Читать интересную книгу Светочи Чехии - Вера Крыжановская

— Боже мой! Лишь бы она опять не заболела, — прошептала Анна, с испугом ощупывая влажную, но холодную руку приятельницы, безжизненно лежавшую поверх одеяла.

„Надо бы позвать врача, а где его найти в эту пору?” — подумала она и решила провести ночь у изголовья подруги, а если появятся новые тревожные признаки, разбудить Матиаса и непременно послать его за лекарем.

Она расположилась в кресле, у постели, и, подперев голову рукою, стала думать о прошлом, о будущем и о Светомире, который вот уже два года не давал о себе никаких известий.

На соседней колокольне пробило полночь и это вывело Анну из размышления.

„Как однако поздно, — подумала она. — Но все равно, я посижу, а потом позову Иитку, себе на смену”.

Не прошло четверти часа, как Анна задремала.

Неожиданно раздавшийся тихий шорох заставил ее открыть глаза. Она удивленно прислушалась и, во второй раз, уже совершенно ясно, услыхала скрип сапога в соседнем коридоре, ведущем в кладовую с платьем, которая вся заставлена была шкафами и сундуками. Она старалась уяснить себе, что это мог быть за шум, как дверь из коридора открылась, и какой-то человек высокого роста, закутанный в темный плащ, тихо вошел в комнату.

Анна застыла от изумления, увидав неизвестного, который проворно скинул плащ и прямо пошел к постели. Теперь она его узнала: это оказался Бранкассис. Он был в светском платье, и за поясом блестела рукоять кинжала; на лице его была написана такая животная похоть, что молодую девушку бросило в дрожь.

Но Анна от природы была смела, а возбуждение придало ей еще более мужества, и она с решительным видом встала перед кардиналом.

— Что вам нужно здесь, в комнате, куда вы не смеете входить, да еще в такой неурочный час? Ступайте вон, или я позову на помощь, — и она стала изо всех сил трясти Ружену, крича:

— Да проснись же, проснись!

Бранкассис сперва попятился, и крепкое ругательство вырвалось у него. Присутствие свидетеля в ту самую минуту, когда он был так близок к цели, привело его в бешенство.

— Прочь, змея! Не смей становиться на моей дороге, а не то я раздавлю тебя, — прошипел он глухим от гнева голосом.

Видя тщетные усилие Анны разбудить Ружену, он ехидно засмеялся.

— Не трать сил понапрасну, прекрасная Анна, тебе ее не разбудить! Но так как сам дьявол привел тебя сюда, то и ты заплатишь мне свою дань.

У него в голове блеснула вдруг чудовищная мысль обесчестить Анну и затем тут же ее прикончить, чтобы быть уверенным в ее молчании. Ведь, кроме нее, никто не мог выдать его злодеяние, так искусно все было обдумано заранее.

Обхватив Анну, он оторвал ее от кровати, за которую та цеплялась, и пытался повалить; но Анна защищалась отчаянно, и только не могла крикнуть или позвать на помощь, так как ужас сковал ей горло. Крики замирали на устах, но силы, казалось, удвоились, и Бранкассису приходилось употребить всю свою ловкость.

Вне себя от гнева и злобы, кардинал пытался вытащить свой стилет, не выпуская из своих объятий молодой девушки; его распаленное дыхание било ей в лицо и она укусила его в щеку. Страшная боль лишила его самообладания, Бранкассис глухо зарычал и, опьянев от ярости, схватил Анну за горло.

Полузадушенная, она опрокинулась навзничь; ей казалось, что мозг ее разрывается на части. В нестерпимой боли потонуло сознание ужаса совершаемого над ней преступления, и она лишилась чувств…

В эту минуту распахнулась дверь, и в комнату влетел Брода. Одного взгляда ему было достаточно, чтобы понять все, что произошло. С диким ревом бросился он на Бранкассиса и всадил ему кинжал в спину.

Кардинал беспомощно развел руками и остался недвижим. Тогда Брода отпихнул его ногой и нагнулся над лежавшей, как труп, Анной.

— Господи! Что случилось? — раздался голос Иитки, которая вбежала в комнату со свечей в руках, полуодетая и с беспорядочно висевшими волосами. Увидав и поняв все происшедшее, она выронила подсвечник и закрыла лицо руками.

— Выть и потом успеешь, Иитка, — сказал Брода, поднимая свечу и ставя ее на стол. — Беги и разбуди Матиаса: пусть он придет поскорее и унесет несчастную, да выкинет эту скотину. Затем, надо оказать помощь молодой пани, которая спит подозрительным сном, — добавил он, подходя к постели и внимательно вглядываясь в бледное лицо Ружены, спавшей по-прежнему безучастно к тому, что совершалось вокруг.

— Бедная! Должно быть, душа твоего отца оберегла тебя, — пробормотал он.

