Надо признать, что, хотя работы Уорхола обычно тиражировались в нескольких экземплярах, они не являются точными копиями. Как правило, на самых дорогих экземплярах шелковая основа безупречна, а красная краска точно ложится на губы объекта. Стоят ли эти особенности такой разницы в цене? Уорхол стремился к тому, чтобы каждый экземпляр чем-то отличался от остальных; одним нравится одно, другим другое. Данная «Оранжевая Мэрилин» провела тридцать лет в двух немецких музеях; в городском музее Дармштадта с 1970 по 1981 год и во франкфуртском Музее повременного искусства с 1981 по 1997 год.
Еще одним неудачливым участником битвы за «Оранжевую Мэрилин» был лондонский торговец бриллиантами Лоуренс Графф. В 2006 году он приобрел более редкую «Красную Лиз»; на этом аукционе все покупатели, кроме одного цюрихского дилера, вышли из игры на 7 миллионах долларов. Графф и дилер остались вдвоем и подняли цену до 12,6 миллиона долларов. В это же время продавалась по крайней мере еще одна версия «Красной Лиз» по цене чуть ниже 6 миллионов долларов.
Существует статистика, иллюстрирующая ситуацию во время аукционного процесса, когда участников заносит. Примерно один из восьми удачливых покупателей на аукционе произносит, подходя к кассе: «Мне кажется, я не забирался так высоко». Специально на такой случай аукционные дома ведут аудио- и видеозапись всего процесса торгов. Иногда происходит иначе: победивший участник, обычно с Ближнего Востока, подходит к кассе и говорит: «Да, я знаю, что предложил 200 тысяч долларов, но, может быть, вы согласитесь на 175 тысяч?»
Если неудачливый участник после аукциона нередко жалеет, что не сделал «еще одного маленького шага» и вышел из игры, то победитель (который, вполне возможно, сделал много шагов вверх от установленного им для себя Максимума) иногда тоже испытывает сожаление, — по уже о сделанной покупке. Это настроение знакомо всем, кто покупал первый в своей жизни дом и просыпался на следующее утро с панической мыслью: «Сколько-сколько я должен буду заплатить?» Аукционный дом всегда старается успокоить покупателей, хотя никто об этом не просит. Так, на следующий день покупателю может позвонить специалист аукционного дома с поздравлениями. Покупателю лишний раз говорят, что он поступил мудро, что приобретенное произведение искусства не обманет его ожиданий. Но сожаление о покупке, как правило, быстро проходит; увлеченные коллекционеры помнят только свои неудачи. Эми Капеллаццо из «Кристи» говорит, что им почти никогда не звонят на следующий день покупатели с вопросом: «Не переплатил ли я?»
Покупка произведения искусства на «Кристи» иди «Сотби» — верное средство против подобных опасений и сожалений. Достаточно просто сказать: «Я приобрел этого Бэкона на вечернем аукционе «Кристи», — и вряд ли кто-нибудь станет критиковать вашу картину или ее стоимость Если же покупатель всерьез расстроен покупкой, специалист аукционного дома согласится снова выставить ее на продажу, но посоветует выждать год или два, чтобы картина вновь приобрела «свежесть».
Иногда с сожалением о сделанной покупке помогает бороться даже процесс оплаты. Калифорнийский коллекционер Эли Брод, купив картину Роя Лихтенштейна «Мне... мне очень жаль» (1965) с изображением заплаканной блондинки за 2,47 миллиона долларов, придумал заплатить за нее карточкой «Америкен экспресс». У миллиардеров очень высокие лимиты оплаты по карточкам. Брод получил на этом бонус размером в 2,47 миллиона полетных миль, которые тут же пожертвовал местным студентам-художникам, — а «Сотби» пришлось заплатить 1% за пользование карточкой, что обошлось аукционному дому в 24 700 долларов из 227 тысяч долларов комиссионных. После этого «Сотби» ввел правило принимать с карточек платежи только до 25 тысяч долларов — этого хватит разве что на то, чтобы слетать из Нью-Йорка в Лос-Анджелес.
Экономисты разрабатывают специальные игры, моделирующие ситуацию аукциона; эти игры должны научить участников принимать во внимание и заранее просчитывать нелогичные и ничем не обусловленные действия других людей. Один из примеров — игра «сороконожка», часть экономического сектора теории игр; дерево этой игры на бумаге напоминает сороконожку, отсюда и название.
В базовом варианте играют двое. Игроки А и Б садятся за стол друг напротив друга. Водящий, которого мы можем называть аукционистом, кладет между ними на стол 1 рубль. Игрок А может взять рубль, и на этом игра закончится. Если А не берет рубль, аукционист добавляет еще 1 рубль и предоставляет игроку Б выбор: взять 2 рубля и закончить игру или пропустить ход. Если Б не берет деньги, аукционист добавляет еще 1 рубль и предоставляет тот же выбор игроку А. Кучка денег на столе может расти до известного обоим игрокам предела — скажем, до 50 рублей.
