Читать интересную книгу Рейдовый батальон - Николай Прокудин

Произошло следующее.

Для встречи высокого руководства и обеспечения безопасности вдоль дороги разместили БМП разведроты и нашего батальонного разведвзвода. Машины заехали на минное поле вдоль дороги. Поставили их для солидности, чтоб показать вышестоящему начальству заботу. На БМП находились только экипажи. Один механик захотел до ветру, и вместо того чтобы все «свои дела» сделать прямо с машины, прыгнул на землю. Ногой попал прямо на противопехотную мину. Взрывом оторвало ногу, и тело отбросило в сторону, где он головой задел вторую мину.

Вот и два взрыва. Теперь солдат лежал весь запутанный в проволоке – паутине, без ноги, без головы. Подогнали танк, сапер зацепил труп «кошкой» и вытащил на дорогу.

Вот так грустно и даже трагически закончилась отчетно-выборная партийная конференция дивизии.

Адмирал додремал первую половину дня, после перерыва его увезли в штаб армии на обед, и в полк больше он не вернулся. Хватит, отметился в действующей армии.

Разведчика кое-как собрали, за исключением головы, и отправили в «цинке» домой. Командованию разведро-ты крепко досталось за нарушение мер безопасности. А кто виноват? Всех солдат проинструктировали, что вдоль дороги – минные поля и писать надо, не сходя с БМП. А парень застеснялся: недалеко кишлак, а сзади зенитно-ракетный полк, да и машины ездят. И вообще, Бог его знает, почему он спустился.

Адмирал так и не узнал, во что обошлась его охрана, точнее показуха для солидности. Это место днем совершенно безопасное.

Ромашицу благополучно избрали секретарем парткомиссии, а выговор в моей служебной карточке остался. Однако пока что скандал продолжения не имел. Посмотрим, что будет дальше.

Вскоре новые заботы заслонили вчерашние неприятности. Весь полк забегал, готовясь к выходу на боевые действия в баграмскую «зеленку».

Меня опять назначили исполнять обязанности замполита батальона, так как Грицина срочно заболел и попал в медсанчасть. Через пять дней я уже сидел на броне БМП, пыль и песок летели в лицо, и, несмотря на опасность, я чувствовал себя счастливым. Радовался окончанию всей этой дури.

Был конец декабря, скоро Новый год, и праздник предстояло провести явно не возле елки, а вокруг чужих виноградников, в далеком афганском кишлаке.

Новый год в горах

Самый любимый и самый веселый праздник – Новый год! Мы принялись к нему готовиться за неделю. Новый ротный (старший лейтенант Сбитнев) ухмылялся на наши приготовления, но не мешал. Комнаты офицерского общежития украшались, в казарме повесили гирлянды, на окна налепили всякую мишуру. Острогин у родственников в посольстве достал шампанское и сухое вино.

Но надежды рухнули 27 декабря. Тревога! Выход в баграмскую «зеленку». Необходимо завести на заставы боеприпасы, продукты, заменить солдат. Вот вам и праздник. Раньше отдать приказ было нельзя? Двадцать дней дурака валяли. Вернемся домой в январе.

Сбитнев (каково с ним будет воевать?) был воспитанником третьей роты, а умением она не отличалась. Он собрал офицеров и весело сказал:

– Ну что, отпраздновали? Мороженое, мандарины, бананы, шампанское, конечно, не пропадут! Надеюсь, все вернемся, а на старый Новый год все это и употребим. Выходим я, замполит, Острогин, Серега Недорозий. Недорозий, тебя хоть и отправляют в Союз, а сходишь, наверное, с нами, больше некому. Не возражаешь? Замполит пойдет со вторым взводом, тоже больше некому. Грымов в госпитале и вернется ли, неизвестно. Голубев с ГВП, старшину не берем, заменщика оставим дома. Пусть живет. Правильно?

– А нам, значит, жить необязательно? – подал голос Острогин.

– Обязательно! Только еще полтора года, мсье Острогин, в Афгане послужите, чтоб потом штаны в полку протирать.

– Интересное кино! – подал голос я. – Мы одновременно заменяемся через полтора года. Все будем штаны в полку протирать, а в рейд отправится тот, кто придет в третий взвод, и молодой старшина!

– Ха-ха-ха, – заржал Серега. – Во будет потеха, все начнем сачковать, а нас ротный будет под автоматом на боевые гнать.

– Его самого придется гнать, политотдельские скажут: «Товарищ, ты же коммунист!» – улыбнулся я.

– Разговорчики! Выход завтра, собирайте манатки! – рявкнул Сбитнев.

Недорозий схватил меня за руку в коридоре.

– Ник! У меня нет ни х/б, ни бушлата, ни шапки. Дашь что-нибудь?

– А, не переживай, оденем! Все будет хорошо. Не бойся, пошли экипироваться к старшине.

