Читать интересную книгу Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй - Аркадий Аверченко

Вопрос остался без ответа, но мистер Хоуп, по-видимому, не обратил на это внимания. Тонкая белая рука его продолжала скользить взад и вперед по бумаге. К листам, лежавшим на полу, прибавилось еще три. Тогда только мистер Питер Хоуп отодвинул свое кресло и в первый раз посмотрел на вошедшего.

Для Питера Хоупа, старого журналиста, давно знакомого с разновидностью рода человеческого, именуемой «мальчик из типографии», бледные мордашки, лохматые волосы, грязные руки и засаленные картузы были самым обыденным зрелищем в районе подземной речушки Флит. Но тут перед ним было что-то новое. Питер Хоуп не без труда разыскал под грудой газет свои очки, укрепил их на горбатом носу и, наклонившись вперед, долго с ног до головы осматривал гостя.

— Господи помилуй! Что это?!

Фигура поднялась во весь рост — пять футов с небольшим — и медленно подошла ближе.

Поверх узкой синей шелковой фуфайки с огромнейшим декольте на ней была надета совершенно истрепанная мальчишеская куртка перечного цвета. Вокруг шеи обмотано было шерстяное кашне, оставлявшее, однако, большой кусок шеи повыше фуфайки открытым. Из-под куртки падала длинная черная юбка, шлейф которой был обернут вокруг талии и подоткнут под ременный пояс.

— Кто вы? Что вам нужно? — спросил мистер Питер Хоуп.

Вместо ответа фигура, переложив засаленный картуз из правой руки в левую, нагнулась и, схватив подол своей длинной юбки, начала заворачивать его кверху.

— Что вы делаете? — воскликнул мистер Питер Хоуп. — Нет, знаете ли, вы…

Но к этому времени юбка исчезла, оставив на виду во многих местах заплатанные штаны, из правого кармана которых грязная рука извлекла сложенную бумагу, развернула ее, разгладила и положила на стол.

Мистер Питер Хоуп сдвинул очки на лоб и вслух прочел:

— «Бифштекс и пирог с почками — четыре пенса; то же (большая порция) — шесть пенсов; вареная баранина…»

— Мне там пришлось служить последние две недели — в трактире у Хэммонда, — последовало разъяснение.

По звуку этого голоса Питер Хоуп понял — так же ясно, как если бы он раздвинул красные репсовые занавески и посмотрел в окно, — что снаружи, на Гоф-сквер, призрачным морем разлился густой желтый туман. В то же время он с удивлением отметил, что у странной фигуры правильный выговор и правильные ударения.

— Спросите Эмму. Она может вам меня рекомендовать. Она сама мне сказала…

— Но милейш… — Мистер Питер Хоуп запнулся и снова прибегнул к помощи очков. Когда же и очки не помогли разрешить загадку, он поставил вопрос ребром:

— Вы мальчик или девочка?

— А я не знаю.

— Как не знаете?

— А не все равно?

Мистер Хоуп встал и, взяв странную фигуру за плечи, дважды медленно повернул ее, очевидно, предполагая, что это может дать ему ключ к загадке. Но напрасно.

— Как вас зовут?

— Томми.

— Томми… а дальше как?

— Да как хотите. Разве я знаю? Меня всякий по-своему зовет.

— Что вам нужно? Зачем вы пришли?

— Вы ведь мистер Хоуп, Гоф-сквер, дом шестнадцать, второй этаж?

— Да, это мое имя и адрес.

— Вам нужно кого-нибудь ходить за вами?

— Вы хотите сказать: экономку?

— Про экономку не было речи. Я говорю: вам нужно кого-нибудь, чтоб ходить за вами — ну, стряпать, убирать, мести? Об этом толковали давеча в лавке. Старуха в зеленой шляпке спрашивала тетушку Хэммонд, не знает ли она кого подходящего.

— Миссис Постуисл? Да, я просил ее приискать мне кого-нибудь. Вы что же, знаете кого-нибудь? Вас кто-нибудь послал ко мне?

— Вам ведь не очень мудреную нужно кухарку? Они говорили, что вы славный, простой старичок, и хлопот с вами немного.

— Нет, нет. Я не требователен — только бы была опрятная и приличная женщина. Но отчего же она сама не пришла? Кто она?

— А хоть бы и я! Чем я не гожусь?

— Извините, но…

— Чем я не гожусь? Я умею стелить постели и убирать комнаты и все такое. А что касается стряпни, то у меня к этому прирожденная склонность, — спросите Эмму, она вам скажет. Ведь вам не мудреную нужно?

— Элизабет! — позвал мистер Питер Хоуп и, перейдя на другой конец комнаты, стал мешать угли в камине. — Элизабет, как ты думаешь, это во сне или наяву?

Элизабет поднялась на задние лапы и впилась когтями в ляжку своего хозяина. А так как сукно на брюках мистера Хоупа было тонкое, то ответ вышел самый вразумительный, какой только она могла дать.

