— Положительно, — ворчал он про себя однажды вечером, распиливая баранью котлету, — положительно, я у нее под башмаком. Этому нет другого названия.
В тот день Питер мечтал о вкусном обеде в своем любимом ресторанчике, со своим милым, старым другом Бленкинсопом. «Он, знаешь, Томми, большой гурман, это значит, что он любит, как ты выражаешься, мудреную стряпню!» Но он забыл, чти три дня тому назад он ужинал с этим самым Бленкинсопом, причем ужин был прощальный, так как на следующий день Бленкинсоп отплывал в Египет. Питер был не очень изобретателен, в особенности по части имен.
— Мне нравятся независимые характеры, — рассуждал сам с собой Питер, — но в ней этой независимости слишком уж много. И откуда она только берется?
Положение становилось весьма серьезным для Питера, хоть он и не признавался в этом. С каждым днем Томми, несмотря на свою тиранию, становилась для него все более и более необходимой. За тридцать лет это была первая слушательница, которая смеялась его шуткам, первая читательница, убежденная в том, что он самый блестящий журналист на всей Флит-стрит. За тридцать лет Томми была первым существом, за которое Питер тревожился и каждую ночь осторожно крался наверх по скрипучей лестнице, чтобы, затемнив рукою свечу, подойти к ее постели и посмотреть, спокоен ли ее сон. Если б только Томми не стремилась непременно «ходить за ним»! Если б она согласилась делать что-нибудь другое!
Питера снова осенила блестящая мысль.
— Послушай-ка, Томми… то есть Джейн, я знаю, что мне с тобой делать.
— Ну, что вы еще придумали?
— Я сделаю из тебя журналиста.
— Не говорите вздора.
— Это не вздор. И, кроме того, ты не смеешь мне так отвечать. Как мой заместитель — это значит, Томми, что невидимое существо, которое помогает журналисту работать, — ты будешь мне очень полезна. Это для меня было бы даже выгодно, Томми, очень выгодно. Я на тебе много денег наживу.
Этот довод был, видимо, понятен Томми. Питер с тайным удовольствием отметил, что подбородок остался на нормальном уровне.
— Я раз помогала одному продавать газеты, — припомнила Томми, — он говорил, что я шустрая.
— Вот видишь! — с торжеством воскликнул Питер. — Здесь только методы различны, а чутье нужно такое же. И мы возьмем женщину, чтоб избавить тебя от домашних забот.
Подбородок взлетел кверху.
— Я могу делать это в свободное время.
— Видишь ли, Томми, мне придется брать тебя повсюду с собой, — ты мне будешь постоянно нужна.
— Вы лучше испытайте меня сначала. Может, я еще и не гожусь.
Питер постепенно усваивал мудрость змия.
— Отлично, Томми. Мы сначала испробуем, годишься ли ты. Может быть, и окажется, что тебе лучше быть поварихой. — В душе он сильно в этом сомневался.
Но семя упало на добрую почву. Первый опыт в области журналистики был сделан Томми совершенно самостоятельно. В Лондон приехал некий великий человек, он остановился в апартаментах, специально для него приготовленных в Сент-Джеймском дворце. И каждый журналист в Лондоне говорил себе: «Вот бы получить у него интервью, — как это было бы для меня важно!» Питер целую неделю носил всюду в кармане лист бумаги, озаглавленный: «Интервью нашего собственного корреспондента с принцем Иксом», а дальше — узенький столбец вопросов слева и очень много места для ответов справа. Но принц был человек многоопытный.
— Удивительное дело, — говорил Питер, кладя перед собою на стол аккуратно сложенный лист, — до него положительно невозможно добраться! Чего я только не перепробовал! Кажется, все хитрости, все уловки… Нет, не берет.
— Вот и старикашка Мартин — тот, что называл себя Мартини, — такой же был, — сообщила Томми. — Как придет, бывало, время платить нам в субботу вечером, — ну, нет к нему приступа, и кончено, и никак ты его не поймаешь! А только я его раз перехитрила, — не без гордости похвасталась Томми, — и вытянула у него десять шиллингов. Он сам дивился.
— Нет, положительно, — продолжал думать вслух Питер, — по совести могу сказать, нет такого способа, дозволенного или недозволенного, которого я бы не испробовал. — Питер швырнул в корзину заготовленный лист и, сунув в карман записную книжку, отправился пить чай к романистке, которая, как было сказано в постскриптуме ее приглашения, больше всего стремилась избежать широкой известности.
Не успел Питер закрыть за собой дверь, как Томми вытащила лист из корзины.
