комендант горнизона звонил. Сказал, чтобы вы перезвонили ему, — доложился «писарь».
Пока я обедал, вспоминал, что подобный трюк проворачивали и с бутылкой шампанского. Караул пытался от меня узнать, как мне это удалось.
— Он знал. Точно тебе говорю. Разыграли перед нами сценку.
— Да вот ещё начальнику «губы» надо было этот цирк устраивать. Просто повезло курсачу.
— Выводные собирайтесь. Конвоировать сейчас поедите, — крикнул в коридоре помощник начальника караула. — Курсанта в училище на допрос вызывают.
Не прошло и часа, как я стоял перед дверью замполита со своими конвоирами. Естественно, что меня решено было переодеть в мою нормальную форму, а не в ту, в которой я содержался в камере. От неё несло так, что я отравил бы этим запахом всех сидящих в кабинете.
А в нём, за столом сидели мои главные «друзья» — Граблин и Швабрин. Старший лейтенант перебирал какие-то бумаги. Замполит Борщёв на своём месте возглавлял совещание.
— Подождите за дверью, товарищи конвойные, — сказал полковник.
— Товарищ полковник, это запрещено...
— Приказ старшего по званию и временно исполняющего обязанности начальника гарнизона. Разрешаю вам его обжаловать, рядовой! — повысил голос Борщёв.Конвойные подчинились и вышли за дверь. Странный получается у меня состав лиц, проводящих допрос. Каждый из них заинтересован в моём наказании. Где же справедливость?
— Иван Фёдорович, у вас всё готово? — спросил у Швабрина замполит, и старший лейтенант утвердительно кивнул, заканчивая заполнять какой-то бланк.
— Как вы себя чувствуете, курсант Родин? Думаете, пошло вам на пользу время на гауптвахте? — спросил Граблин.
Издеваются, что ли? Может они ни разу не сидели, но приятного и полезного в военной тюрьме нет ничего.
— Дмитрий Александрович, я считаю что пошло, — сказал Борщёв и встал со своего места. — Вы пару дней назад сказали, что, не раздумывая, ударили бы сержанта Баля, если он ещё раз позволит себе высказаться о вашей девушке оскорбительно. Так ведь?
— Так точно, товарищ полковник, — сказал я, смотря перед собой.
Замполит медленно вышел из-за своего стола и направился в мою сторону.
— А ещё, вы сказали, что ударили бы любого курсанта или генерала, который совершит подобный и, столь низкий, поступок по отношению к вашей девушке, верно?
— Так точно!
Пока не понимаю, чего они добиваются. Зачем опять вспоминать мои слова, которые слышали все. Не откажусь я от них.
— Что ж, — сказал Борщев и присел на стул рядом со Швабриным. — Надеюсь, вам больше никогда не придётся столкнуться с подобной ситуацией. Евгении Горшковой с вами очень повезло, и вам с ней тоже. Цените это. Впредь, кулаками махать не стоит.
По истечению срока ареста вернётесь в 315 учебный полк, товарищ будущий авиатор.И вот опять фигурирует Женя!
Вот как, получается — защитил доброе имя своей девушки и попал за это на «губу», с, возможным, последующим отчислением. А потом, оказалось, что благодаря этой же девушке меня и оставили. И вот кем она приходится этому семейному подряду Швабрина, Граблина и Борщёва? Естественно, что я вспомнил, как Женя говорила про какую-то Сонечку. И как эта девочка связана с такими дядями? Может близкая подруга и одновременно чья-то дочка? В родственниках не ходили эти трое у семьи Горшковых. Об этом я уже спрашивал у Женечки.
— Товарищ полковник, объявлен учёный совет. Надо его будет проводить..., — сказал Швабрин, но Граблин прервал его.
— Значит, проведём, так ведь Максим Викторович? Не знаю, конечно, на что будет это похоже.
— На суд с присяжными и заседателями. У вас же есть свидетели происшествия? — спросил у меня Борщев.
— Так точно!
— Вот и славно. Изрядно вы заехали этому Баля. Ваше счастье, что нет переломов и смещений. Статья могла вам тогда светить, Сергей Сергеевич, — сказал Борщев, подходя к окну своего кабинета.
— Максим Викторович, раз переломов нет, в чём сложность всё это провести в ближайшее время? У меня много свидетелей..., — начал говорить я, но замполит ехидно рассмеялся.
— Родин, вы простой как пять копеек! Думаете, в училище лишь ограниченный круг лиц знаком с этой ситуацией и вы быстро уйдёте от ответственности? — спросил Граблин, пока Борщев смеялся и наливал себе воды в стакан.
— Нет, не думаю. В летной столовой точно говорят об этом случае с дракой.
— Там знают всё, Родин. Даже больше, чем я. Ваши рассуждения здесь неуместны. Объявляю вам, курсант Родин, десять суток ареста!
— Есть десять суток... разрешите уточнить причину? — спросил я.
Я только отмазался, чтобы не работать на «губе», как мне ещё приписали. За что ж такое счастье? После моего вопроса, Борщев посмотрел на меня с таким удивлением, словно я спросил у него сигарету.
— Родин из ваших уст подобный вопрос звучит, как ругательство. В прошлый раз вы получили арест за нетактичное поведение, а сейчас за драку с сержантом Баля. Раз ученый совет будет носить формальных характер, вам предстоит «посидеть» положенный срок под арестом. Понятно?
— Понял вас, товарищ полковник. Тогда, разрешите вопрос?
— Спрашивайте, только думайте задавая вопрос, а то на гауптвахту можете и на больший срок сесть.
— Разве, сержант Баля, не забрал свой рапорт? — спросил я.
Мой вопрос не сразу получил ответ. Три офицера переглядывались между собой, ища ответ на не самый сложный вопрос. Видимо, Алексей точно был против того, чтобы замять эту ситуацию. Тишину нарушил стук в дверь и скрип её открытия.
— Я всех приветствую. Прошу прощения, что опоздал, — послышался сзади размеренный голос человека, совсем некстати появившегося сейчас.
Так-так, только особиста майора Полякова мне сейчас не хватало. Заинтересовался, всё-таки, этим делом. Сам Михаил Вячеславович практически не появлялся на виду, что и характерно для рода его деятельности.
Конечно, после случая с Беленко в 1976 году, замполиты и особисты стали работать с большей энергией, выявляя военных лётчиков, не соответствующих высокому моральному облику. Были и перегибы в этой работе, чего греха таить.
Однако и проблем с нарушениями было выявлено очень много, особенно со стороны командования частей и подразделений. Чаще всего они были серьёзными и требовали незамедлительной реакции. По большей части многие сошлись во мнении, что «ни разу не товарищ» Беленко был лишь исключением из общего числа летчиков Советского Союза. Предатель, что сказать!
Сейчас и я могу спокойно попасть под эти жернова репрессионной машины. За такую драку товарищ майор может спросить с меня