— Сколько уж мне приходилось возиться с другими людьми ради их удовольствия, — услышал он голос Томми. — Не вижу, почему бы мне не делать того же ради себя.

— Друг мой, я все-таки хотел бы знать, мальчик вы или девочка. Вы серьезно предполагаете, что я возьму вас в экономки? — спросил мистер Питер Хоуп, грея спину у камина.

— Я отлично гожусь для вас. Вы мне дадите постель и харчи и — ну, скажем, шесть пенсов в неделю. А ворчать я буду меньше их всех.

— Полноте, не смешите.

— Вы не хотите меня испытать?

— Конечно, нет! Вы с ума сошли.

— Ну что ж, — ваше дело. — Грязная рука потянулась к столу, взяла меню из трактира Хэммонда и приступила к операции, необходимой для того, чтобы снова спрятать его в надежное место.

— Вот вам шиллинг, — сказал мистер Хоуп.

— Нет уж, не надо, а все-таки спасибо.

— Вздор, берите, — сказал мистер Питер Хоуп.

— Нет, лучше не надо. В таких делах никогда не знаешь, что из этого может получиться.

— Как хотите, — сказал мистер Питер Хоуп, кладя монету обратно в карман.

Фигура двинулась к двери.

— Погодите минутку, — раздраженно сказал Питер Хоуп. Фигура остановилась, уже держась за ручку двери.

— Вы вернетесь обратно в трактир?

— Нет. Там кончено. Меня взяли только на две недели, пока одна из девушек хворала. А нынче утром она пришла.

— Кто ваши родные?

На лице Томми выразилось удивление.

— Вы это про что?

— Ну, с кем вы живете?

— Ни с кем.

— Так за вами некому смотреть? Некому заботиться о вас?

— Что я — младенец, что ли, чтобы обо мне заботиться?

— Куда же вы теперь пойдете?

— Куда пойду? На улицу.

Раздражение Питера Хоупа росло.

— Я хочу сказать: где вы будете ночевать? Есть у вас деньги на квартиру?

— Да, немножко есть. Но на квартиру мне неохота идти — не очень-то там приятная компания. Переночую на улице, только и всего. Дождя сегодня нет.

Элизабет издала пронзительный вопль.

— И поделом тебе! — свирепо крикнул на нее Питер Хоуп. — Как же на тебя не наступить, когда ты вечно суешься под ноги. Сто раз тебе говорил!..

Правду сказать, Питер злился сам на себя. Без всякой к тому причины, память упорно рисовала ему Илфордское кладбище, где в забытом уголке спала вечным сном маленькая хрупкая женщина, чьи легкие не приспособлены были вдыхать лондонские туманы, и рядом с нею — еще более хрупкий, маленький экземпляр человеческой породы, окрещенный в честь единственного сравнительно богатого родственника Томасом — имя самое заурядное, как не раз говорил себе Питер. Во имя здравого смысла, что общего мог иметь давным-давно умерший и похороненный Томми Хоуп с этой непонятной историей? Все это чистейшие сантименты, а сантименты мистер Хоуп презирал всей душой: не он ли написал бесчисленное множество статей, доказывая пагубное влияние сентиментальности на наше поколение? Не он ли всегда осуждал ее, где бы она ему ни встречалась: на сцене или в романе? И все же порой в его уме рождалось подозрение, что, несмотря ни на что, сам он в сущности порядком сентиментален. И каждый раз это приводило его в бешенство.

— Погоди, я сейчас вернусь, — проворчал он, хватая удивленного Томми за кашне и вытаскивая его на середину комнаты. — Сиди здесь и не смей трогаться с места, пока я не приду. — И Питер быстро вышел, захлопнув за собой дверь.

— Немножко тронувшись — а? — обратился Томми к Элизабет, когда звук шагов Питера Хоупа замер на лестнице. К Элизабет часто обращались с разными замечаниями. В ней было что-то располагавшее к доверию.

— Ну да ладно, чего не бывает в жизни, — бодро резюмировал Томми и уселся, как ему было велено.

Прошло пять минут, может быть, десять. Затем Питер Хоуп вернулся в сопровождении полной, солидной дамы, совершенно неспособной — это инстинктивно чувствовалось — удивиться чему бы то ни было.

Томми поднялся с места.

— Вот то, о чем я вам говорил, — объяснил Питер.

Миссис Постуисл поджала губы и слегка покачала головой. Она почти ко всем человеческим делам относилась с таким же добродушным презрением.

— Да, да, — сказала миссис Постуисл, — я помню, я ее видела там. Тогда-то она была девчонкой. Куда ты девала свое платье?

— Оно было не мое. Мне его дала миссис Хэммонд.

— А это — твое? — спросила миссис Постуисл, указывая на синюю шелковую фуфайку.