Несколько особняком стоят благонамеренные обыватели из бывших чиновников и мелких рантье. В большинстве своём они приходят скоротать время и настроены несколько мизантропично. Но есть среди них и жаждущие общения, готовые вывалить на нечаянного слушателя поток мутного сознания. Я уже научился вычислять таких заранее и не стесняюсь отсаживаться, если что не по мне.
Самые приятные соседи, как ни странно, из заводских или реже — фабричных[32] рабочих из числа «сознательных». Воспринимая поход в библиотеку с большим благоговением, чем в храм, они всегда чисты, опрятны, никогда не пахнут водкой и ведут себя крайней тихо и вежливо. Разве что махрой от них может нести, но это, как по мне, невелика проблема.
Отдельно — барышни «эмансипэ», тоже нередкий обитатель библиотеки. Чистенькие, аккуратные, очень независимые и старательно дистанцирующиеся от мужчин в частности и общения вообще. Идеальные соседи!
Выйдя из библиотеки, сверился с часами и призадумался, не отходя далеко от дверей, чем бы занять себя. Возвращаться домой неохота, скоро должны вернуться сёстры из гимназии, и тогда начнётся АдЪ, СодомЪ и Гоморра, то бишь подготовка к экзаменам.
В моих услугах они, сильные и независимые женщины, как не трудно догадаться, не нуждаются… но есть нюансы! Я должен сам угадывать, когда они не нуждаются от слова «совсем», а когда не нуждаются, но я, как хороший брат, должен предложить им свою помощь, немножечко поуговаривать, а потом терпеть взбрыки, нервные срывы и всю ту девичью дурь, помноженную на переходный возраст и ничем не подтверждённые амбиции.
Люба оканчивает седьмой класс, у неё гормоны и амбиции при весьма посредственных способностях. Берёт усердием и сиденьем за уроками за полночь, всё время что-то учит, таскается с учебниками по квартире и срывается на слишком громкое дыхание или не дай Бог — на сморкание.
Она опасается (и на это есть все основания) остаться на второй год, а у неё же амбиции! А ещё — острое желание продолжить образование и окончить дополнительный восьмой класс, в котором учатся два года, и который даёт право, при сдаче экзаменов, именоваться домашней наставницей и учительницей.
Я несколько сомневаюсь в талантах сестры, но её стремление к учёбе поддерживаю даже в свете надвигающейся Революции. Пригодиться ли это в дальнейшей жизни, Бог весть, но раз уж ни для сестёр, ни для дражайшего родителя авторитетом я не являюсь, то по крайней мере, два ближайших года старшая сестра будет чем-то занята.
Альтернатив учёбе немного, и все они не очень радостные. Женихов поблизости не наблюдается — спасибо папеньке с его амбициями, не пускавшего нас погостить на дачи к приятелям, пока ещё звали. Так бы завели хоть какие, но более-менее близкие знакомства…
Работодателей, наперебой приглашающих на достойное место дщерь Рода Пыжовых, тоже не видно. Девица она достаточно амбициозная, с самомнением, «мюрмерилизочкой[33]» работать не пойдёт.
«Телефонной барышней»? Можно, но папенька против… В общем, потенциальных вакансий очень немного.
Былая идея пойти в госпиталь сестрой милосердия ушла, как и не было. Казалось бы, вот где женихи… но нет. Люба молчит, но я так понимаю, в госпитале их класс побывал-таки, и сложилось всё не слишком радужно и единорожно. Не общение с томными офицерами, наперебой называющих их светлыми ангелами и норовящими поцеловать ручку при каждом действии, а та самая изнанка госпиталя, черновая работа.
Есть у некоторых здравомыслящих врачей такая метода, отваживающая соискательниц замужества и потенциальный балласт. Проводят томную девицу в операционную, пронесут мимо охапку бинтов в гное, шевелящееся от вшей бельё в вошебойку… Здраво, как по мне.
Так что стоило папеньке нерешительно открыть рот и высказаться не в пользу работы сестрой милосердия, как хорошая дочка Люба послушно согласилась. Дражайший родитель, признаться, был изрядно озадачен таким послушанием…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Что остаётся? Сиденье дома и капанье на нервы мне и папеньке. Приданого у неё, как легко догадаться — ноль! Неземной красоты тоже не наблюдается, всё тот же «родовой» набор костей, хрящей и углов, что и у меня, разве только несколько смягчённый женскими штучками.
