— Но как же так, это крапивное семя губит все начинания! — горячился Александр Степанович, бросая в переселенца хлесткие фразы.
— Да, губит, но привычно же, да и только ли губит? Вам ли не знать, как министерские ежегодно подают прошения об увеличении ассигнования на образование.
— Но…
Человек своего века, профессор разделял всеобщее заблуждение об исключительной вредоносности бюрократии. В родном времени страдал этим и Федотов, пока к средине девяностых не убедился, что с приходом капитализма исчезли лишь вопли демократов о негодяях-чиновниках, зато самих «негодяев» стало заметно больше. Удивительно, но готовя профессора, Борис впервые всерьез осознал, что чиновничество везде одинаково и другим быть не может по определению. Оно может воровать, а может не воровать. Может крышевать, а может не крышевать, — главное, в какую позу его поставить. Что характерно, это в равной мере относилось и к гражданским, и к военной-ментовко-кагэбешным чиновникам. Что прикажут, то и сделают. Механизма, однако, а на железку обижаться глупо.
Именно эту незатейливую мыслишку Борис всеми силами внедрял в сознание аборигена. Не обижаться, не принимать близко к сердцу. Почему он это делал? Переселенцу не давало покоя отсутствие воспоминаний о профессоре после девятьсот пятого года. Вот и сейчас эта беседа продолжилась:
— После удара я долго размышлял над вашими словами о невозможности быстрых изменений в психологии чиновников, но как вы пришли к такому выводу?
— Как пришел? — Борис задумался.
К пониманию инерции культурных традиций, Федотов доходил неспешно, в основном интуитивно, пока не наткнулся на книгу Григория Кваши «Астрология без звезд». В ней автор показал свое видение циклов исторического развития России. Пораскинув мозгами, переселенец пришел к мысли применить постоянную времени к темпу изменения исторических события. По здравым рассуждениям эта величина должна была соответствовать смене поколений, т. е. двадцати — двадцати пяти годам. Получалось, что коль скоро изменение любой системы длится три-четыре постоянных времени, то государство после мощного революционного толчка должно окончательно успокаиваться за семьдесят… восемьдесят лет, а процесс трансформации в самом общем виде должен иметь характер выполаживающейся экспоненты.
Этот вывод удивительным образом совпал с процессами в СССР. Стремительные в начале темпы изменения культуры постепенно замедлялись, а конец эпохи Брежнева и вовсе признали периодом застоя. Нечто аналогичное происходило и при Петре Великом.
Распространяться о собственной «гениальности» Борис благоразумно поостерегся, навешав лапши о случайной беседе с незнакомцем.
— Не дай бог такое узнать моему батюшке, — вздохнул Александр Степанович, — священнику было бы больно слышать о единстве физической картины мира и божественной природы человека, но мне ваши выводы опровергнуть нечем. Публиковаться не собираетесь? — в вопросе едва уловимо прозвучало утверждение.
Борис посмотрел в окно. Раскидистая черемуха старательно затеняла назойливое летнее солнце, а в период цветения от нее наверняка кружится голова.
— Зачем попусту тормошить людей, — гость устало пожал плечами.
— Борис Степанович, вот подборка статей Маркони, — сменил тему профессор, — но я решительно вас не понимаю. Почему вы сами не отметете эти недобропорядочные наскоки, почему за вас это делают европейские ученые? Вот их статьи, — заметно волнуясь, Попов передал Федотову вторую папку. — По существу, на ваших материалах некоторые из них сделали себе имя, что по праву принадлежит вам! Как же так? Вы же сами говорили, что печататься надо без промедления и вдруг…
От волнения у профессора заметно увеличился тремор правой руки. Надо было срочно менять тему.
— Господин профессор, вот вам электрическая загадка: «Висит груша нельзя скушать».
— Лампочка, прошлый раз вы это сами говорили, — сердито отмахнулся собеседник.
— А вот и не угадали — тетя Груша повесилась.
— Борис Степанович! — округлившиеся глаза профессора и изменившийся тон показали — эффект достигнут.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А что, Борис Степанович? А если я боюсь сглазить, или я уже не человек? — опешившему профессору оставалось только озадаченно лупать глазами. — Как только все разрешится, вы первым узнаете о замысле, — дурацкое окончание «мамой клянусь» Федотов благоразумно не произнес.
