Шум двигателя возвращался к нам, отражаясь от невидимых в темноте стен, капли воды барабанили по крыше у меня над головой. Уорд включил фары, мельком взглянув на меня со сдержанной улыбкой.
— Вам следует изменить свое отношение на позитивное. Я наслаждаюсь подобными вещами. Люблю волнение, когда жизнь неожиданно подталкивает к двери, за которой неизвестность.
Он кивнул головой на показавшийся впереди свет, очерченный сверху изогнутой линией арки.
— Тьма навсегда только тогда, когда ты умер.
Уорд переключил фары на ближний свет, и далекий конец туннеля, казалось, рванулся нам навстречу, дергаясь вверх-вниз из-за прыгающих на шпалах колес нашего джипа.
Потом мы вынырнули из тьмы и прямо перед собой увидели бурые пенящиеся, доходящие почти до уровня моста воды глубокой и очень быстрой реки Хекетепеке, несущиеся по ущелью. Звук наших колес сменился глухим хлопаньем о деревянные шпалы, когда мы поехали по мосту. Но этот чертов идиот вдруг остановился в самой его середине.
— В чем дело?
— Ни в чем.
Он заглушил двигатель.
— Просто восхитимся зрелищем.
Открыв люк в крыше, он поднялся на ноги. Шум реки превратился в рев. Кроме того, в ущелье дул сильный ветер, завывая в фермах моста и сотрясая всю конструкцию. Показалось солнце и снова спряталось. В грозовых тучах, заволакивающих долину, прогремело.
Мне все это не нравилось. Уже дважды дорога оказывалась перекрытой, а мы еще даже не начали подъем к перевалу. Было слышно, как вода с грохотом перекатывает валуны в русле реки, а раскаты грома напоминали пушечную канонаду.
Уорд опустился на сиденье и захлопнул люк.
— Вы повернете назад, правда?
— Нет, конечно.
Затем, снова запустив двигатель, он обернулся ко мне и сказал:
— Если вас пугает гроза в Андах, то как же вы себя поведете, когда мы отправимся к паковым льдам с подгоняющим нас в спину антарктическим шквальным ветром?
Секунду он очень пристально на меня смотрел.
— Подумайте об этом, приятель.
Потом, широко улыбаясь, он добавил более дружелюбным тоном:
— В экспедициях вроде той, к которой мы готовимся, нет места малодушию.
Он взялся за рычаг переключения передач, и мы медленно поехали с моста.
Сна не было теперь ни в одном глазу, и я, откинувшись на спинку, проклинал этого человека за то, что он так язвительно меня устыдил. Но у меня по крайней мере хватило ума промолчать, и уже вскоре у нас появилась возможность съехать с железнодорожных путей и вернуться на дорогу. Это была грунтовка, но, несмотря на лужи, ехать по ней было хорошо. Как будто по ней прошел грейдер, перед тем как на Анды пролились дожди с Амазонки.
— Прошлой ночью два индейца приехали на пикапе из Чилете.
Я ничего на это не сказал, хотя, судя по его тону, он ожидал от меня какого-то ответа.
— Они доехали до железнодорожного переезда с той стороны туннеля, поговорили там с дежурным на станции и повернули назад. Это было до того, как размыло дорогу. Они рассказали, что в Чилете дела плохи, несколько домов уже смыло в реку.
Он обернулся ко мне, явно раздраженный моим молчанием:
— Ну скажите что-нибудь. Не сидите так, надувшись.
— Я устал, — сказал я. — И я не вижу никакого смысла в том, чтобы продолжать лезть в это дерьмо. — Я кивнул в сторону черной тучи, накрывшей всю долину, за исключением нижней части склонов гор. — Не говоря уже о грозе, мы не знаем, в каком состоянии дорога, насколько плохой она будет, когда мы доберемся до перевала.
— Дорога меня не беспокоит. А вот те двое — да.
Теперь мы поднимались в гору, по низу склона горы были разбросаны небольшие делянки рисовых посадок. Мы проехали Тембладеру — россыпь прижавшихся к склону горы домов.
— Они знают о нас, знают, на чем мы едем, и они велели смотрителю на том переезде сказать нам, что дорога на перевале свободна, что там все о’кей.
— Зачем?
Бессмысленность всего услышанного породила этот мой вопрос.
— Зачем им это все нужно? Откуда они узнали о нас?
— Из Лимы, по телефону от нашего друга. Они оба из Чимботе.
Это тот грязный, провонявший рыбьим жиром городок, где я сел за руль.
— Тем более, значит, нам следует повернуть назад.
Он хмыкнул.
— Тем более, значит, нам нужно ехать вперед. Хотел бы я немного поболтать с ними, — прибавил он. — Кое-что о них узнать. Возьмите пачку книг с заднего сиденья и распечатайте, пожалуйста. Нож в кармане моей куртки.
Это был нож-«выкидушка» с острым как бритва лезвием. Я разрезал картонную упаковку в том месте, где она была скреплена липкой лентой. Внутри оказалось три толстых тома Марка Твена, перевязанных золотой тесьмой, и визитка «Librería Universal», на которой зелеными чернилами было написано «primero edición»[92].
— Как вообще это попало в Перу?
Он глянул на меня искоса, улыбаясь.
— Я же вам говорил, что во время поездок есть смысл своей профессией указывать букинистику.
— Первые издания Марка Твена! Они, должно быть, немало стоят там, в Америке.
Но что он собирался делать с ними в этой полунищей стране?
— Разрежьте тесьму и разъедините их. Это не совсем то, чем может показаться на первый взгляд.
Мне не пришлось их разъединять. Как только я разрезал ленту, нижний том упал мне на колени. Его внутренняя часть представляла собой пластмассовую форму, в которой, тускло блестя металлом, плотно лежал пистолет. Чтобы отделить верхний том от среднего, пришлось приложить усилие. В нем содержались три запасные обоймы, а кроме того, очень легкая пластиковая подмышечная кобура. Уорд глянул в зеркало заднего вида, потом посмотрел назад, обернувшись, и наконец остановился посреди дороги.
— Вам придется мне помочь.
Он вылез из машины, оставив двигатель включенным. Я продолжал сидеть с ошарашенным видом, не двигаясь. Он уже снимал куртку.
— Эй, ну вы пошевеливайтесь, дружище. А тут сыро, однако.
Оставшись в одной рубахе, он наклонился и посмотрел на меня.
— Ну, давайте, черт возьми, вылезайте!
Я глянул на него, чувствуя, что уже дошел до крайней точки.
— Если вы хотите поиграть в казаки-разбойники, — сказал я, тщательно подбирая слова, — вам придется это делать без меня.
Протянув руку, он вырвал у меня маленький моток пластиковых ремешков, а я сидел и молча наблюдал, как он стал вставлять ремешки на свои места на компактной кобуре и пристраивать ее у себя под мышкой. Это не сразу у него получилось, но в конце концов он управился и протянул свой протез за пистолетом.