Читать интересную книгу Рейдовый батальон - Николай Прокудин

– Ты шутишь или как?

– Да какие шутки! Выговор-то он мне уже объявил – факт, а вот если еще и наградной лист вернется, тогда труба. Ромашица теперь точно его зарубит.

– Что стряслось-то, объясни? Клуб поджег? Аллею героев сжег? В клубе на сцене кучу навалил?

– Что издеваться-то? Палатку под магазин не так поставил. Спорить начал, сказал, что он пока еще не партийный босс, еще не избран и всякое бывает.

– Ха-ха-ха! Ну ты даешь! «Не избран еще и всякое бывает». В армии всякое не бывает. Что, другого изберем, что ли? Шутник. Ну ладно, я результат твоей шутки положу к остальным служебным карточкам. Пока для истории. Весь полк ознакомлю: повеселится народ.

– Он, гад, орать начал, ногами топать, а мне комдив лично все указал, где ставить, в какую сторону вход. Ладно, пойду, скоро проверять заявятся.

В палатке дремали бойцы, усталость этих суматошных дней их просто подкосила. После Джелалабада ни минуты отдыха, да и там мы не на курорте были.

– Дубино! Собирай солдат и на ужин, затем – в роту, а я тут пока отдуваться буду перед начальством.

Все ушли, а я загрустил по причине взыскания, могильной плитой рухнувшего на меня (да и черт с ним, после Афгана уволюсь, к дьяволу, из армии). Долой дурдом.

Вдруг раздались знакомые голоса, и, распахнув полог входа, ворвался потный и большой, как слон, командир полка, следом вошел генерал и «начпо», полковник Севостьянов, затем замполит Золотарев, Ромашица и еще несколько штабных.

Я встал со стола и направился докладывать, но командир полка махнул на меня кулаком, и я замер, сливаясь с белым фоном утеплителя.

Генерал огляделся и произнес: «Ну вот, тут все хорошо. Дорожку только песочком посыпать и доставить пару столов. Все. Идем дальше!»

Ромашица злобно посмотрел на меня, ничего не произнес, я вышел вместе со всей толпой. Основной замполит полка подозвал меня и промямлил:

– Дорожки посыпать, столы взять в клубе, поставить охрану на ночь, чтоб ничего не украли. Сейчас телефонную линию протянут связисты. Ну а вы в роту – работать. Потом на совещании расскажете, что у вас тут было. Ростовцев, с вами одни неприятности. Совещание в двадцать три ноль ноль. Идите. Трудитесь.

Я отправился в роту, взял солдата, точнее вырвал у ротного (каждый человек – на вес золота: «работы» – непочатый край), старшина выдал ему спальник.

– Колесо! Двигай обратно в палатку и дежурь у телефона. Чтоб ни тебя, ни палатку, ни столы не сперли. Не проспи! Не кури!

– Есть, товарищ лейтенант. Я палатку изнутри завяжу и у телефона лягу на столе.

– Валяй!

Замученный солдат, схватив в охапку спальный мешок, радостно затрусил в сторону клуба. Я же, взяв блокнот для указаний, отправился на совещание.

Немного опоздал, но руководства все еще не было. Радостный непонятно отчего, комсомольский полковой вождь о чем-то оживленно говорил вождю партийному. Остальные все устало дремали. Из батальона я прибыл самым последним. Новый замполит батальона Константин Грицина глазами указал мне на место рядом с собой. Я присел, и он мне зашептал:

– Что там произошло у тебя? Все говорят, но толком никто не знает.

– А что произошло у меня?

– Какой скандал был с секретарем парткомиссии?

– Каким секретарем парткомиссии? Мы его еще не избрали, майор какой-то из дивизии, Ромашица, докопался.

– Ромашица – это и есть секретарь парткомиссии.

– Он мне то же самое говорил, но я-то знаю, что он врет, мы его еще не избрали. Я бы его точно не избрал, и если бы альтернатива выбора была, голосовал бы против.

– Сейчас придет Золотарев и всех нас вздует. Ты не представляешь, какую крамолу ты говоришь. Такие кандидатуры в отделе ЦК рассматривают, в ГлавПУре, а ты оспариваешь мнение ГлавПУра.

– Не уверен в правильности выбора ЦК. Хлыщ холеный и блатной. Наверное, или папа генерал, или с дочкой генерала спит.

В кабинет бесшумно вплыл Золотарев, и первый вопрос ко мне:

– Что случилось у вас с майором Ромашицей?

– Да ничего. Он отменял приказ комдива, грубил, орал, хотя он пока формально никто.

– Ну, это ваше личное мнение. И ваши проблемы… Приступим к совещанию.

Все сочувственно улыбались и подмигивали. Ну, и понеслось дальше. Бред, маразм. Опять исправлять, переделывать, восстанавливать, заводить. Готовить докладчиков к конференции. Мне, к счастью, выступающего не доверили. Доверили подготовить умного сержанта с задачей менять стакан со свежим чаем на трибуне. Подстричь, одеть в новое обмундирование, чтобы «с умным, нормальным лицом, русский, коммунист».

– А у меня русского нет, есть хохол.