Час спустя в тумане у Сент-Джеймского дворца стоял мальчишка в заплатанных штанах и куртке перечного цвета с поднятым воротником, восхищенными глазами разглядывая часового.
— Ну, ты, полфунта сажи, что тебе здесь нужно? — осведомился часовой.
— Я все думаю: хлопотно, должно быть, сторожить этакую важную птицу?
— Понятное дело, беспокойство, — согласился часовой.
— А как он в разговоре — ничего, обходителен?
— Да как сказать, — часовой переступил с ноги на ногу, — мне-то, собственно, пока с ним не много пришлось разговаривать. Но все-таки ничего, не сердитый. Как присмотришься к нему, ничего.
— Это ведь его окна светятся там, наверху?
— Его. Да ты, братец, уж не анархист ли? Ты лучше скажи.
— Как почувствую, что на меня накатывает, обязательно скажу, — заверил его мальчишка.
Будь часовой более сметлив и проницателен, он мог бы предложить этот вопрос не столь шутливым тоном. Ибо тогда он заметил бы, что черные глаза мальчугана любовно остановились на водосточной трубе, по которой при известной ловкости нетрудно было взобраться на террасу, приходившуюся под самыми окнами принца.
— Хотелось бы мне поглядеть на него, — продолжал мальчик.
— Он тебе что, приятель? — усмехнулся часовой.
— Не то чтобы… а так, больно уж любопытно. На нашей улице только и разговора что про него.
— Ну, брат, так ты торопись. А то он нынче вечером уезжает.
У Томми вытянулось лицо.
— Как же так? А говорили — в пятницу.
— Ага, это ты в газетах прочел? — Часовой заговорил тоном человека, которому все известно. — Я тебе скажу, что ты можешь сделать. — Наслаждаясь непривычным сознанием собственной значимости, часовой оглянулся вправо, потом влево. — Он уезжает сегодня совсем один, в Осборн, поездом в шесть часов сорок минут с вокзала Ватерлоо; никто об этом не знает, кроме, конечно, некоторых, — это уж у него такая манера. Он терпеть не может…
В коридоре раздались шаги. Часовой превратился в статую.
На вокзале Ватерлоо Томми обследовала все вагоны поезда, который должен был отойти в 6.40. Только одно купе сулило кое-какие возможности, — огромное купе в конце вагона, ближайшее к служебному. На нем была надпись «занято», а вместо обычных диванов там стоял стол и четыре мягких кресла. Заметив хорошенько, где находится это купе, Томми прошлась по платформе и растаяла в тумане.
Двадцать минут спустя принц Икс быстро прошел через платформу, никем не замеченный, кроме полудюжины услужливых чиновников, и занял оставленное для него купе. Чиновники низко кланялись. Принц Икс по-военному приложил руку к козырьку. Поезд медленно тронулся.
Принц Икс был тучен, хоть и старался скрыть это. Он редко оставался один, но когда это случалось, он обыкновенно позволял себе, в интересах здоровья, маленькое послабление. До Саутгемптона два часа езды, и, уверенный, что никто не нарушит его уединения, принц Икс расстегнул пуговицы тугого жилета из очень плотной материи, откинул лысую голову на спинку кресла, вытянул огромные ноги поперек другого кресла и закрыл сердитые маленькие глаза.
На минуту принцу Иксу показалось, что в вагоне сквозит. Но так как это ощущение тут же прошло, он не дал себе труда проснуться. Затем принцу привиделось во сне, будто он не один в салоне, будто кто-то сидит напротив него. Сон этот ему не понравился, и он открыл глаза, чтобы рассеять докучную грезу. Против него действительно кто-то сидел. Маленькое, измазанное существо, отирающее кровь с лица и рук грязным носовым платком. Если бы принц способен был удивляться, он удивился бы.
— Не беспокойтесь, — заверила его Томми, — я вам ничего худого не сделаю. Я — не анархист!
Принц усилием мышц сократился на пять-шесть дюймов и начал застегивать пуговицы жилета.
— Как ты сюда попал? — спросил он.
— Это оказалось потруднее, чем можно было рассчитывать, — сказала Томми, отыскивая сухое местечко в своем перепачканном платке и не находя его. — Но это неважно. Все-таки я здесь.
— Если ты не хочешь, чтобы я передал тебя в руки полиции в Саутгемптоне, советую отвечать на мои вопросы, — сухо заметил принц.
Томми не боялась принца, но слово «полиция» в словаре ее бурной юности всегда звучало устрашающе.
— Мне нужно было до вас добраться.
— Это я уже понял.
— Иного способа не было. Вас трудненько поймать. Вы на этот счет очень ловки.