вот оно опять.
Джед оборвал песню и вгляделся.
Потом поднялся на ноги и с высоты своих метра восьмидесяти трех окинул взглядом весь двор.
От того, что он увидел, у него зашевелились волосы на руках.
Джед Кросс в жизни своей ничего не боялся. Он был силен физически, не ведал сомнений и, уж конечно, не считал себя сумасшедшим. Он был больше чем уверен, что сможет противостоять любой угрозе, исходящей от человека или от зверя.
Но врожденного хладнокровия оказалось недостаточно для того, что предстало его глазам.
Джед Кросс осознал, что уже не владеет ни телом, ни своей черной душой.
Он прижался к бетонной ограде, как будто желая замуровать себя в ней, напустил в штаны и завопил во всю глотку.
Глава 18
Роберт Бодизен толкнул металлическую дверь и с неохотой вышел из коридорного полумрака под солнце тюремного двора. В противоположном от него углу группа людей столпилась над двумя трупами, распростертыми на земле. Перед глазами пестрели синие полицейские мундиры, яркие жилеты санитаров, штатская одежда. В хаотичном мелькании взад-вперед-вверх-вниз он разглядел поставленные на землю носилки.
Роберт немного помедлил. Вытащил кисет, бумагу, свернул самокрутку и закурил, справедливо полагая, что теперь уж ему долго не удастся спокойно выкурить сигарету. Еще недавно он сидел у себя в кабинете, курил всласть и думал, что ситуации хуже для сыщика быть уже не может.
А теперь, еще не зная, что предстанет его взору, он был больше чем уверен: по сравнению с этим прежняя ситуация покажется ему манной небесной.
До сих пор на нем висел труп с раздробленными костями и ни в какие рамки не укладывающимся способом убийства. Дейв Ломбарди во время вскрытия подтвердил предварительный диагноз, сделанный в «Дубах», добавив при этом, что ни с чем подобным до сих пор не сталкивался.
Как, впрочем, и Роберт.
Но если на этом работа патологоанатома заканчивалась, то у сыщика она только начиналась. Пожалуй, труп можно было поместить в классическую категорию литературных ребусов. Обнаружен в помещении, запертом изнутри, никаких следов, никаких отпечатков, никаких признаков взлома.
Ничего.
Полицейские вдоль и поперек прочесали жизнь Калеба Келзо в попытке найти хоть что-то загадочное в существовании человека, который родился и вырос в небольшом городке с населением шестьдесят тысяч душ, где все знают друг друга как облупленных.
И тут опять-таки полный нуль: ни денег, ни врагов, ни близких друзей, кемпинг на грани краха, заложенное-перезаложенное имущество и нелепая мечта когда-нибудь стать богатым и знаменитым.
Хотя что в ней такого уж нелепого, в его мечте?
Кто об этом не мечтает, скажите на милость.
Детектив Роберт Бодизен невольно сочувствовал и Калебу Келзо, и себе, и всем остальным.
Мешок подобных иллюзий почти каждый простой смертный тащит на своем горбу, не замечая, что мешок-то дырявый. Содержимое мало-помалу высыпается на дорогу, а груз тем не менее кажется все тяжелее. И наконец в один прекрасный день он обнаруживает, что мешок пуст, а жизнь прошла.
Таких историй он и в жизни, и на службе насмотрелся вдоволь, чтобы еще чему-то удивляться. В этом городе и в других, ему подобных, люди живут в постоянном напряжении. Да нет, боже упаси, никаких открытых конфликтов. Но земля эта как была, так и осталась пограничной, извечным барьером между белыми, живущими настоящим и смотрящими в будущее, и индейцами, которые отвергают любое будущее, если оно не уходит корнями в прошлое.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});