— Дэйзи, да подними ты уже этот гребаный телефон, — говорит ей Райк, одергивая ее платье уже в третий раза, пока она наклоняется.
Наконец она хватает телефон и поворачивается к нему с широкой улыбкой.
— Получилось!
Райк смотрит на подол ее платья, чтобы убедиться, что оно не задралось. Мне бы следовало быть на месте Райка и помогать Дэйзи с платьем, но я немного пьяна и боюсь свалиться на своих десяти сантиметровых каблуках. Меня уже слегка покачивает в стороны. Если бы не рука Коннора, удерживающая меня за талию, я бы уже свалилась.
— Ты что, разглядываешь мою задницу? — спрашивает Дэйзи, приподнимая брови.
— Да, как и все присутствующие на этой гребаной вечеринке.
— И что ты о ней думаешь? По шкале от одного до десяти, — она игриво ему улыбается.
— Я не стану оценивать твою задницу.
— Может, тогда объездишь ее?
— Дэйзи, — вмешиваюсь я. — Прекрати, — говорю я одними губами. Она перегибает палку, а Райк не из тех, кто отказывается от подобных разговоров.
Улыбка Дэйзи исчезает.
— Прости… Я просто прикалывалась, — она вертит телефон в руке. — Я пойду... пообщаюсь.
Теперь я чувствую себя хреново.
— Нет, — резко говорю я ей. — Оставайся.
— Нет, все в порядке. Мне все равно нужно поговорить с мамой, — она избегает Райка, который смотрит на нее пристальным взглядом с неподдельным беспокойством. Странно, что такой жесткий парень, как он, испытывает такое сильное сочувствие к другим. Но я видела, как он проявлял это качество, и не один раз.
Коннор говорит по телефону.
— Грэг, видите этого фотографа рядом со мной?
Значит, он позвонил моему отцу.
Коннор продолжает:
— У него есть фотография задницы вашей дочери. Я заберу у него камеру, если вы не пришлете кого-нибудь сделать это.
Я слышу, как мой отец говорит:
— Которой дочери? И я уже отправил к тебе кое-кого. Спасибо.
— Дэйзи.
Мой отец испускает глубокий вздох.
— Когда-нибудь она меня доконает.
Губы Коннора медленно приподнимаются, и его глаза мерцают этим необузданным желанием. Оно сильное, но едва заметно другим. Мимолетное, как солнечное затмение.
Он действительно хочет детей.
Он хочет все те испытания, которые будут у каждого из них.
Он улыбается так, как будто не может дождаться того дня, когда столкнется с трудным родительским выбором, дилеммами, хаотичными ситуациями, которые ему придется разруливать.
Он правда хочет стать отцом.
Но боюсь, что я не смогу ему этого дать.
18. Коннор Кобальт
.
Вечеринка по случаю выхода шоу в эфир проходит относительно нормально, пока я не замечаю, как Саманта Кэллоуэй восхищается всей той чушью, которая исходит изо рта Скотта. Он хвалит ее каштановые волосы три гребаных раза, и мать Роуз близка к тому, чтобы растаять у ног продюсера. По крайней мере, ее отец на моей стороне.
Он прислал мне сообщение:
Грэг: Он мне не нравится.
Как всегда в точку и с благими намерениями. Никакой чуши. В этом весь Грэг Кэллоуэй. Его жена не такая доброжелательная, умная или непредвзятая. У нее типичный менталитет человека, принадлежащего элитному, светскому классу, от которого моя мать мысленно бы закатила глаза.
Обычно именно из-за родителей Роуз у меня сводит живот. Потому что, хоть меня и показали в шоу всего дважды, смонтировав все так, что я выглядел абсолютно незаинтересованным в своей собственной девушке, для меня важно мнение ее родителей — не общественности или незнакомцев — а людей, на которых я хочу произвести впечатление. Потому что в один гребаный день я планирую жениться на этой девушке, и я хочу, чтобы они осознали, что я лучший мужчина для Роуз. И что никто другой даже близко не сможет ей подойти.