С Ниной не всё так печально и трагично. Ей не грозит остаться на второй год, да и проблемы женихов не окопались в голове младшей сестры. С другой стороны — она в силу возраста не привыкла особенно сдерживаться, а я — тот самый никчемушный брат, который менее года назад позволял вытирать о себя ноги.
«Построить» их я могу, но вот хочу ли… Да и насчёт «могу» я, пожалуй, поторопился! Я, в некотором роде, «податель благ», но всё ж таки не содержу их полностью, и не являюсь законным опекуном.
Холодная война, временами перетекающая в горячую фазу, мне не нужна. Так что… следую примеру авторитарного и патриархального родителя, и стараюсь приходить домой ближе к ночи!
— Уроков я сегодня не даю, — бормочу вслух, — запереться в комнате с книгами…
Некоторое время я обдумываю эту идею, но после нескольких часов в библиотеке устали глаза, да и пожалуй — мозги. Это ж не просто листать и читать, но и анализировать!
— … так что пожалуй, нет!
Пожав плечами, пошёл куда глаза глядят, а глядели они, как выяснилось, в сторону гимназии. Ну… логично! Обычный мой маршрут, это Сухаревка и Тургеневская библиотека на одноимённой площади. Ученики, так как-то само сложилось, всё больше в районе Мясницкой и Армянского переулка живут. А скажем, в Охотных рядах и Александровском саду я был месяца два назад, хотя и ноги носят, и деньги на трамвай имеются.
Купив у мороженщика пломбир, зажатый между двух вафельных кружочков, съел его тут же и пошёл вниз по Мясницкой, раскланиваясь по пути со знакомыми. Погода довольно-таки прохладная, но солнечная и почти безветренная, так что идти — одно удовольствие!
Проходя мимо аптеки Цукермана, поморщился, вспоминая конфуз. Я через некоторое время после того погрома наведался в аптеку по какой-то надобности, лелея надежду, что владелец аптеки вспомнит благородного русского мальчика и рассыплется в благодарностях. Но…
… нет. В глазах — ни тени узнавания, а несколько наводящих вопросов отчётливо дали понять, что почтенный аптекарь просто не помнит того дня! Я не думаю, что он лукавит, да и какой смысл? Сотрясения мозга, они порой и не так могут аукнуться…
Того мальчика, с ненавистью иудейской в глазах, в аптеке тоже не оказалось. Его, как выяснилось, осторожный дядя отослал из такой опасной Москвы на родину, в Одессу.
Досадно… Я, признаться, некоторым образом рассчитывал на Цукермана. Иудейская община Российской Империи далеко не однородна и не слишком дружна, но всё ж такие связи у них разветвлённые.
В хаосе революционного угара и последующей гражданской войны было бы не лишним иметь связи в этой среде, подразумевая прежде всего контрабандистов, а буде всё сложится совсем скверно — социалистов всех оттенков. Но… не сложилось.
На вековечную благодарность я, разумеется, и не рассчитывал! Но некий маячок «правильного гоя» в своё досье имел все шансы получить, а это, скажу я вам, совсем другое отношение! Жаль…
Думая о всяком разном, я шёл по Мясницкой, погружённый в свои депрессивные мысли. В голове заезженной пластинкой вертелась Гражданская, эмиграция и прочие радости человека, который уже один раз лишился всего.
Свернул во дворы, срезая дорогу к гимназии. Места, сто раз хоженые и перехоженные, знакомые до последнего сарайчика, до каждой дыры в заборе и деревца, на которое можно взобраться.
— … держи-и! — услышал я запалённый крик и топот, а после на меня вылетел молодой взъерошенный парень в глубоко надвинутом картузе и с перекошенным лицом, толком не знающим бритвы.
Я машинально шарахнулся в сторону, прижимаясь к стене дома и освобождая проход, но и молодчик шарахнулся туда же, перекашивая лицо ещё сильней. Он чуть сбавил шаг, но продолжил бежать, сунув руку за пазуху.