Через несколько минут, явился Матиас, тоже полуодетый, и они вместе перенесли Анну в ее комнату, сдав на попечение Иитке.

— А теперь, — сказал Брода, пойду будить старого графа. — Вернее будет получить приказание от него: пусть он сам посмотрит, где лежат эти оба мерзавца, чтобы потом на нас не пало ни малейшего подозрения.

Но раньше, чем отправиться к графу, Брода зашел в свою комнату сообщить Туллии все, что произошло.

— А! Он убит! Наконец-то душа его попала в ад, откуда вышла, — радостно вскричала она.

— Паны вознаградят вас за услуги, оказанные сегодня, — ответил Брода, дружески пожимая ей руку.

Граф Гинек с женой занимали противоположный конец дома. Когда Брода ворвался, как ураган, и стал передавать подробности случившегося, граф сначала не верил ушам своим, а графиня Яна поняла лишь одно, что Бранкассис и Бонавентура убиты. Это обстоятельство показалось ей столь чудовищным, что она разразилась криками, рыданиями и бранью и чуть было не кинулась на Броду, чтобы задушить его.

Лишь после того, как граф втолковал ей, что Брода спас жизнь сыну, которого монах пытался задушить, она вскочила с кровати и, босая, побежала в покои Вока. Увидав Бонавентуру, плававшего в луже крови, все еще держа предательскую подушку в окостенелой руке, и удостоверившись, что Вок лежит, как мертвый, графиня упала в обморок и ее унесли.

Едва Матиас и Брода ушли из комнаты Ружены, как туда прокрался бледный и расстроенный Иларий. Он опустился на колени около Бранкассиса, ощупал его дрожащими руками и, приложив ухо к груди, вздрогнул и выпрямился; ему показалось, что сердце билось, хотя и слабо. Не мешкая, он завернул кардинала в свой плащ и, захватив под мышки, потащил его вон из комнаты.

Он был уже около двери, когда вошла Иитка взглянуть на Ружену, после того, как передала Анну на попечение другой служанки, но она только молча, с омерзением посторонилась.

Иларий уволок тело в свою комнату, где и запер его, а сам бросился вон из дому, но скоро вернулся в сопровождении нескольких монахов из соседнего монастыря. Тела Бранкассиса и Бонавентуры взвалили на носилки и тотчас же понесли в архиепископство.

Узнав от Иитки, что тело кардинала унес Иларий, старый Вальдштейн только презрительно усмехнулся; пожалуй, это было и лучше, а то гнусное происшествие наделало бы шуму в городе. При виде Анны, все еще лежавшей без сознания, гнев и сожаление охватили сердце графа.

Ружена проснулась поздно и чувствовала себе нехорошо: голова была тяжела, точно налита свинцом, ноги и руки словно застыли, вообще, она была так слаба, что думала и соображала с трудом. Тем не менее, когда Иитка принесла ей молоко, она тотчас же заметила расстроенный вид своей няни и с беспокойством спросила, не случилось ли чего в доме.

— Скажи мне всю правду. Я хочу все знать, — повелительно крикнула она, видя, что та не решается отвечать на ее расспросы.

Добродушная Иитка не посмела ослушаться и сперва с некоторым опущением подробностей, а затем, увлекаясь все более и более, рассказала невероятное ночное происшествие.

Ружена краснела и бледнела, слушая, какой опасности она подвергалась и избежать которой ей удалось лишь случайно, и то ценой бесчестья подруги.

— О! Негодяй, негодяй, решившийся на такое преступление! Меня спас Бог, но Анна, милая Анна погибла на моем месте! Что она делает? Я хочу ее видеть. Ах! Отчего Брода пришел так поздно, чтобы спасти и ее, — сквозь слезы говорила она.

— Успокойтесь, пани! Теперь бедняжка спит; был уже врач и дал ей лекарство, чтобы она уснула. А то, придя в себя, Анна была, как безумная, и он очень боялся за ее рассудок.

— Я хочу идти к ней!

— Погодите, вы сами еще слишком слабы, а около нее сидит теперь Марга Находская, за которой я посылала.

Когда Иитка стала ей передавать, какая опасность угрожала ее мужу, Ружена вдруг оборвала ее; в ней снова вспыхнул весь гнев против Вока и старого графа. Если бы презренные убийцы ее отца и погибли, это было бы лишь справедливо. В своем нервном возбуждении, Ружена не задумывалась о том, что такой негодяй, как Бранкассис мог и солгать; ее убеждение даже окрепло, когда она увидела, что Иитка смешалась и побледнела при ее словах:

— Никогда не упоминай мне имени этого злодея, против которого взывает кровь моего отца!

— Иитка, — прибавила она вне себя, — если тебе что-нибудь известно про это преступление, скажи мне. Как посмела ты так долго скрывать от меня правду, как допустила ты заключение этого преступного брака?