– Есть разница? – живо осведомился Золотарев. – Как вы понимаете, я имею в виду славянское лицо.

– Для этого сержанта есть разница. Он с Западной Украины. Он в полку никого, кроме себя, хохлом не считает, даже секретаря парткома.

– Да ну! – воскликнул майор Цехмиструк. – А я думал, хохлее меня нет. А на второе место ставил Мелещенко. Надо с твоим сержантом познакомиться поближе.

– Нет-нет! На первом – комбат, вы – второй, я – третий, – живо откликнулся Микола и заулыбался.

– Мелещенко! Ты, Микола, все время такой сытый и счастливый, явно где-то сало достаешь и каждый день употребляешь, – продолжал Цехмиструк.

– Нет, товарищ майор, он на кильку перешел, это новый вид наркотика, – прыснул Мелентий.

– Все! Прекратили базар! За работу, марш по подразделениям, – рявкнул замполит полка и закончил совещание.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи, Мелентий Александрович, – заинтересовался Цехмиструк, выходя из кабинета и обнимая Мелентия за плечо.

– Да! Тут такая смешная история. Рота ушла на стрельбище, а Микола остался в роте стенгазету выпускать. Выпускал-выпускал, устал, проголодался. Взял банку килек у старшины-землячка, открыл, идет по коридору и вилочкой рыбку накалывает. А тут, на беду, комбат зашел. В роте никого, дневальный туалет моет, а Микола с баночкой. Команду «смирно» никто не подал. В казарме тишина, тут они нос к носу и столкнулись.

Подорожник подходит к Николаю, а на того столбняк напал.

– Что делаем?

– Кильку ем, – отвечает Колян.

– Ах, килечку! Рота на стрельбах, а он килечку трескает! Килечник! Килькоед!

Ну и понеслось. Старшина через окно сбежал, услышав шум, а в каптерке на столе еще банка кильки открытая стоит, комбат, как увидел, сильнее взвился. В общем, вечером на совещании в батальоне «гвоздем программы» были Микола и две банки кильки. Мол, нормальные хохлы едят сало, а этот килечек жрет. А Николай возьми да и брякни, что сало в полку нет, а килька есть. Комбат в бешенстве как заорет:

– Килька – заменитель сала?!!!

Кильку и Кольку обсуждали минут пятнадцать. Он сразу несколько прозвищ получил: Килечник, Килькоед, Колька-килька. На любой вкус. Николай стоял чуть в стороне и слушал рассказ, зеленея от злости.

– Ну-ну, насмехайтесь, издевайтесь, злорадствуйте! Пошли вы все к черту, еще друзья-товарищи называются. – И, развернувшись, он зашагал в роту. Вокруг все прыснули от смеха.

– Зря хорошего хлопца обидели, – вздохнул Цехмиструк.

– Ничего, переживет, жлобина, – рубанул Мелентий. – К этому хорошему хлопцу, главное, спиной не поворачиваться.

Утром началось действо, ради которого весь полк стоял на ушах три недели. Партийный форум.

Я представил замполиту полка для осмотра Степана Томилина.

– Хорошо. Только почему без наград? – поинтересовался Золотарев.

– А у мэнэ, их нет.

– К наградам представлен?

– Так точно, к двум медалям.

– Вот и отлично, товарищ лейтенант, возьмите в роте чью-нибудь медаль, и пусть выходит с наградой. Так представительнее.

Нас обоих отправили за кулисы. На сцене восседал президиум во главе с адмиралом и командармом. У края сцены за занавесом стоял инструктор дивизии по культмассовой работе («балалаечник») и давал отмашку на замену чая.

Степан брал нервно трясущейся рукой стакан и двигался к трибуне на цыпочках с напряженным каменным лицом, движения – как у робота. В первый выход в зале раздалось несколько смешков, во второй выход количество смеющихся увеличилось, в третий их стало еще больше. Зал ждал выхода Степана. Замполит полка сообразил: что-то происходит не так и выскочил к нам.

– Ты что творишь? С какой рожей ходишь по сцене? У тебя вид, как будто сейчас лопнешь от напряжения, двигаешься, как ходячий памятник. Зал смеется. Спокойно, расслабься, улыбнись. Понял?

– Поняв, – обреченно вымолвил Томилин.

В четвертый раз он, выйдя на сцену, напряженно оскалился залу в вымученной улыбке. В клубе многие откровенно заржали. Начальник политотдела раздраженно замахал руками на Степана. Даже адмирал в президиуме проснулся, а Золотарев выскочил из зала и зашипел на нас:

– Марш отсюда! Чтоб я больше этого идиота не видел! Шуты гороховые! Уничтожу! Обоих.

Карьера выносильщика чая для Степана закончилась. Мы вылетели из клуба. Я ругался и одновременно дико смеялся. Томилин матерился и громко возмущался. Только отошли от клуба, как раздался громкий взрыв, затем второй, и от КПП поднялся столб дыма. Дежурный по полку выбежал из штаба и влетел в клуб. Оттуда выскочили командир полка, начальник штаба и помчались к въезду в полк, мы побежали следом. Из санчасти выехал УАЗик с медиками.