Читать интересную книгу Дорога Отчаяния - Йен Макдональд

Это была единственный иррациональный поступок, который он когда‑либо совершил. Но иррациональность собиралась вокруг него. Многие месяцы она подбиралась все ближе и ближе; победа над дьяволом немного приостановила ее приближение, но ненадолго. В тот момент, между мужским стрипклубом и темпура–баром она нанесла удар и через Санта Екатрину привязала его к себе… Счастье, принесенное женой, затем рождением первого сына, Раэла–младшего, потом второго сына, Каана, не позволило ему осознать тот факт, что Бог готовит его к джек–поту.

После победы над Антибогом Лимаал Манделла правил Царством снукера единовластно и бессменно. Никто не мог одолеть его, никто не мог с ним играть. Собственное совершенство, таким образом, привело его к дисквалификации. Городской, провинциальный, континентальный и даже мировой чемпионаты проводились без него, а чемпионы титуловались как «Победитель Белладонны, за исключением Лимаала Манделлы» или «Чемпион среди профессионалов Высадки Солнцестояния, не считая Лимаала Манделлы».

Лимаала Манделлу все это не слишком заботило. Не появляясь в бильярдной, он мог все свое время проводить с женой и детьми. Не появляясь в бильярдной, он давал иррациональности время просочиться в него.

Когда слух о претенденте на трон Лимаала Манделлы разнеслось в бильярдных кругах Белладонны, все сразу поняли, что вызов мог бросить только кто‑то — или что‑то — крайне необычный. Возможно, Сам Панарх возложил на кий длань, раскручивающую галактики, чтобы посрамить гордеца…

Ничего подобного. Претендентом оказался невзрачный мышеподобный человечек, носивший очки с перевернутыми стеклами и держащий себя с уверенностью младшего клерка в крупной корпорации. Вот и все, что можно было о нем сказать, за исключением того незначительного факта, что он разрезал собственную жену на мелкие кусочки, а кусочки расфасовал по гамбургерам — и в наказание за это преступление был превращен в мускульное средство передвижения для спроецированной личности компьютера РОТЭК по имени Анагноста Гавриил. Он был психонамбулой, обией, тварью из детских страшилок.

— Сколько играем? — спросил Лимаал Манделла, оказавшись в подсобке Джаз–бара Гленна Миллера, ибо он был игроком, искусство которого крепко связано с чувством места.

— Тридцать семь фреймов, — сказал Каспер Милкетост, обия.

Ставки не обсуждались. Они не имели значения. На кону стоял титул Величайшего Игрока в Снукер в Известной Части Вселенной. Жребий пал на Лимаала Манделлу — и он разбил первый из тридцати семи фреймов. Как он сам метко заметил многие годы назад, когда Трюкач О'Рурк показал ему судьбу, которую он отверг, снукер являлся высшим проявлением рационализма. Однако Анагноста Гавриил был инкарнацией рационализма. Для его сверхпроводящей души танец шаров на столе ничем не отличались от балета орбитальных тел, начиная с мониторов размером с виноградину, до жилых спутников десятков километров в поперечнике, хореографом которого он являлся. Каждое движение кия Каспера Милкетоста обеспечивалось крохотной частью этой вычислительной мощи, производившей прецизионные калькуляции вращения, импульса и момента силы. Слово «удача«не имело синонимов в глоссарии Анагност. Прежде Лимаал Манделла всегда мог рассчитывать на неверный удар или случайную ошибку оппонента, которые создавали ему выигрышную позицию на столе; накапливающийся груз неудач деморализовал противника и приводил его к самопоражению, но компьютер невозможно деморализовать и он не совершает ошибок. Лимаал Манделла всегда придерживался мнения, что мастерство во всех случаях побивает удачу. Теперь доказывалась его правота.

Во время перерыва в середине матча (ибо даже обия должен есть, пить и мочиться) Гленн Миллер отвел Лимаала Манделлу в сторону и прошептал:

— Ты совершаешь ошибки. Неудачный день.

Лимаал Манделла разозлился, и приблизив залитое потом лицо к лицу джазиста, сказал:

— Не говори так. Никогда не говори так. Чтобы я никогда этого не слышал. Ты сам творишь свою удачу, понял? Удача — это мастерство.

Он отпустил потрясенного музыканта, пристыженный и испуганный тем, насколько его захлестнула иррациональность. Лимаал Манделла никогда не терял выдержки, сказал он себе. Так гласит легенда. Лимаал Манделла взял себя в руки. Однако эта вспышка заставила его стыдиться и портила ему игру, в которой каждая его ошибка немедленно капитализировалась Анагностой Гавриилом. Он был перерационализирован. Сидя в кресле и механически протирая кий, пока компьютеризованные руки Каспер Милкетост забивали брейк за брейком, он узнал на собственной шкуре, каково это — играть с самим собой. Все равно как быть раздавленным всмятку огромным валуном. Вот какое чувство вызывал он у своих противников: ненависть к самим себе. Он ненавидел обращенную на себя ненависть, пробужденную им в бесчисленных разбитых им оппонентах. Это было ужасная, перемалывающая и гложущая душу тварь. В своем тихом углу Лимаал Манделла познал угрызения совести, и ненависть к себе выжрала всю его силу.