* * *

Серега появился в роте как-то внезапно. Как привидение. Однажды в дверях канцелярии нарисовалась какая-то серая личность в форме капитана-десантника.

– Капитан Недорозий! Прибыл для прохождения службы в вашу роту на должность командира взвода.

Мы дружно переглянулись. Лейтенанта забрали, а прислали капитана. Вот-те на! Ветишин, Корнилов, Пшенкин, теперь десантник. Кто будет следующий?

– Тебя как звать? – спросил Острога.

– Сергей.

– А ты откуда к нам? – поинтересовался Сбитнев.

– Из Кандагара, из спецназа. Неделю был командиром группы.

– Во! А что ж к нам транзитом? Ссылка?

– Да, я с комбригом характером не сошелся.

– Характерный, значит? Нам только очень характерных не хватало. И так балбесов полный комплект, – вздохнул я.

– Да нет! Я с ним в Забайкалье служил слишком долго. Сюда приехал, а он уже комбриг.

– А сколько долго? – спросил Сбитнев.

– С этим не очень долго – три года, а всего в Забайкалье – пятнадцать лет.

Наступила гробовая тишина. Пятнадцать лет в Забайкалье! И все капитан и капитан.

– Серега! Пойди в каптерку, вещи положи, сдай старшине прод и вещевой аттестаты, чтоб тебя на довольствие поставил, – распорядился командир.

Когда за ним закрылась дверь, мы грустно переглянулись.

– Зубр! В Забайкалье – пятнадцать лет. Каторжник! – вздохнул ротный.

– Да, вот так сюрприз! Этого нам только не хватало в нашем дружном молодом боевом коллективе, – согласился я.

Однако случилось то, чего мы совсем не ожидали. Сергей поначалу рьяно взялся за дело. Был очень деятельным, исполнительным. Быстро познакомился с солдатами взвода, сержантами, проверил технику, принялся за документацию.

Через пару дней пришел ко мне и сообщил, что уезжает в Баграм встать в политотделе на партучет, вернется, наверное, завтра.

Назавтра Сергей не приехал. Как не приехал и послезавтра. Ни через три дня, ни через пять. Я подошел к ротному через неделю и спросил:

– Володя, что будем делать? Недорозий-то пропал.

– А ты звонил куда-нибудь? Узнавал?

– Звонил. На партучет он встал, куда делся дальше, никто не знает.

– Ладно, я пошел к комбату, а ты иди, докладывай замполиту и сходи к особисту.

Весь полк через полчаса построили на плацу. Пересчитали, проверили всех по списку полка. Разведчики обыскали все модули, все загашники, боевое охранение, позиции зенитчиков.

Нет нигде. Никто ничего не знает.

Нас всех – на ковер к кэпу. Шум, крик, мат. Мы с ротным и комбат – в дураках. Новый замполит батальона Грищина – не при чем, в стороне. Все ругались, а мы, как могли, отбивались. Кто его нам прислал, те пусть и разберутся, почему десантника-спецназовца пехоте всучили. Мы его видели всего два дня. Пусть ищут в парткомиссии, в политотделе, у десантников. Все стрелы гнева от батальона были с трудом, но переведены в другую сторону. Из штабных строевика сделали дураком: зачем принял в полк такого кадра, секретаря парткома – крайним: почему Недорозий – коммунист и зачем поехал становиться на партучет самостоятельно.

Шум эхом прокатился по всему штабу, а мы потихоньку слиняли в роту.

Поиски шли уже неделю. Искали в дивизии, искали на постах, искали везде. Досталось несколько раз кадровикам, замполиту полка и секретарю парткома. Доложили в армию. Искали по всей армейской группировке, разведбат прочесывал арыки вдоль баграмской дороги.

Прошли две недели, и на пороге казармы появился особист батальона с Недорозием. Виновато улыбаясь, он вошел, поздоровался и начал, переминаясь с ноги на ногу, очень смущаясь, вздыхать и сопеть.

– Во! Привидение, что ли? – воскликнул Сбитень.

Мы все раскрыли рты. Капитан-особист поздоровался со всеми и, ухмыляясь, сказал:

– Передаю из рук в руки под расписку, не потеряйте. Пока, ребята.

Капитан Растяжкин вышел, а мы вздохнули и переглянулись. Пауза затягивалась. Серега переминался с ноги на ногу и виновато улыбался. Личико серо-синее, все жилочки, веночки просвечивают, кожа истонченная, наверное, почти не закусывал.

– Ну, Растяжкин! Оставил растяжку и ушел! Утер всем нос особист. Отыскал! Садись, капитан, в ногах правды нет, садись.

Недорозий сел и, стесняясь самого себя, спросил:

– Можно сигареточку? А то на гауптвахте не давали почти сутки курить.

Руки и пальцы нервно подрагивали, глаза бегали.

– В запое был? – спросил я.

– Да, – честно признался взводный. – Ушел слегка в штопор.