«Уф, пронесло. Теперь клиент точно отвлекся», — а еще Борис в который раз подумал, как же погано манипулировать хорошими людьми. Взять, к примеру, Попова. Коттедж на берегу Москва-реки его уже ждет. Там он по-настоящему придет в себя. Конечно, профессор сам отказался, но Борис-то понимал, что мог бы настоять, а вот нужнее Попов в Питере, и все тут.
Как бы в подтверждение этой мысли профессор заметил, что не далее как на прошлой неделе к нему обратились из Технического комитета с вопросом: «Не лучше ли заказать новые станции у германцев?»
— Рогов?
— Он самый, — вздохнул профессор, — капитан первого ранга Рогов Феликс Владимирович.
— А вы знаете, — задумчиво протянул переселенец, — похоже, Феликс Владимирович нам серьезно подыграл.
— ??
— Скорее всего, морякам выделены средства на новые станции, о чем Сименс естественным порядком узнал в первую очередь. А я-то ломаю голову, зачем меня вызвали в Адмиралтейство. Если к тому присовокупить приглашение от фрицев, то тем более все становится по местам. Теперь цену на лицензию им точно не сбить, — Федотов в предвкушении радостно потер руки.
— Почему Фрицев? — невпопад поинтересовался профессор.
— Потому что швабы.
— Не любите вы их.
— Я вообще запад не жалую. Слишком он нагло принижает роль России. Кстати, о птичках, помните, вы высказали мысль о многослойности ионосферы? Так вот, уважаемый профессор, примите мои искренние поздравления — многослойность можно считать доказанной, а вот это материалы, — Борис передал Александру Степановичу толстенную папку, которую тот тут же попытался просмотреть.
— Стоп, стоп, все потом, и вообще, вы знаете, почему эта статья выйдет только за моей подписью? — вновь огорошил профессора Федотов. — Потому, что самый высотный слоя я называл «слой Пи». И пусть вся просвещенная Европа хоть из штанов выпрыгивает, но это будет «слой Попова».
* * *
Военное министерство встретило Федотова в точности, как оно встречало тысячи других посетителей в штатском — блеском эполет дежурного подпоручика и едва заметным пренебрежением во взгляде. Зато в кабинете заместителя начальника инженерного управления саперного департамента отношение существенно отличалось — Бориса изучали.
Первое впечатление едва ли не самое главное. В эти мгновенья многое раскрывается, потому-то так важен правильный настрой посетителя. В той же мере это относится и к принимающей стороне, поэтому липкий взгляд слева и любопытно-доброжелательный справа дали Федотову гораздо больше, нежели хотелось бы хозяину кабинета. Полковник Чижов сидел по центру и никак себя не проявлял. Ну, что значит никак, спокойно-деловое выражение тоже говорило о многом.
Доклад адъютанта по-военному краток: «Господин полковник, к вам прибыл директор Русского Радио, Федотов Борис Степанович». Представление принимающей стороны прошло в таком же стиле: полковник Денис Игнатьевич Чижов, офицеры управления капитаны Сокольцев Дмитрий Максимилианович и Михайлов Фрол Николаевич. Капитаны наверняка радисты, а полковник по большей части администратор. Фамилия Сокольцев показалась Федотову знакомой. Среднего роста, круглолиц, темноволос, с аккуратными небольшими усиками.
«Не он ли спроектировал полевую радиостанцию образца 1905 года? А ведь точно, он самый», — об изобретателе Борис узнал совсем недавно.
После представления зазвучали дежурные вопросы о дороге, о погоде в Москве. Казалось бы, зачем эти пустяшные фразы и ответы? Они важны в той же мере, как и первые обязательные «Да/Нет» при тестировании на полиграфе. Правда, в отличие от детектора лжи, в таких разговорах тестируются обе стороны. К примеру, отсутствующее выражение на лице капитана Михайлов, обдавшего посетителя липкой алчностью, намекало на неуверенность или зыбкость позиции.