— Дикое, безумное время, разгул мракобесия и изуверств святой инквизиции… — отозвался странник. Не заметила, что он крепко держит меня за руку.
Между тем телега двинулась с места. Поравнявшись с нами, чуть приостановилась.
— Взгляни на неё…
Я обернулась и глянула в упор на жертву этого чудовищного спектакля. Та, будто бы почувствовав что-то, собрала последние силы и чуть приподняла голову. Наши взгляды скрестились. Непередаваемое словами чувство нахлынуло на меня: глядя в её глаза, я смотрела в собственную душу. Ощутила, как сливаюсь с ней, становлюсь ей, смотрю на мир её глазами. Осознаю, что её боль — моя боль. Вдыхаю, смердящий истерзанным телом, воздух вокруг себя.
Солома врезалась в живые раны, отдавая нестерпимой болью в моем изувеченном теле. Но всё это ничто по сравнению с адской болью души. Я ощутила, как мои веки дергаются в нервном тике, из груди вырывается хриплый тяжелый стон, а голова вновь бессильно падает на вонючую, полусгнившую солому.
Между тем, жуткая процессия продолжила свой путь.
Наконец, телега остановилась. Грубые руки стянули меня с неё и выволокли на середину площади. Я ничего не видела вокруг — кровавая пелена застилала мне глаза. Различала лишь крики и улюлюканье обезумевшей толпы.
— "Ну, ведьма, доскакалась на метле?"
— "А ей, кажется, все равно, что она должна умереть!"
— "Гляньте! Гляньте! Скукожилась вся! Сколько горя принесла нам, адово отродье!"
— "Как курицу на вертеле поджарим тебя, шлюха!"
Мне стоило неимоверных усилий поднять глаза к небу. Нет, я не взывала о помощи, только смотрела. В последний раз….
Свинцовые тучи нависли над городом, почти касаясь шпилей церквей.
Приглушенное рыдание вместе с первым далеким раскатом грома вырвалось из груди. Запоздалая осенняя гроза, последняя в моей жизни….
— "Кончайте с ней!" — истеричный визг раздался из середины озверевшего стада людей.
Мир поплыл перед глазами, спасая в колыбели небытия.
Очнулась я уже на столбе, оцепенев от ужаса, босые ноги царапал хворост. Тело пригвоздили к шершавой деревяшке, туго затянув веревку. Лопатки больно уперлись в столб.
Мой взгляд невольно выхватил четыре фигуры в черных капюшонах. Один из них держал молитвенник и неистово крестился. Мне не удалось сверху разглядеть его лицо. Но точно знаю- это он, нас связывают невидимые тесные узы.
Конец. Это конец!!! Я начала кричать, бить ногами, пытаясь вырваться. Несмотря на все изуверства, учиненные надо мной в пыточной, за несколько мгновений до последнего вздоха осознаю, что мне безумно хочется жить, дышать, прикоснуться к любимым губам… Это чувство несравнимо с недавним отчаянным желанием отмучиться как можно быстрее. Оно затопило все мое существо, проникая в каждую клеточку мозга, заполняя каждый уголок сознания.
Я почувствовала, как волосы на голове встают дыбом. Дым. Он душит меня. И запах горелой плоти…
Вот она, тайна последнего мгновения!.. Неописуемый ужас и величие- всё в нём!
Спасительное небытие… Как всегда, вовремя…
Ничуть не бывало!!!!
Теперь я увидела себя на столбе обугленную и не могла понять: нежели я ещё жива? Видела их всех. Удивительно, но мне стало смешно: они жаждали моей смерти, а я живу! Всегда живу!
Народ смотрел вверх, крестился и чертыхался одновременно.
Из налетевших туч начал накрапывать мелкий осенний дождик, охлаждая людскую ненависть и постепенно разгоняя разгоряченную привычным зрелищем толпу.
Аутодафе подошло к концу…
Только один человек в черном капюшоне остался. Он стоял у столба с обугленным телом и молча смотрел в небо. И было непонятно, что текло по его лицу, то ли капли разошедшегося дождя, то ли слезы… Надо полагать, и то и другое омывало лицо того, кто остался ждать….
— Ты узнала его?
— Кого? — я вздрогнула и очнулась.
— Аббата… Запретная страсть оборвала одно из твоих воплощений. Он любил тебя и отправил на костер. Догадалась, чья душа металась в этом теле, измученном страхом и страстью? Сумеешь простить?
— Слишком люблю, чтобы не суметь…
— Браво! Это был ваш выбор.
— Наш выбор? — я вопросительно взглянула на него.
— Да, родиться там, где все произошло, стать прелатом и прекрасной женщиной, встретить друг друга, полюбить…
— А потом отправить на костер. Мы опять уперлись в безысходность…
— Безысходность- иллюзия, заманивающая в свои сети разум. Нет, мы подошли к выбору…
— Все могло быть иначе?
— А ты как думаешь?
Я опустила голову, погрузившись в размышления.
Мы снова сидели друг напротив друга в избе странника, за столом, покрытым льняной скатертью.
— Возможно… — наконец проговорила я. — Возможно, выбор был, но неужели он бывает всегда?
— Выбор или узнавание. Вы сами подготавливаете себе встречи, создавая немыслимые условия для продолжения отношений, но ваши пути пересекаются всегда, даже, если один из вас стоит на краю могилы. И снова перед вами выбор: узнать друг друга или пройти мимо, полюбить или отвернуться, спасти или оттолкнуть…
— К чему вы клоните?
— Мы приподнимем завесу ещё оной истории ваших воплощений, и на этот раз это будет…
Впрочем, смотри сама…
Париж… Его невозможно не узнать…
Времена позора и насилия в истории Франции….
Робеспьер с его бредовой идеей возможности очищения бессмертной человеческой души при помощи гильотины. Он обещал открыть человечеству новую эру- без бедности, злобы и горя. Но прежде- очищение! Сколько раз ещё упадет тяжелое лезвие?
— " Они умрут! Все де Прие!"
Толпа становилась всё плотнее.
Консьержери, Дворец правосудия…
Я, не отрываясь, смотрела на тяжелые ворота. Из них одна за другой выезжали повозки смерти.
Удовлетворенный вздох пронесся по толпе.
Вокруг зловещего кортежа выстроились жандармы. В первой повозке были только три женщины. Я жадно вглядывалась в лицо одной из них: Николь! Меня звали Николь… Рядом мама и тётя Анриетта. Мы ехали стоя, привязанные ремнем к боковой решетке. Руки перехвачены на уровне локтей.
Вторая повозка. Сердце сжалось от нестерпимой боли- отец, Анри и Пьер, мои братья семнадцати и пятнадцати лет. Никто из семьи де Прие не должен остаться в живых!
Третья повозка- семья дю Буа…
Четвертая… Пятая….
Праздник смерти вступил в свои права…. Началась великая жатва….
Кортеж выехал на площадь….
Гильотина стояла возле деревьев, словно в обрамлении. Я увидела скамьи, расставленные перед эшафотом. Осужденных начали стаскивать и сажать на них спиной к машине смерти.