опомнилась, отступила назад. Споткнулась об стул, тот проскрежетал ножками по полу. Милица уставилась на свои руки, увешанные украшениями. Димитрий поморщился. Он не желал наблюдать очередное представление. Хватание за руки, слезы, падание на колени — он видел это много раз. Было тошно. Не хотелось чувствовать чужих прикосновений, не хотелось лезть в чужую душу. Но работа — это работа. Его работа — смотреть, что прячется у людей внутри, за десятками масок. И он опять прикоснулся к яркому клубку нитей.
Горечь и соль разъедали девушку изнутри. Огонь, поддерживающий ее какое-то время, угасал, покрывая все пеплом. Запал иссяк, пришла усталость, подкрадывалась обречённость. Ненадолго — не та натура, но на время они возьмут свое.
— Расскажите про Арджу.
Милица кивнула. Села. Сморгнула слезы, начала говорить почти не дрогнувшим голосом. Про знакомство на какой-то встрече для взрослых, где дети страдали от скуки и непонятных разговоров. Про то, как Арджу задирал мальчишка из семьи венов Добрь, а ей это не понравилось, и она вступилась за странную девчонку с косичками. Милице было обидно не только за дочку купца, то есть "дона", но и за себя. В какой-то мере она понимала девчонку, ведь нисы хоть и аристократы, но "пожалованные" и родам их всего две-три сотни лет, в некотором случае — четыре. Тогда как вены — высший круг общества, старая аристократия, некоторые фамилии известны на протяжении чуть ли не тысячи лет! Мелкий грубиян вен Добрь своей родословной очень гордился и считал себя выше всех, а потому регулярно приставал и к донам, то есть детям купцов-лавочников, и к нисам, и к потомкам военного сословия, сидам. С силой Ярь они даже подрались один раз, она ему, кстати, нос разбила!
— Мы говорили об Ардже, — напомнил Димитрий устало. За окном совсем стемнело, тучи заволокли небо. Хотелось если не спать, то хотя бы лечь, уставиться в потолок и думать-думать-думать под шум дождя.
Подумать было о чем.
— Мы подружились. Она домашняя такая… Была. Доверчивая. Мы с сидой Ярь, Цветаной, она с вами работает, мы с ней не близко общались, но за Арджу вступались вместе порой. Ее мальчишки иногда задирали. А потом мы подросли. Сида Ярь серьезно увлеклась учебой, а потом выпросила у отца должность. Арджа красивой невестой стала, молодые люди смотрели на нее с интересом. У нее необычная внешность, она же полукровка. Была. Арджа добрая очень и милая, но детство она помнила и никогда не поощряла ухажёров из аристократов. Впрочем, вряд ли у них были серьезные намерения, а немного поволочиться за красавицей — это сейчас даже модно. Но недавно подруга влюбилась. Это был их секрет. Она даже мне не рассказала о нем ничего. Лишь однажды проговорилась, что он равного ей положения, но в хорошей должности, где-то в наместническом управлении, кажется. Я сначала обрадовалась, но потом… Разозлилась, если быть откровенной. Он ей запретил мне рассказывать об их встречах. Я только знаю, она к нему сбегала ночью однажды. А мне все твердила, что такая любовь — самая настоящая. Как у небожителей. Как в легендах об Облачном народе. Как в сказках Старого мира. И глупо улыбалась. А я… Я была против! Если бы он ее действительно любил, не заставил бы выходить на улицу ночью! Это неприлично! А если бы кто-нибудь увидел? Она была бы опозорена! И почему он не мог представиться мне? Или хотя бы ее семье? Отчего такая тайна? Зачем скрывать свои намерения, если они чисты? А она все твердила "Мы как Аойэ и Илан". Я разозлилась. Это у Аойэ и Илан все закончилось хорошо, а сколько в легендах примеров предательства, трусости, глупости?! И я читала ей все это. Пыталась достучаться. Даже нашла историю о Марноле, который тоже просил влюбленную в него девушку держать все в секрете, а потом опоил ее сонным зельем, чтобы украсть ее живое дыхание, срезать ее лёгкие крылья и волшебные косы.
— В тот день вы поссорились? — направил разговор в нужное русло сыщик.
— Да, — ниса нервно крутила на пальцах кольца-перстни, да так, что даже поцарапалась. — Я виновата. Я слишком яростно говорила. И плохое. Про ее жениха. Они давно помолвлены, по ее словам, но никто его до сих пор не видел. Я думала, он хочет ею… воспользоваться. Бесчестно. Я знаю, такие бывают. Она расплакалась, ушла. А я думала, успеем помириться. Она такая здоровая, крепкая… всегда была, даже не болела почти никогда. Как можно было предположить, что мы видимся в последний раз? Впереди нас должно было ждать ещё так много времени! Должно было! А если Славен… Я же сейчас тоже думаю, что ещё успею его обнять!
Она всё-таки расплакалась. Сначала сидела, спрятав лицо в ладони, потом долго копалась, пытаясь отыскать надушенный платочек.
Не было нити коварства. Не было лжи. Ниса говорила правду. Или по крайней мере, сама верила в то, что рассказывала.
— Вы хотите ещё что-то добавить?
Она растерялась.
— А надо? Что? Я скажу. Но сделайте же что-нибудь! Вы должны! Славену очень плохо, ему нельзя в тюрьму! И он не виноват! Разве что в том, что так пылко любит! Это же ваша задача — ловить виновных! А он чем провинился? Любить — не преступление!
— Вызвал на дуэль другого аристократа вопреки Живому закону — раз, — начал перечислять Димитрий. — Инициировал проведение сомнительного магического ритуала, приведшего к смерти трёх человек — два. Скрывал важные детали от следствия — три. И полагаю, я найду, чем продолжить список.
Девушка вскочила на ноги. Стул с грохотом упал на пол.
— Вы… Впрочем, я, верно, смешна в своей глупой надежде найти сочувствие в таком… таком… бесчувственном, холодном, жестоком сердце! Вы наслаждаетесь своей властью? Что ж, наслаждайтесь! Пока есть время! И на вас управа найдется, поверьте! Если слезы обезумевшей от горя сестры для вас — безделица, если глупый влюбленный — преступник, мне остаётся вас только пожалеть! Перстни? О, никакие перстни не заменят чувство власти, я понимаю, почему вы отказались!
Ее гневная речь вызвала только головную боль. Девушка говорила искренне и искренне горела в ней ненависть и злость. Это было обыденно, привычно. Димитрий не хотел задумываться, почему. Он хотел выпроводить пафосную нису на улицу, лечь на кровать и думать. Или спать, если получиться заснуть.
Но лучше — думать. Нисы Аль, оба, дали хороший простор для размышлений. И девчонку надо бы было пожалеть, но он-то знал, что все равно отпустит глупого парня, только чуть позже. Пусть все успокоятся, подумают,