Спустя пять бокалов шампанского, тревога Роуз улетучивается, и она расслабляется у меня на груди, пока я обнимаю ее за талию. Поскольку последние пятнадцать минут шоу были показаны так, словно речь шла о «любовном треугольнике», Лили наконец-то справляется со своими эмоциями и выпутывается из свитера Ло. Ее лицо все заплаканное. У меня такое чувство, что Ло придется выносить ее отсюда на руках.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Осталось лишь пять минут до конца шоу. Я думаю, что все закончится видео с Ло и Лили, но как только на экране появляется лицо Скотта Ван Райта с надписью — Сердцеед. Бывший парень Роуз — я понимаю, что они собираются продолжать использовать эту историю с любовным треугольником.
Ну, давай, Скотт. Что ты для меня приготовил?
— Я все время думаю о ней, — говорит он с неискренней, ностальгической улыбкой. — Она — огненная буря, которую я никогда не смогу потушить. Я — тот, кто воспламеняет ее, кто раздражает ее до ошеломляющей степени. Мы идеально подходим друг другу.
Мое лицо вытягивается. И я неохотно позволяю всем увидеть мой шок. На этот раз я не могу его скрыть.
Потому что его последние строки — мои. Я сказал их в интервью.
А он украл их у меня.
— Я ненавижу его, — говорит Роуз себе под нос, сузив глаза. Она не видит моей реакции, так как стоит ко мне спиной, в то время как я обнимаю ее сзади.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Он выдал твои слова за свои.
Я облегченно выдохнул.
— Comment peux-tu le dire? Как ты это поняла?
— Кто раздражает ее до ошеломляющей степени? — повторяет она — Только ты мог такое сказать... и, может быть, еще я.
Я целую ее в щеку и крепче обнимаю за талию. Она снова на меня откидывается. Скотт не сможет встать между нами.
— Я все еще люблю ее, — говорит Скотт. — И я ничего не могу поделать со своими чувствами, они просто есть. Я люблю Роуз так, как она заслуживает, чтобы ее любили. Я просто... — он качает головой, как будто его переполняет беспокойство. — Я просто не думаю, что Коннор — это лучший вариант для нее. Он слишком эгоистичен, чтобы заботиться об этой девушке так, как могу заботиться я. И я надеюсь, что теперь, когда мы все находимся под одной крышей, она осознает, что нам суждено быть вместе.
— Убийство все еще незаконно в Пенсильвании, верно? — спрашивает Роуз.
— И в Соединенных Штатах, и во всем мире, — говорю я ей.
— Черт возьми.
А потом на экране появляюсь я.
Снова в кабинете, где я сижу на стуле:
— Что ты думаешь о Скотте? — спрашивает Саванна.
У меня самодовольное выражение лица.
— Я считаю, что его можно сравнить с мелким подростком, который пытается взломать замок моего дома, — я смотрю прямо на Скотта, который стоит за спиной Саванны, пока она снимает меня, и добавляю: — Он не более чем мелкий воришка, пытающийся забрать то, что принадлежит мне. Это достаточно честный ответ?
— А что насчет Роуз?
— А что насчет Роуз? — здесь я сказал то же, что только что произнес Скотт. Я назвал ее своей идеальной парой, но это полностью вырезали.
— Ты любишь ее? — спрашивает Саванна.
Этот монтаж заставляет меня выглядеть более бесчувственным, чем есть на самом деле. Более бесчеловечным и бессердечным, чем я хотел бы быть.
Я долго смотрю вдаль, обдумывая свой ответ, тщательно подбирая слова. Чтобы сказать правду. Или солгать.
— Для некоторых людей любовь не имеет значения.
Многие бы остановили свой допрос на этом. Меня никогда не заставляют вдаваться в подробности.
Но Саванна продолжает:
— А для тебя имеет значение?
Я прикасаюсь к подбородку и улыбаюсь, но на экране эта улыбка выглядит пустой и бездушной.
— Нет, — говорю я. — Любовь для меня не имеет никакого значения.
С этой фразой шоу заканчивается, и экран становится черным. В полном же интервью я добавил:
— Но Роуз — эпицентр моего мира, независимо от того, позволяю я себе любить ее или нет.