Руки его стали неловкими и глупыми, глаза сухими, как два пустынных колодца; он не мог попасть по шарам. — Лимаал Манделла проигрывает! Лимаал Манделла проигрывает! — разнеслась весть из Джаз–бара Гленна Миллера по улицам и переулкам Белладонны, а за ней следовала тишина столь основательная, что стук шаров доносился теперь сквозь вентиляционную систему до самых отдаленных уголков города.

Компьютер перемолол его в пыль. Не было здесь ни жалости, ни снисхождения. Игра должна продолжаться до полной победы. Лимаал Манделла проигрывал фрейм за фреймом. Он начал сдавать и фреймы, которые при должной собранности мог и выиграть.

— Что не так, парень? — спросил Гленн Миллер, не почувствовавший мучений своего протеже. Лимаал Манделла молча вернулся к столу. Он был уничтожен на глазах у всех. Он не вынес бы, если бы увидел, что на него смотрит Санта Екатрина. Даже его враги сострадали ему.

Затем все кончилось. Последний шар упал в лузу. Компьютер РОТЭК Анагноста Гавриил, действующий через синапсы осужденного убийцы, был признан Величайшим Игроком в Снукер в Известной Части Вселенной. Мир и город прославляли его. Лимаал Манделла упал в кресло, застреленный из собственного оружия. Санта Екатрина опустилась рядом с ним на колени и взяла за руку. Лимаал Манделла смотрел поверх ее головы и не видел ничего, кроме приливной волны иррационального, затопившей все вокруг.

— Я возвращаюсь, — сказал он. — Я не могу здесь оставаться; не могу выносить этот позор каждую минуту и каждый день. Назад. Домой.

Пять дней спустя он разломал свои кии на части и сжег их. Поверх костра он швырнул контракт с Гленном Миллером. Потом он взял жену, детей, сумки, чемоданы и столько денег, сколько решился и приобрел на эти черные деньги четыре билета на ближайший поезд до Дороги Отчаяния.

Носильщики на станции Брам–Чайковский хватали его за полы пальто. — Разрешите ваш багаж, господин Манделла, сэр, прошу вас, позвольте отнести ваш багаж! Сэр, господин Манделла, ваш багаж! — Он сам погрузил чемоданы в поезд. Когда состав покидал своды огромного мозаичного купола станции Брам–Чайковский, гунды, сорные птицы и беспризорники, не имеющие денег даже на скамью в третьем классе, посыпались с сигнальных опор на крыши вагонов. Они перевешивались через край и колотили в окна купе, взывая: — Во имя божьей любви, господин Манделла, впустите нас, добрый сэр, милостивый сэр, пожалуйста, впустите нас, господин Манделла, во имя божьей любви, дайте нам войти!

Лимаал Манделла опустил шторы, вызвал охрану и после первой же остановки в Кафедральных Дубах его больше никто не беспокоил.

35

Сверток с документами, свисающий с плеча Микала Марголиса болтался в двадцати пяти сантиметрах над рельсами. Микал Марголис висел под брюхом оборудованного кондиционерами вагона первого класса 12 модели Железнодорожной Компании Вифлеем Арес. Оборудованный кондиционерами вагон первого класса 12 модели Железнодорожной Компании Вифлеем Арес прилепился к нижней стороне Нова Колумбии, а Нова Колумбия свисала с обратной стороны мира, а тот оборачивался вокруг солнца, преодолевая по два миллиона километров в час и неся на себя Нова Колумбию, железную дорогу, вагон, Микала Марголиса и его тубус.

Между ним и разъездом Ишивара пролегло полмира. Его руки потеряли всякую чувствительность, он мог бы проделать весь путь, пробегаемый планетой вокруг солнца, прицепившись к брюху вагона. Он уже не чувствовал боли — ни в руках, ни от воспоминаний о разъезде Ишивара. Он начал подозревать, что его память обладает избирательным характером. Прицепившись под вагоном, он получил достаточно времени для размышлений и самоанализа. Уезжая в этом положении с разъезда Ишивара, он разработал схему, которая повлекла его по сияющим рельсам через разъезды, стрелки, пункты, пандусы и полуночные сортировочные в направлении города Кершоу. Тьма непреодолимо притягивает тьму. Сверток бумаг, висящий у него на плечах, не оставлял ему другого пути.