Птахшепсес умолк. Испытывающими глазами он смотрел на собравшихся.
— Почему казначей бога не собирает налоги с земледельцев и ремесленников? — спросил молодой жрец.
Птахшепсес сдвинул брови, но, видимо, подумав, решил познакомить всех с положением в стране подробнее:
— Мы здесь с вами одни и можем говорить откровенно. На земледельцев еще налоги набавят, но ведь вы знаете, с каким трудом их собирают каждый раз. Больше двух десятилетий мы отрываем от земли самых здоровых и сильных; многие из них не возвращаются обратно со строительства пирамиды, часть превращается в калек, от которых в земледелии мало пользы. Много лет каналы плохо чистятся, затянулись илом, плотины обветшали. Положение земледельцев отчаянное: верхние земли от недостатка рабочих рук плохо орошаются, и зерна собирается одна треть того, что было раньше. Всем вам известно, что за последние два года разливы реки были низкими, и урожай снят чуть больший, чем в голодные годы. Непомерные налоги, неоднократно повышаемые, довели земледельцев до нищеты. Налоги на пути к казне теряются среди тех, кто их собирает.
На строительстве очень тяжелое положение. От недоедания и от несвежей пищи ежедневно умирает несколько десятков человек. Уменьшены ежедневные порции пищи, и люди по своему настроению готовы к бунту. А вы знаете, что такое бунт и чем он грозит всем нам? Силой власти мы сдерживаем недовольство людей. Три дня тому назад два отряда отказались выйти на работу и тайно послали ходоков к царскому визирю, но, к счастью, их успели перехватить и бросили в подземелье.
О грядущем страны должны радеть вы, святые мужи, и для предотвращения грозы со стороны собственного народа храмы должны принести жертвы. Пирамида должна быть окончена. Это только укрепит и возвеличит могущество нашего царя и прославит наше время в веках. Страх перед богами, перед могуществом царя помогает держать в повиновении народ. Укрепление веры приуножает наши богатства. Всем известно, где власть — там и богатство.
Святые мужи должны знать, что Священная пирамида настолько поражает гостей и послов наших ближних и дальних соседей, что ее величие действует сильнее и вернее, чем созерцание величайших армий. Изумленные ее грандиозностью, умолкают замышляющие войны, ибо невозможно не убояться такого царя такой страны, которые в состоянии замыслить создание подобного чуда, но самое главное — довести этот замысел до конца. И вся страна, весь народ выполняют этот замысел! Какова же должна быть сила и власть царя, если он в состоянии осуществить такие постройки.
Но мы знаем, что нелегко дается это Кемет. Самое опасное — падение системы орашения, — этой основы благоденствия страны. В столь трудный час храмы должны прийти на помощь царю. Жречество всегда было опорой царей. Теперь все храмы должны принять на себя часть тяжести. По этому важнейшему государственному делу я и собрал вас. Надо решить, что можем отдать из своих богатств на Ахет Хуфу.
Утомленный длинной речью, верховный жрец умолк. Под широким лбом проницательные глаза его, сверкая в свете факелов, пронизывали собратьев. В легком дуновении воздуха огни отбрасывали неровные тени на его лицо, озабоченное и в то же время торжественное.
— Дозволь мне, великий и мудрейший наш отец, высказать свое мнение. Я думаю, братья мои, сидящие здесь, будут с ним согласны, — выступил вперед Яхмос. И продолжал негромким, но властным голосом: — Храм Птаха — важнейший и самый богатый в столице. Мы должны отдать все запасы зерна за все предыдущие годы и оставить себе урожай двух последних лет. Кроме того, запасы кожи, тканей, рабов человек триста, двести древесных стволов, запасы меди, инструментов. Наберется изрядное количество овощей. — Он поднял выше голову, и в голосе его зазвучали угрожающие ноты: — Кто из нас осмелится возражать против помощи живому богу, да будет он жив, здоров и могуч!
Под его холодными сверлящими глазами жрецы поспешно закивали бритыми головами.
Птахшепсес, удовлетворенный, смотрел на своего любимца. Он всегда легко и быстро помогал разрешать трудные вопросы. Правда, он часто неумолим, и его не любят за жестокость, но в делах он очень энергичен.
Верховный жрец встал. Он возвышался теперь спокойный и по-особому торжественный, в шкуре роскошной окраски. Желтые и коричневые пятна на ней горели золотистым огнем.
Медленно подошел он к столу, на котором лежал священный древний папирус, почитаемый как святыня, и, склонившись перед ним на колени, произнес:
— Клянусь священной Эннеадой* [32] хранить в строжайшей тайне слышанное здесь. И если нарушу клятву, да свершится надо мной справедливый и беспощадный суд жреческого братства!
За ним подошел Яхмос. После него неторопливо подходили остальные. Приглушенно звучали слова клятвы, запрещающей разглашать государственные тайны.
Ночной совет закончился. Жрецы с факелами начали расходиться, и только Яхмос, задержавшись, пошел в другую дверь за верховным жрецом. Зал советов опустел. Все погрузилось в тишину и мрак.
Ошеломленный Инар лежал на стене и, забыв обо всем на свете, наблюдал за происходившим внизу. Впервые в его жизнь ворвались бурные события. Он задумался о жизни родной страны. Он и не подозревал, что положение в стране такое тяжелое, хотя и слышал многое. Вздрагивая и трепеща от сложного благоговейного чувства, слушал он клятвы жрецов, произносимые глухими торжественными голосами.
Но когда снова стало тихо и темно внизу, до сознания вдруг с ужасающей ясностью дошло, что он присутствовал на совещании, где обсуждались государственные тайны. Теперь его мысли вернулись к собственному опасному положению. Если его обнаружат, он не только будет признан осквернителем храма, но, что во много раз хуже, человеком, подслушавшим государственные секреты. Он вспомнил клятву жрецов. Кому нужны горечи его семьи, если весь народ живет в жесточайших лишениях, а жрецы беспокоятся не об улучшении его положения, а лишь об опасности бунта. Кто поможет ему, когда миллионы стонут от нищеты и гнета? Кто осмелится пойти против могущественных жрецов и живого бога, заслоненных армией и огромным аппаратом чиновников? Жрецы никогда не пойдут против царя, хотя сами считают его затею разорительной. Набавят налоги? Инар горько усмехнулся.
Он был взволнован и напуган. Ему хотелось лишь одного: покинуть опасное место. Он лег на спину, чтобы успокоиться.
В темно-синей, почти черной глубине неба горели и вздрагивали звезды. Огромное, простое, оно хранило величавый покой и было недосягаемо далеким от мелкой человеческой суеты. Ветер обвевал его горячую голову, полную горьких и трудных мыслей. Давно затих в глубоком сне большой, утомленный долгим днем город. Настороженная тишина окутывала храм и его владения. Только тихо шелестела листва. Постепенно он успокоился и начал обдумывать свое положение. До сего времени он не был замечен никем. После дневного изучения он хорошо ориентировался в постройках, окружающих храм. В помещении храма Тети не могла быть. Видимо, она была где-то в боковых пристройках всяких служебных помещений, которых было очень много на площади, примыкающей к храму.