Поскольку в конце игры Б гарантированно получит 50 рублей, благоразумный игрок А захочет взять деньги ка шаг раньше, то есть 49 рублей. Б это знает; поэтому, считая А благоразумным, он обязательно возьмет деньги еще на шаг раньше, то есть 48 рублей — и так далее, до начала игры, когда А по идее должен взять первый рубль и тем самым закончить игру.
Есть и еще один логичный и рациональный (но слишком оптимистичный) сценарий, где игра доходит до 50 рублей, потому что А считает, что Б поделится с ним выигрышем, хотя никакой предварительной договоренности между ними нет. Чтобы выигрыш действительно был поделен, каждый игрок должен быть уверен, что второй также провел все эти расчеты и — еще более важно — что чувство справедливости победит в нем жадность. Это примерно как считать на аукционе, что соперник, победив без труда в борьбе за одну картину, не будет участвовать в торгах на следующую и позволит вам приобрести ее.
Что же происходит на самом деле? Студенты или бизнесмены, принимаясь за эту игру, почти никогда не останавливаются на одной партии. Игрокам кажется, что «иррациональное» поведение позволит им добиться большего успеха, чем благоразумное и предсказуемое. При этом ни один игрок не считает свое поведение неразумным — ведь радость от успешного блефа и победы в состязательной игре сама по себе является достаточной наградой.
Если аукционист своим поведением побуждает А и Б оставаться в игре, оба игрока, как правило, увлекаются и заходят в игре дальше. «Подумайте, если бы ваш противник вел себя благоразумно, он забрал бы деньги раньше... Сделайте еще шаг и посмотрите, как далеко вы сможете зайти, прежде чем ваш соперник проявит благоразумие!» И оба продолжают игру, потому что на кону на самом деле не просто деньги... Точно так же победа в аукционной борьбе за триптих Фрэнсиса Бэкона или «Оранжевую Мэрилин» даст коллекционеру гораздо больше, чем тихое и анонимное приобретение этих же вещей в галерее за углом.
Тайны аукционного мира
На аукционах назначаются новые ценности, а желание возводится в ранг идола.
Джерри Зальц, арт-критик
Как подумаешь, что купить что-то на аукционе — значит заплатить больше, чем стоит эта вещь, по мнению любого из сотен присутствующих в зале людей, — очень отрезвляет.
Посетитель аукциона, сидевший рядом со мной на новогоднем аукционе «Сотби»
В первый раз, когда я оказался на художественном аукционе в качестве полноправного участника — зарегистрированный честь по чести и с карточкой в руке, — меня Сразу же охватили сомнения. Неужели цены действительно могут быть так высоки, как предполагает эстимейт? Или Мужчина рядом со мной в костюме от Армани — это сотрудник аукционного дома, цель которого — загнать цены повыше? Если я почешу нос или сниму очки в неподходящий момент, не окажется ли, что я только что согласился приобрести картину, за которую не смогу заплатить? Позже я понял, что эти вопросы очень наивны; существует множество гораздо более интересных вопросов, которые я мог бы себе задать. Представления об аукционах, которыми я обладал в начале работы над этой книгой, оказались по большей части неполными или просто неверными.
Кое-что на аукционе очевидно с первого взгляда — это количество людей в зале, принимающих в торгах активное участие, окончательная цена лота, представление, которое устраивает аукционист. Почти все остальное неочевидно и просто непонятно: кто на самом деле делает ставки, как устанавливаются эстимейты и резервные цены, какие из предложений цены реальны, а какие берутся с потолка. Не сам ли аукционный дом владеет выставленным на продажу произведением? Может быть, он гарантировал коми тенту определенную цену и потому имеет в этом деле финансовый интерес? Как получается, что дилеры — а ином» и коллекционеры, — которые не принимают участия в торгах, иногда впоследствии оказываются владельцами картины? Ответы на эти вопросы представляют собой часть тайн аукционного мира.
Физическое присутствие участника торгов в зале аукциона значит очень мало. На самом деле этот человек может представлять кого угодно. В процессе регистрации аукционный дом просит предъявить удостоверение личности и требует некой гарантии того, что участник сможет внести предложенную им цену, — но это означает всего лишь, что нужно предъявить паспорт или банковское письмо-рекомендацию. Получив карточку, участник может смело вступать в сражение как за самые дешевые, так и за самые дорогие лоты. Но, поскольку человек, непосредственно предлагающий цену, может быть дилером или агентом и представлять кого-то другого, будущий владелец картины остается невидимым и абсолютно анонимным.