Читать интересную книгу Женщина на грани нервного срыва - Лорна Мартин

И еще я бросила извиняться в ситуациях, когда извиняться не за что. Прежде эта привычка была моей второй натурой. Теперь же, когда я собираюсь произнести: «Извините, я заплачу кредиткой» или «Извините, это платье мне не подходит», доктор Дж. внутри меня принимает боевую стойку и вопрошает: «К чему это вымученное самоуничижение?»

Изменилось и мое отношение к работе. До сих пор я не осознавала, что журналистика — это фундамент, на котором строится моя личность. Я воспринимала себя сквозь призму своей профессии. На вопрос «кто я?» моим ответом было вовсе не «дочь», «сестра», «подруга» или «тетя». Нет, я отвечала: «Журналист». По сути, я впала в нездоровую зависимость: чтобы почувствовать себя достойным членом общества, мне нужно было увидеть свое имя на газетной странице.

Итак, я перестала каждый понедельник говорить себе, что на этой неделе я должна обнаружить какую-нибудь сенсацию и сделать потрясающий материал. Я больше не ставила перед собой слишком высокую планку, взять которую просто не могла. Я поняла, что даже если и впрямь наткнусь на сенсационный сюжет — что маловероятно — и напишу статью, достойную Пулитцеровской премии, это ничего не изменит. Мир не станет лучше, и я сама в одночасье не обрету счастье и успех. Короче, я заключила договор с собой: буду делать все, что смогу, и если результат окажется лишь посредственным — значит, так тому и быть. В результате я расслабилась и, как ни странно, стала работать более продуктивно. И начала получать от работы больше удовольствия. Да, я самая обыкновенная — ни больше, ни меньше.

Теперь я не жила в состоянии цейтнота. Перестала изнурять себя в спортзале. И в бассейне больше не занимала самую быструю дорожку и не ставила перед собой цель отмахать пятьдесят или сто дистанций. Я максимум раз двадцать не спеша проплывала от бортика к бортику — раньше за это время я старалась сделать пятьдесят марш-бросков. Одна знакомая отметила, что я больше не напоминаю ей Шрека, потому что лицо у меня не искажено постоянной тревогой. Порой было ощущение, будто я похудела килограммов на десять, — это у меня с плеч упал гигантский груз забот.

Еще одно изменение к лучшему: я бросила прозак. Начиная с тридцати лет я принимала его время от времени, а с прошлого года и вовсе закидывалась «таблетками от грусти» регулярно.

Поначалу я относилась к антидепрессантам с большим предубеждением. Во-первых, у этой разновидности лекарств не самая хорошая репутация. Во-вторых, мне было неприятно сознавать, что я неспособна взять себя в руки без помощи «химии». В-третьих, я в принципе не очень-то доверяла фармацевтической индустрии. Как-то я прочитала статью о женщине, которой не нравилось, как ее муж планирует семейный бюджет. Она хотела взять семейную бухгалтерию на себя, но не знала, как при этом не обидеть супруга. И врач прописал ей антидепрессанты, чтобы она успокоилась. Ну не бред ли?

Прежде чем отправиться к доктору за рецептом на прозак, я прошла в Интернете тест на депрессию. Там был, например, такой вопрос: «Случалось ли вам грустить или чувствовать себя подавленно в течение последней недели?» Я выбрала вариант ответа «часто» и заработала три очка. Другой вопрос: «Вы с пессимизмом смотрите в будущее?» Ха! Да они вообще газеты читают? Уровень преступности растет, природа гибнет, пропасть между бедными и богатыми углубляется, кругом царят смерть и разрушение, Аль-Каида хочет нас всех убить, каждый день появляются новые опасные болезни. Как тут надеяться на светлое будущее? Удивительно, что люди вообще осмеливаются вылезать из-под одеяла по утрам. Я снова выбрала «часто» и получила еще три очка. Дальше: «Чувствуете ли вы себя ни на что не годным неудачником?» У меня вырвался смешок, хотя на душе было поганее некуда. С семнадцати лет я веду путаные дневники и пишу в них примерно следующее: «Я чувствую себя полным ничтожеством. Мне кажется, что я зря трачу свою жизнь и всех разочаровываю». Плюс еще три очка. «Трудно ли вам принимать решения?» Ну конечно. На каждом шагу приходится что-то решать — это жутко выматывает. В нашем супермаркете продается сто семь видов спагетти и тридцать восемь сортов молока. Поди тут определись. Какие-то варианты придется отмести, отвергнуть, отсечь. Не зря слова «решать» и «порешить» — однокоренные. На каждое «да» найдется свое «нет». Когда в конце я подсчитала очки, выяснилось, что у меня тяжелейшая клиническая депрессия. Это был шок. Поэтому я прошла тест еще раз, более тщательно продумывая ответы. На выходе получилась «легкая депрессия». Что ж, с этим уже можно было как-то жить.

