он становится Защитником. Вторая тысяча дарит ранг Покровитель. Третья — ранг Крепость. Четвёртая — ранг Алмазный Щит. Пятая — Дух-Хранитель. Если потенциал мага насчитывает число более пяти тысяч, то пятый ранг с каждой тысячей поднимается на новый уровень. Например, Дух-Хранитель первого уровня, второго уровня и так далее.
Примерно с середины урока я, подобно шаманке Беловой, во все уши слушал профессора Фергаса, записывал за ним лекцию, а заодно будто смотрел кино.
Он рассказывал, а белый огонь над столом менял форму, показывая сначала обычного воина со щитом, а затем, с каждым рангом, меняя облик Стража и его защиты.
В итоге на ранге Дух-Хранитель перед нами предстал уже могучий маг в доспехе и с огромным щитом, пылающим разными магическими Сферами.
Я невольно представил себе Мичи Хегевару в этом образе.
А потом и Горо Исиму.
Оттого мне не терпелось поскорее пойти на занятия по Линии Стражей, но следующим уроком в моём расписании значилось… пение. И теперь мне ещё сильнее хотелось придушить смотрителя Храмова.
В конце занятия Фергас объявил о том, что он занимается ещё и распределением первокурсников по факультативам, и у него можно записаться ещё на другие дополнительные занятия.
Перед каждым студентом легли листки со списком предметов, из которых нужно было выбрать два.
С первым у меня не возникло проблем. Я сразу же поставил отметку напротив «Иностранных языков», а вот над вторым пришлось подумать.
Когда выбираешь между «Музыкой», «Философией», «Театром», «Архитектурой», «Историей культурного наследия» и «Живописью», то сложно решиться хоть на что-то, потому что ни на что идти не хочется.
— Через полгода можно выбрать другой предмет, — шепнул мне Илья, видя, что я медлю. — Это же дополнительные занятия, а не основные. Так, для общего развития.
В конце концов, я поставил галочку напротив «Истории культурного наследия». Возможно, там расскажут про древние артефакты, кто знает.
— А я на «Театр» пойду, — признался вдруг Илья, показывая мне свой лист.
Кроме «Театра» он записался ещё и на «Живопись». Видимо, решил культурно обогатиться на всю катушку. Но недолго я над ним потешался, потому что вскоре сам пошёл к Жрецам на Пение.
Следом за мной отправилась и «Шаман Белова». Она входила в низко-слабую группу по своей Линии.
Внутри Башня Жрецов оказалась очень даже ничего.
Я ожидал увидеть мрачное убранство и полумрак, но вместо этого в Башне было светло, даже ярко. Коридоры и залы украшали светильники, гигантские люстры, цветные мозаики на окнах и фрески на потолках.
На стенах в золочёных рамках висели отрывки из священных текстов и песен, портреты прошлых и нынешних преподавателей, на пьедесталах за стеклом стояли магические бубны и древние фолианты.
Народу в Башне толпилось прилично, и всё это были Жрецы. Они спешили, толкались, переговаривались между собой с серьёзными лицами, и я со своим белым гербом Витязя смотрелся тут лишним.
Порой некоторые на меня даже косились: мол, ты не заблудился, вообще? Башня Витязей не слева, а справа от Главной.
По дороге я неожиданно столкнулся с Ючи Хамадой, любимчиком учителя Ма.
Ничего не выдавало того, что несколько дней назад он сломал ногу в Котлованах и пережил не самые приятные приключения.
Увидев меня, он расплылся в улыбке, хотя обычно никогда ко мне эмоций не испытывал.
— Привет! — Хамада подошёл ко мне в компании двух парней. — Осваиваешься?
— На Пение иду, — без энтузиазма сообщил я.
— Все Жрецы должны уметь петь и владеть ораторским искусством. От этого зависит сила их воздействия.
— А как чувствуют себя остальные?
— Грича быстро на ноги подняли, а вот с Джанко, говорят, пришлось повозиться. Тяжёлые раны.
Меня кольнула вина. Ведь на девушке были мои раны.
— И поздравь, — добавил Хамада, — мне определили активное число резерва. Тысяча четыреста из шести тысяч. А у тебя сколько?
— Сто, — не моргнув глазом, сообщил я, хотя внутри всё напряглось от того, как изменились в лице трое Жрецов, будто из человека я вдруг превратился в слизняка.
— А, ну… — Хамада прочистил горло и добавил: — Это поправимо.
— И Пение тебе точно поможет, — усмехнулся приятель Хамады (врезать бы шутнику по роже).
Тем временем сам Хамада наклонился к моему уху.
— Сегодня вечером надо будет сдать отчёты в Канцелярию. Распоряжение Бажена Орлова. Насчёт того, что мы делали в Котлованах.
Я помрачнел.
Не хотелось отчитываться перед Баженом, да ещё клясться потом в Канцелярии, что написал правду. В этом вопросе приходилось надеяться только на Галея. Раз он сам предложил письменный отчет, значит, есть лазейки, чтобы не рассказывать Бажену всё до мелочей, ведь тогда придётся поведать и про стюарда, и про карту, и про атлас. Да про всё.
Когда я наконец дошёл до нужного кабинета, то попал в зал со сценой.
На ней уже выстроились человек пятнадцать Жрецов, а внизу перед ними стоял жуткого вида рыжеволосый верзила, рожей больше похожий на уголовника. Ни чёрная туника преподавателя, ни шёлковый колпак на макушке не делали из него учителя, которому можно доверять.
Он дождался, когда все соберутся, затем молча поставил перед каждым учеником пюпитры с листками молитв, после чего… запел сам.
Самозабвенно, вдохновенно, прикрывая глаза от удовольствия. У него был глубокий баритон, и пел верзила отменно. У нас бы он точно стал звездой.
Исполнив короткую молитву, учитель наконец заговорил:
— Вот так и вы должны уметь, дорогие певцы. И этому мы будем учиться.
— Это Шаман Жозес, один из певцов столичного театра оперы, — прошептала Белова, которая снова оказалась рядом со мной. — Ты видел его бубен?
Это был самый дурацкий вопрос из всех дурацких вопросов сегодняшнего утра.
— Нет, не видел.
— Это же произведение искусства…
Ей пришлось умолкнуть, так как наш несуразный хор начал петь.
Сначала верзила распределил нас по голосам, а затем заставил исполнить молитву. Снова и снова мы запевали, пока в глотке не запершило. Я не припомню, чтобы вообще когда-либо занимался пением, да и слуха у меня не имелось.
Кажется, это касалось и Беловой.
Она завывала так старательно и фальшивила так жутко, что напоминала пожарную сирену. Уверен, эта шаманка могла бы убить любое войско и без магии. Просто исполнила бы им арию.
Когда мы вдоволь напелись, а точнее — навылись, то верзила Жозес дал каждому ученику короткую оценку его таланта:
— Плохо.
— Слабо.
— Ужасно.
— Терпимо, но порой ужасно.
— Скверно.