Потом я прошла тест на определение уровня тревожности. Первый вопрос гласил: «Как часто в течение прошедшей недели вас мучили беспокойство, тревога, волнение или страх?» Варианта «постоянно» среди ответов не было, поэтому я мысленно его вписала и присудила себе бонус в шесть очков. «Боитесь ли вы показаться окружающим глупой или некомпетентной?» Мне уже начинало это нравиться. Я опять придумала собственный вариант: «С той минуты, когда утром спускаю ноги с кровати, и до того момента, как выключаю свет перед сном». Еще один бонус. Итоговая сумма зашкаливала: высочайший уровень тревожности. Я стараюсь во всем искать плюсы, так что бодро сказала себе: всегда полезно знать свой диагноз.

На закуску я проверила себя по шкале «отношения к жизни». Разумеется, оказалось, что к жизни я не приспособлена. Я «безоговорочно согласилась» почти со всеми тридцатью пятью утверждениями теста. Первые пять выглядели так:

«Я не смогу быть счастливой, если кто-нибудь не будет меня любить».

«Для того чтобы быть достойным человеком, надо обладать хотя бы одним выдающимся качеством».

«Я должна приносить пользу, продуктивно работать и творить, иначе жизнь не имеет смысла».

«Если не можешь сделать что-то на пять с плюсом, не стоит даже начинать».

«Я должна уметь угодить абсолютно всем».

В конце концов я отправилась к врачу и выложила свой диагноз. Он очень серьезно отнесся к моим словам и провел собственные тесты. И прописал прозак. Я запротестовала: ведь я не пропустила ни одного рабочего дня по причине меланхолии, не пыталась наложить на себя руки и вообще умудрялась каждое утро вставать с постели. Вроде бы «реально депрессивные» люди делают все наоборот. Да, я «успешно функционирую», сказал он, но это не значит, что у меня нет депрессии.

Целую неделю я разглядывала бело-зеленые капсулы и собирала о них информацию.

Выяснилось, что в процветающем западном мире резкий рост благосостояния за последние десять лет сопровождался столь же резким увеличением числа людей, принимающих антидепрессанты. По статистике, каждый год в Британии выписывают тридцать один миллион рецептов на «таблетки радости», и треть пациентов жалуются медикам на подавленность. В Америке за год выписывают сто восемнадцать миллионов рецептов на антидепрессанты — это наиболее часто рекомендуемый препарат в стране.

Вряд ли все эти люди страдают клинической депрессией, подумала я. Но последовала древнему принципу «если ты их не понимаешь — влейся в их ряды» и начала глотать таблетки.

Через четыре недели моя извечная тревожность притупилась. Я заметила, что немного похудела, хотя ничего специально для этого не делала. Казалось, меня закутали в теплое одеяло. Если первое время я опасалась прозака, то теперь начала нервничать из-за того, что когда-нибудь мне придется от него отказаться. Я стала воспринимать свои волшебные пилюльки не как временную меру, а как необходимое условие нормальной жизни. Тем не менее через полтора года я прекратила их принимать. А в прошлом году опять начала — примерно тогда же, когда взялась наводить справки о психотерапии.

До знакомства с доктором Дж. я подозревала, что мне придется просидеть на таблетках всю оставшуюся жизнь. Я смирилась с этой мыслью, поверив рекламе, которая утверждала: у некоторых людей есть химические проблемы, требующие химического решения. Дескать, кое у кого (например, у меня) неисправны нейротрансмиттеры. Это влияет на способность мозга усваивать серотонин, что, в свою очередь, лишает человека способности радоваться жизни. Исправить ситуацию могут селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (СИОЗС) — например, прозах. Я убеждала себя, что ничем не отличаюсь от диабетика, которому, чтобы выжить, необходим инсулин. К такому выводу меня подталкивала реклама фармацевтических компаний.

Кто-то болен физически, но у меня всегда было стойкое подозрение, что мои проблемы — исключительно в голове.

И все-таки мне, как и многим людям, изначально претила сама мысль о том, что мое благополучие зависит от таблеток. Поэтому через несколько месяцев общения с доктором Дж. я решила прекратить прием. С врачом я не советовалась, но затронула эту тему во время одного из сеансов. Я немного волновалась, готовясь отказаться от прозака, однако ничего плохого не произошло. Больше того — когда мой организм очистился от лекарств, я не почувствовала в себе вообще никаких изменений. Прозак помог мне так же, как миллионам других, но сейчас я понимаю, что в моем случае он сыграл роль пластыря, которым заклеивают ранку. Он притуплял тревогу и повышал настроение, но не помогал понять, почему я хандрю и нервничаю.